Привет из ада

Полусидящий, полулежащий Николай, только и смог прохрипеть: "Пусти, начальник, шею сломаешь. Не буду я тебе отчетность портить".

Удовлетворенный таким ответом тот поднялся. Как что-то совсем привычное вытер руки о протянутый его молчаливым спутником платок. И обращаясь в пространство, но больше к подполковнику, угрожающим тоном произнес:

— Снимите с него наручники. Приведите его в порядок, и найдите ему какие-нибудь брюки. — После этого он опять присел перед ним на корточки и стал в упор разглядывать. — Так, кровотечение вроде прекратилось. Эко они тебя, шустрилу, разукрасили. А потом еще удивляются и даже обижаются, почему их так не любят?

Николай только и смог промычать, пытаясь размять затекшие руки и ноги: "Откуда мое имя знаешь, начальник?"

На что тот, с беспокойством рассматривая его нос, спокойно произнес: "Всему свое время".

* * *

Нашли ему в больнице чье-то старое спортивное трико. Обработали синяки и ссадины. Для чего-то перевязали голову. И повели такого красивого на выход. Но не через технический вход-выход там, где паркуются машины и снуют взад-вперед юркие носилки на колесиках, а через центральный, где в это время, как обычно собралась толпа больничных посетителей и просто праздного люда.

Собравшуюся публику привлекло большое количество милицейских машин. В толпе уже живописно рассказывали про то, как один парень не выдержав милицейских пыток, выпрыгнул с крыши больницы. Должен был разбиться, но успел зацепиться за какой-то кабель и, совершив серию кульбитов и двойное сальто, ушел было от погони, но пуля настигла беглеца…

Свистящим шепотом, дико вращая глазами, свидетели, которые все это видели своими глазами, рассказывали как он голыми руками, задавил сначала двух, а к моменту вывода Рысака из больничного корпуса, уже шестерых ментов. При сообщении каждой новой подробности, толпа одобрительно гудела.

— Бля, буду, — горячился расхристанный дядька в выцветшей ковбойке и пилотке из газеты. — Видать, эти гандоны, в десятером на него навалились, а он их, как щенков разбросал. Ты представляешь, он в него из ливольверта шмальнул, а пацан, видать, из стали, не меньше. От него пули отскакивают. Но, видать, гниды изловчились и подстрелили его в грудь. Кровь хлещет, а ему, видать, хоть бы что. Дай, что ли сигарету, а то, видать, успокоиться никак не могу.

Он еще мог долго и живописно, "видать", рассказывать о подвигах юного борца с режимом, если бы двое парней, звякнув сеткой вина, не отвлекли его внимание и не увлекли отливать пули под грибки, за территорию больницы, подальше от посторонних. Но отойти они не успели.

Как раз в этот момент, по толпе пронесся шорох: "Ведут, ведут". И точно, перебинтованного Рысака в сопровождении большого количества, заметных для публики оперов и неприметных населению, бойцов невидимого фронта, достаточно демонстративно под руки, вели через гудящую, взбудораженную рассказами толпу.

Для придания всему этому мероприятию большей солидности, на него вновь одели наручники, и с двух сторон пристегнули оперативников уголовного розыска.

Справа от Рысака, трусливо втянув голову в плечи, шел тот неприятный тип, который прижигал окурком, разбитые губы скованному наручниками Рысаку. Было видно, как он напуган, как крупные капли пота выступили на его лоснящимся от сала лице. И какое облегчение наступило для него, когда Рысака, предварительно отстегнув наручники, посадили в приметную канареечной раскраски машину.

Пока они не торопясь, двигались сквозь толпу. Рысак выслушал много пожеланий от благодарных зрителей. Начиная от "держись бродяга" и до "чтоб у тебя паскудника, яйца отсохли" прошамкал скрипучий, старческий голосишко. Он уже совсем, как собрался ответить, но его втолкнули в машину и они с включенными сиренами и мигалками отчалили от больницы.

Пока машина, не торопясь, как на экскурсионной прогулке двигалась через центр города, он с теплотой вспоминал раздававшиеся из толпы выкрики и пожелания. Воспоминания так увлекли его, что когда уазик в которой они с таким комфортом ехали, проскочила милицейское здание, Николай с удивлением оглядываясь по сторонам поинтересовался

— Куда едем, начальник?

— На кудыкину гору, — был тут же получен исчерпывающий и главное, емкий ответ.

Через пятнадцать минут они подъехали к зеленым металлическим воротам, которые почти мгновенно распахнулись и милицейский аппарат, въехал во внутренний двор неприметного здания, которое чем и могло броситься в глаза, так это полным отсутствием отличительных особенностей и опознавательных знаков.

— Ну, давай братэла, выходи. Приехали.

Рысак неуклюже выбрался. Посмотрел вверх на затянутое тучами небо. Последнее, что он услышал: "Врача ему, быстро". После чего отключился.

ГЛАВА 7 ГУСАРОВ

Когда новенький, попытавшись встать, вновь упал, он гулко ударился головой о пол. Звук удара развеселил старожилов.

— Во, масть поперла, — заржал сверху неприятный голос. — Еще одну спермодоилку прислали. Нет, братва, у меня на всех сил может не хватить.

Разговорчивый беспредельщик спрыгнул сверху и подошел к лежащему у двери. Присев на корточки начал расстегивать у беспомощного парня рубаха, пытаясь стащить ее с него.

Тот пришел в себя.

— Не смей меня трогать, — тихим голосом сказал он. — Убери свои грабки. Я — за вора. Погоняло — Рысак.

— Да, я тебя признал, — потирая руки в предвкушении славной забавы, сказал ему подошедший. — Ты что, Рысак, забыл меня? Мы ж с тобой вместе в таганрогском изоляторе чалились.

— А, Ожог… Но, ты же… — и Рысак осекся.

— Говори, говори, — Ожог был доволен, что его узнали. — Ты, наверное, хотел сказать, что я ссучился. Изменил вашему делу, спелся с мусорней… Говори, тем более, я уже все это слышал на сходняке, который меня приговорил… Сходняк приговорил, а ментура спасла…

Гусаров продолжал наблюдать за всем происходящим с нескрываемым интересом. Назвавшийся Ожогом продолжал свои рассуждения. И чем дальше он говорил, тем яснее становилась участь Рысака…

— Не повезло тебе Рысак. Если ты еще не понял, то тебя прислали ко мне на правилку. А находишься ты в пресс-хате. Помнишь, почему она так называется? Печатать — означает насиловать в то место, которым ты раньше срал, а сейчас будешь удовлетворять меня, бывшего вора, приговоренного своими бывшими дружками, лучшими корешами к лютой смерти…

Гусаров слушая этот монолог понял, что следователь прислал его сюда "на исправление". Сутки, двое пребывания в таких условиях и сам побежишь вприпрыжку каяться в том, чего не делал и подпишешь все, что будет предложено. Еще и сам будешь выдумывать кровавые подробности… Этих бы бандитов, да на полчаса в кавказский зиндан, что бы они тогда запели?

— Э, слышь, расписной, — обратился он к Ожогу. — Оставь парня в покое, не видишь, он даже сам подняться не может…

После его слов тихо стало в камере. По идее новичок уже давно должен был с продырявленным задом, корчась от боли валяться под шконкой… А он… Не только не свалился со шконаря, а еще и имеет наглость что-то вякать?