Привет, Петрович
Шрифт:
Петрович. Про детство
Привет, Петрович. Как жизнь молодая? Нормально, говоришь? А не молодая? Да знаю я, знаю. Не начинай. Я тебе такого добра сам нарассказывать могу. Только слушать успевай да записывать. Что записывать? Рецепты… Что там от давления с геморроем лучше помогает. Где подорожник приложить, а где редьки мелко натереть и кипятком залить, чтобы настоялось получше.
Петрович, какой спирт? Если ту редьку спиртом залить, у тебя от компрессов похмелье наступит. Может быть, последнее в твоей жизни. Так что лучше без самодеятельности. Риск и эксперименты в нашем с тобой возрасте – неоправданная роскошь. Это раньше мы на удовольствия работали. Теперь все силы на выживание направлены. Я бы сказал, на проживание. День прожил, и на том спасибо.
Как внуки-то? Не достают? А, на скрипке играет. Это хорошо, что не на барабане, хотя пока научится, и от скрипки крышу снести может. Ты ему карандаши с плавмастерами купи. Стены-то, их отмыть можно,
В округе ни одного забора не было, по которому мы не походили или не перелезли. В кино на «Гонщика серебряной мечты» пятнадцать раз ходил. Откуда деньги, спрашиваешь? Какие деньги, Петрович? Кино наизусть знал уже после четвёртого раза. Всё остальное из подросткового форсу. У нас же тогда азарт был. Проскользнуть за спинами любителей кинофильмов, да так, чтоб тебя билетёрша не заметила. Тут ведь как у Штирлица на задании. Одна ошибка – и кирдык. При всём честном народе за ухо на улицу отконвоируют. А там пацаны. После такого позора не отмоешься. Зато если просочился, на место сел, титры посмотрел, попялился, как большие пацаны девок целуют, и на выход. Тут тебе и уважение, и грудь колесом. Смешно вспоминать сейчас. Весело ж было, Петрович. Мой балбес говорит мне, он в футбол на профессиональном уровне играет. Я-то думал, его родители куда-то водят. На даче дал ему мяч, так этот Паганини его мне в окно засандалил. До сих пор пленкой затянутое стоит. Это ж потом уже он мне объяснил, что уровень этот у них в телефоне и на компьютере. Профессионал хренов. Ты представляешь, Петрович, футбол у них в телефоне. Я в его годы знал, как из коробка спичек взрывпакет сделать. Один раз у подъезда так бабахнул, что бабки кто по-маленькому, а кто и по-большому беспрепятственно сходить смогли. Крику было – даже сейчас смешно вспоминать. Правда, батя мне потом таких разъяснений дал, что до сих пор все глаголы с междометиями помню. Ничего, выжил. Я ж тогда думал, что пятая точка только от ремня болеть может. Молод был, ошибался. Но на ус намотал и выводы сделал. С бабками решил завязать, а вот инновацию придумал. В следующий раз взрывпакет из шести спичечных коробок сделал. Серу плотно упаковал и каркас усилил. Трудился, как тот негр на галерах.
Во дворе взорвал – в пятиэтажке напротив стёкла задрожали. У машин сигнализация ревела так, что провода оплавились. От бати легко отмазался. Тогда думал, что так лихо всё обставил, что не подкопаешься. Типа хитёр был. Хрен там, Петрович. Батя знал, что это моих рук дело. Полмусорного ведра спичек без серы. Как такое не заметить? Простил за трудолюбие. Это он мне потом рассказал, когда я уже соображать научился.
Представляешь, Петрович, мы тогда с родителями на одной волне были. Как-то попросил отца принести пару больших болтов с гайкой. Знаешь, что он мне ответил? Говорит: «Даже и не думай. Если что-то подобное у тебя найду, я тебе эту гайку…» Ну, сам знаешь, куда её накрутить можно, если поблизости ни одного подходящего болта нет. Наверное, сам в детстве такими же баловался. Болты, конечно, я потом достал. У больших пацанов на что-то выменял. Во дворе королём был. Все мои кореша мне спичечные коробки носили. Мы часть болтами взрывали, а часть на мои эксперименты пошли. Но это я уже порох для ракет делал.
А теперь, Петрович! Если в доме нет зажигалки, то этот олух даже огонь развести не сможет. За пожар можно не переживать. Он спичками не знает, как пользоваться.
А помнишь, как пятаки под паровоз клали? Какие плюхи замечательные получались. Каждая потом с двойным, а то и тройным номиналом на дворовых обменах шла. Один раз с пацанами так увлеклись, что камни на рельсы начали класть. Километра полтора проложили, только потом услышали, что за нами какой-то железнодорожник гонится и наши камни с рельс сбрасывает. Хромал он, а то уши точно пообрывал бы. Матерился он здорово. Я его и сейчас иногда цитирую, когда расстраиваюсь сильно. Но это, конечно, у нас не со зла было. Ум-то, он в организме уже потом развивается.
Хотя, Петрович, если внимательно рассудить, то, может, мой балбес на трансформаторную будку на спор залезть и не сможет, а вот в электронике нас уделает запросто. Вот ты как с компьютерами-то? На одной ноге, говоришь. Это типа ты на одной, а он на другой? Или всё-таки рука об руку?
Я вот у своего олуха спрашиваю: «Ты кем хочешь быть?» А он мне «Блогером» говорит. Вот мы в детстве – кто космонавтом хотел стать, кто водителем автобуса. Сын, тот бандитом хотел быть. Еле отговорили. Но ведь цели-то высокие были. А внук – блогером. Что это такое, спрашиваешь? Ну ты духовка, Петрович. Я тебе удивляюсь порой. Это когда в телефон танцуют, всякие глупости говорят, а иногда и показывают, и тебе за это ещё и деньги платят. Не, Петрович, если ты свои глупости в телефон покажешь, тебя оштрафовать могут. В лучшем случае. Если повезёт. Короче, аппликация у них там есть. «Тик-ток» называется. Не, Петрович, ножницы с цветной бумагой – это ж когда было-то? Теперь они это в телефоне делают. Я у своего как-то телефончик-то подрезал да заглянул в тот «Тик-ток». Петрович, я такое только на корпоративах видел. В заключительной части. Это когда уже бухгалтерия на столах оттанцевала. Всегда думал, что следующий день страданий – это плата за просмотр была. Мы ж алкоголь в себя по-честному весь вечер вливали. А тут
тебе без всякой головной боли. Смотри – не хочу. Если какой момент понравился, его завсегда пересмотреть можно, чтобы в памяти лучше отпечатался. Короче, прогресс, Петрович. Э-э, ты мне тут глаза не закатывай. Иди домой со своими фантазиями бороться. Петрович! А ещё пожилой человек называется. Ну ладно, ладно, иди домой от греха подальше. Мне тоже пора уже. И ты это, Петрович, держись. Не пропадай.Петрович. Про молодёжь
Привет, Петрович. Tы это, на склоне лет самураем решил стать? Бусидо осваиваешь? Ну как с чего я взял? У самурая нет цели, только путь. Вот я и смотрю, что ты с самого утра у меня под окнами туда-сюда циркулируешь. Тонкости Востока постигаешь? А, ты субсидию оформляешь? Понятно. А это как, ты или тебя? Да я в курсе, что ты думаешь, что ты. Только по твоим метаниям похоже, что тебя. Операционист-ка молодая? Ничего не знает, только над людями, и тобой в частности, издеваться научилась? Это да, они этому в первую очередь учатся. Или учат их этому в первую очередь. Кто их там разберёт? А с другой стороны, как им работать, если такие, как ты, с самого утра свои права качают? Да я понимаю тебя, Петрович. Вот только думаю: может, и мы где по молодости маху дали? Они ж не в капусте нашлись, эти операционистки? Мы ж с тобой к этому – не руку, конечно, тут я спорить не буду, – но ведь приложили, сам знаешь чего. А школа процесс уже потом довершила.
Мне тут дочка, она в банке у нас работает, рассказывала: к ним молодёжь приходит, так на запятые жалуется. Говорят, в ихних емейлах начальство слишком много знаков препинания ставит. Они, в смысле молодёжь, себя неуютно чувствуют на рабочем месте, когда им таким образом на их образование намекают. Вишь, как оно, Петрович, получается. Представляешь, если бы в то ещё, в наше время такую молодёжь к нашему Дракон Горынычу из третьего цеха на стажировку отправить? Они бы на второй день сами родителей привели. О, Горыныч, тот человек легендарный был. Ты ж помнишь, он не ругался матом. Он на нём разговаривал. Из его речи в литературном языке можно было только паузы использовать. Да и то их немного было. Только для того, чтобы воздуха в лёгкие набрать.
Но специалист был от бога. Сейчас уже не помню, в каком годе это было, но приехал к нам как-то академик из НИИ. Умный такой – и давай каверзные вопросы задавать. А наше руководство от него Горыныча-то прячет. Не дай бог он на глаза академику со своей прозой жизни попадётся. Того и удар хватить может. Ну, прятали, прятали, а на вопросы-то никто толком ответить не может. Пришлось из загашника Горыныча достать и на стол, как козырного туза из рукава, выложить. Опешил поначалу академик. Но калач тёртый оказался. Своим помощникам говорит: «Принесите нам с Ефим Григоричем пару поллитровок крепкой и организуйте кабинет с закуской». Там все как забегали сразу. У директора в кабинете поляну накрыли и запустили туда Горыныча с академиком. Сами под дверью диалог слушают. А он не идёт, зараза. Уже первую ухайдокали, а за смысл зацепиться никак не могут. Послали ещё за одной. И только в середине второй нащупали-таки тему-то. Академик, оказалось, несмотря на образование, язык Горыныча почти в совершенстве знал. И пошла у них беседа, да такая продуктивная, что Горыныч у директора на стене графики рисовать начал. Спорили они там крепко. Все думали, что сейчас подерутся, но к концу третьей академик говорит: «Григорич, побольше бы нам таких образованных людей, как ты». А у Горыныча образование – ФЗУ одно, да и то неоконченное. Ты понимаешь, Петрович! Не запятые делают человека, а человек – запятые. Академик? А что академик? Его помощники из-за двери весь диалог записывали, а наутро учёный поблагодарил директора и сказал, чтобы Горынычу премию дали. Сам собрал манатки и укатил в свой НИИ. Говорят, он после того диалога Нобелевскую защитил.
А помнишь, Петрович, у нас Юдифь Самуиловна была? Петрович, это она потом старой стала. Пришла-то она молодой девчонкой. Сразу после института распределили. Какая культурная была! Шопена по радио слушала и головой в такт кивала. Книги умные читала. Вся библиотека у неё дома побывала. Петрович, я сейчас про книги говорю. Говорят, на планёрках у Горыныча так страдала, что на неё смотреть больно было. А всё-таки пообтёрлась. Не стала отторгать сермяжную правду жизни. Приняла муки, как они есть, и жисть отблагодарила её по полной. Вот, Петрович, ни за что не догадаешься как.
Приехал к нам как-то театр из столицы с какой-то сумасшедшей премьерой. Все городское начальство в первых рядах разместилось. Юдифь Самуиловна тоже собрала свои сбережения и приобрела билет в тех же рядах. А она молоденькая тогда ещё была. Приходит на премьеру, а на её месте какой-то боров сидит. Ну, Юдифь к нему: и товарищ, и господин, и вот мой билет, а он знай всё посмеивается и отмахивается от неё, как от мухи той назойливой. Ну, расстроилась тогда Самуиловна и привела ему в пример пару цитат из Горыныча. Петрович, три ряда, три!.. – один перед боровом, потом ряд, где боров сидел, и ряд, что за ними был… – все молча встали и покинули помещение. Даже представление пришлось немного задержать, пока они все не вышли. А Юдифь Самуиловна премьеру в гордом одиночестве посмотрела. После этого все, кто в тот день в театре был, здороваться с ней стали. Видишь, Петрович, а ты говоришь «запятые»… Нет, не знаю, что она ему там сказала. Горыныч никогда не повторялся, поэтому, что из него Самуиловна вспомнила, одному богу известно. Да и не суть. Молодёжь просто крепкая была. Умела удар держать да опыт впитывать. Запятые их расстраивают. Одним словом – мелений, мелоний… Да сам ты, Петрович, мельдоний. Ну ты вечно как скажешь, так лучше б молчал совсем. Мельдоний – это ж для Олимпиады. Для анализов. В остальное время он вообще никому не нужен. Там что-то с линолеумом было связано. Во! Миллениалы. Молодёжь сейчас миллениалами называют.
Конец ознакомительного фрагмента.