Привидения

Привидение из Фейкисхоулара

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

На хуторе Фейкисхоуларе, близ Квальсау (Китовой реки), на Хрутафьорде, в старину была при церкви большая усадьба. Когда случилась эта история, там жил богатый и образованный бонд. У него была одна дочь на выданье, богатая невеста. В услужении у него жил молодой человек, очень способный, и ходили слухи, что он влюблён в хозяйскую дочь, — а она его не замечала. Как-то осенью из Квальсау в море отправился корабль на рыбную ловлю, и этот парень нанялся туда матросом. Причаливая, корабль разбился, и погибли двое матросов, в том числе и он. Море выкинуло их тела на берег, и их похоронили при церкви в Фейкисхоуларе. После этого в Фейкисхоулар стал ходить призрак того человека. Особенно часто на его ночные визиты жаловалась хозяйская дочь. Следующей весной хозяева Фейкисхоулара уехали на свадьбу в Битру, и на хуторе осталось мало народу. Нанятая незадолго до этого работница в хорошую погоду по ночам следила, чтобы овцы не забрели на тун. Хозяйская дочь хотела посторожить вместе с ней, но не смогла: её одолел сон, и она легла в кровать. Работница отогнала овец от туна, а потом пошла к церкви и забралась на крышу, потому что оттуда весь тун был хорошо виден. В руках она держала спицы и клубок ниток. Когда девушка влезла на стену церкви, она присела, и её взгляд упал на кладбище. И тут она видит: одна могила рядом с церковью открыта. Работница подумала: «Вот это новость!» — а поскольку она была смекалиста, то сообразила, что нужно сделать: привязала свой клубок за ниточку и спустила его в эту могилу, чтобы потом вытянуть обратно, когда ей вздумается. Она просидела там некоторое время, — и вот из дома на хуторе выходит человек, приближается к открытой могиле, не глядя на девушку, и собирается упасть в яму. Но тут он видит клубок и останавливается, смотрит на девушку и просит её вытянуть свой клубок. Она отвечает: «Нет! — и прибавляет: — Мне ещё надо с тобой поговорить». Он ласково упрашивает её, но ответ всё тот же. Наконец он согласился. Она твёрдо сказала, что не пустит его обратно в могилу, если он сперва не объяснит ей, кто он и за чем ходил. Он отвечает: «Делать нечего, придётся уступить тебе. — И рассказывает: — Я тот самый юноша, который этой осенью утонул в Китовой реке. При жизни я был влюблён в дочь здешнего хозяина и хотел делить с ней ложе, но она меня отвергла. Когда я умер, я часто ходил к ней, но только сегодня мне удалось осуществить своё желание, потому что она была дома одна. Она понесёт от меня дитя и родит сына, а сама умрёт при родах. Её сына воспитают дедушка с бабушкой, и он будет внешне во всём походить на меня. Ему легко дадутся науки. Дедушка пошлёт его учиться. В двадцать лет его рукоположат в священники, и свою первую мессу он отслужит здесь, в Фейкисхоуларе, и служба пройдёт великолепно. Но когда он после проповеди поднимет руки, чтобы благословить паству у алтаря, слова благословения обратятся в проклятие, такое страшное, что церковь со всеми прихожанами поглотит земля». Когда девушка услышала это пророчество, она спросила: «Неужели нет способа предотвратить такую беду?» — «Есть, — ответил покойник. — Единственный способ — пронзить моего сына освящённым кинжалом в тот самый миг, когда он повернётся от алтаря к пастве и соберётся вместо благословения сказать проклятие. Потому что, едва первые слова проклятия слетят с его губ, все слушатели замрут на месте, как громом поражённые, и никто не шевельнётся, чтобы хоть что-нибудь сделать. А если пронзить его раньше, он исчезнет и от него ничего не останется, кроме трех капель крови на ризах в тех местах, куда попала святая вода при крещении. Через некоторое время здешний хутор и церковь сгорят дотла, и никто не сможет сказать отчего. А потом этот край обезлюдеет, и больше здесь никогда не будет никакого жилья, кроме одной крошечной хижины». Когда покойник завершил своё пророчество, девушка вытянула клубок за нитку из могилы, а покойник пропал, и могила закрылась. Всё, что сказал покойник, сбылось. Девушка тайком велела записать его рассказ или пророчество на случай, если она сама не доживёт до этой поры. Но она дожила до того дня, когда сын хозяйской дочери кончил курс наук и стал пастором. Когда он должен был служить свою первую мессу в Фейкисхоуларе, она пошла в церковь. Её муж был там дьячком и сидел к северу от алтаря. Под одеждой у него был острый кинжал, закалённый в святой воде, и он пронзил им пастора насквозь в нужный миг. Тот пропал без следа, от него остались только три капли крови. Через некоторое время церковь и хутор в Фейкисхоуларе сгорели, а жители вымерли во время чумного поветрия.

Сольвейг с хутора Миклабайр

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

Одна девушка — её звали Сольвейг — служила у преподобного Одда Гисласона на хуторе Миклабайр. Пастор к тому времени ещё не успел жениться вторично, а может, недавно овдовел, — это неизвестно, известно лишь то, что девушка влюбилась в него и очень хотела стать его женой, а он ей отказал. От этого девушка повредилась рассудком и всё время выискивала возможность порешить себя. По ночам рядом с ней спала женщина по имени Гвюдлёйг Бьёрнсдоттир, сестра преподобного Снорри с горы Хусафетль [45] ; она следила, чтобы та не наложила на себя руки, а днём за ней присматривали все домочадцы. Но однажды вечером в сумерках Сольвейг удалось улизнуть из дому и забраться в разрушенный сарай на туне. У священника был работник по имени Торстейнн. Он был расторопным и бесшабашным. Он заметил, как Сольвейг выбежала из дому, и направился следом за ней. Но она опередила его и, когда он вошёл в сарай, уже успела перерезать себе горло. Говорят, едва Торстейнн увидел, как из её горла потоком хлещет кровь, у него вырвались слова: «Вот дьявол её и прибрал». Эти слова Сольвейг оставила без внимания, но зато, насколько он понял, попросила его передать пастору, чтобы тот похоронил её на кладбище. После этого она истекла кровью и умерла. Дома Торстейнн рассказал, что произошло, и передал пастору её просьбу. Пастор испросил разрешения на это у своего начальства, но ему не позволили хоронить самоубийцу на кладбище. Пока это длилось, гроб с телом Сольвейг стоял в доме. А в ночь после того, как пастор получил отказ, ему приснилось, что Сольвейг подошла к нему и сказала: «Если ты не хочешь дать мне покой в освящённой земле, то и самому тебе там не лежать!» И она умчалась прочь, а её лицо было искажено от ярости. После этого тело Сольвейг зарыли за кладбищенской оградой, без отпевания. А через некоторое время она принялась преследовать преподобного Одда, когда он один ехал, например, служить мессу на хутор Сильврунарстадир или куда-нибудь ещё. Эта весть разнеслась по всей округе, и каждый вменял себе в обязанность провожать его до дому, особенно если время было позднее или у него не оказывалось своих спутников. Однажды преподобный Одд поехал на мессу в Сильврунарстадир — или, по другим рассказам, в Видиветлир — и не возвращался допоздна. Домочадцы не беспокоились о нём: они знали, что, если пастор задержится до ночи, его всегда кто-нибудь проводит. Так было и в тот раз: пастора проводили до самого туна в Миклабайре. Обычно провожатый не оставлял его, пока их не встречали домочадцы. А в тот раз пастор сказал, что не надо сопровождать его дальше, он сам благополучно дойдёт до дому, — и провожатый оставил его, как потом рассказывал сам. Под вечер, пока ещё никто не лёг спать, жители Миклабайра услышали, что кто-то постучался в двери, но, так как стук показался им необычным, они не пошли открывать. [46] Потом они услышали, как кто-то очень быстро вошёл в бадстову, но не успел вошедший сказать «Бог в помощь!», как его оттащили назад, словно кто-то схватил его сзади за плечи или за ноги. К тому же людям послышался какой-то шум. Когда наконец все вышли во двор, то увидели, что конь пастора стоит там, а хлыст и рукавицы заткнуты под седло. Тогда все сильно обеспокоились, потому что поняли, что пастор приехал домой, а сейчас вдруг исчез. Они пустились на поиски, расспрашивали о нём на всех хуторах, куда он мог заехать, и узнали, что под вечер пастора проводили до двора, а дальше он сам отказался от сопровождения. Тогда все люди собрались и разыскивали его много дней подряд. Но всё напрасно. Поиски прекратили, и большинство посчитало, что Сольвейг исполнила свою угрозу и устроила так, чтобы ему не привелось лежать на кладбище, скорее всего, она утащила его с собой в свою могилу, однако там не искали. Все отчаялись, но Торстейнн, работник пастора, решил не сдаваться до тех пор, пока не выяснит, что же стало с хозяином. Этот Торстейнн спал как раз напротив той женщины, которая прежде спала рядом с Сольвейг, а эта женщина была умной, а кроме того, она была духовидица. И вот однажды вечером Торстейнн собирает одежду и другие вещи, оставшиеся после пастора, кладёт их себе под голову, чтобы посмотреть, приснится ли ему пастор, и при этом просит Гвюдлёйг саму не спать, а его не будить, даже если он будет метаться во сне, но внимательно следить, что произойдёт. При этом он не погасил у себя свечу. Оба легли в свои постели. Гвюдлёйг заметила, что Торстейнн полночи никак не мог заснуть, но потом сон одолел его. И тут она видит, что к нему вскоре пришла Сольвейг и в руке она что-то держала, — Гвюдлёйг толком не разглядела, что именно. Она вошла в комнату, приблизилась к кровати Торстейнна, склонилась над ним, и тут Гвюдлёйг видит, что она нацеливается Торстейнну на шею, будто хочет перерезать ему горло. Тогда Торстейнн забился и заметался во сне. Гвюдлёйг решила положить этому конец, подошла к кровати Торстейнна и разбудила его. Призрак Сольвейг не смог вынести её взгляда и отступил. Тут Гвюдлёйг видит: на шее у Торстейнна, в том месте, куда метила Сольвейг, красный след. Потом она спрашивает Торстейнна, что ему приснилось. Он ответил, что Сольвейг пришла к нему и сказала, что он зря старается: ему, мол, никогда не узнать, что стало с преподобным Оддом. При этом она схватила его и собиралась перерезать ему горло большим резаком, и, даже проснувшись, он всё чувствует боль. После этого Торстейнн оставил свои намерения узнать, куда исчез пастор. Больше Сольвейг не приходила. Но преподобный Гисли, который потом был священником в Рейнистадире (1829–1851), сын преподобного Одда, рассказывал, будто в первую ночь, когда он спал со своей женой, Сольвейг нападала на него и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы отбиться от неё, а ведь он был человеком недюжинной силы, как и его отец. Других рассказов о Сольвейг нет.

45

О Снорри с Хусафетль см. примечание к одноименной быличке.

46

Широко распространённая в Исландии до Новейшего времени вера в нечистую силу нередко приводила к тому, что жители хуторов из страха перед визитами призраков не открывали дверь на стук. Тот, кто просился войти, должен был особым образом дать знать, что он человек, а не представитель нечисти: либо постучать в дверь условным стуком (обычно три раза), либо постучаться не во входную дверь, а в окно и сказать при этом: «Бог в помощь!»

«Померк былой румянец…»

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

Однажды возле пасторской усадьбы зарывали покойника, и могилу копали работники пастора. У пастора была одна служанка, молодая и не робкого десятка. Она пришла на кладбище, когда вырыли уже глубокую яму. Когда она приблизилась к могильщикам, они достали одну кость. Это была бедренная кость огромного размера. Девушка увидела эту кость, ощупала её и говорит: «Наверное, с ним приятно было целоваться, пока он был жив!» После этого она положила кость на землю и ушла. День идёт своим чередом, вечереет, становится совсем темно, и зажигают свет. Тут пастор хватился одной книги, которую забыл на алтаре в церкви. И он просит эту самую девушку сходить за книгой, так как все знали, что она совсем не боялась темноты. Девушка согласилась, входит в церковь, берёт с алтаря книгу и идёт обратно к выходу. Уже у самого выхода из церкви она видит: на угловой скамье с северной стороны сидит огромный мужик с большой бородой, обращается к ней и произносит такие стихи:

Померк былой румянец. Погибший — пред тобою. Любуйся, любопытная: Ледян мой лик и бледен. Покровы Хильд [47] на храбром Пробиты в давней битве. Ланиты землёй покрыты… Лобзай же, коль дерзаешь!

Девушка и бровью не повела, подошла к нему и поцеловала. После этого она отправилась с книгой восвояси и добралась до дому без приключений. По другим рассказам, девушка не осмелилась поцеловать мужика; когда он обратился к ней, её охватил смертельный ужас, она выбежала из церкви, повредилась в уме и так и не оправилась от этого до конца жизни. Но все сходятся на том, что бедренная кость принадлежала какому-то древнему богатырю: он встал из могилы, явился ей на скамье в углу и сказал этот стих.

47

Покровы Хильд — кольчуга; традиционный кеннинг в поэзии древнескандинавских скальдов. (Хильд — имя валькирии.)

Жених и покойник

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

Однажды четыре человека копали могилу, как говорят, на кладбище в Рейкхоларе. Они все были весельчаки, а один из них — самый большой зубоскал, молодой и резвый. Когда вырыли уже глубокую яму, в земле обнаружились останки, и среди них кость ноги очень большого размера. Самый весёлый из могильщиков взял эту кость, осмотрел её и приложил к себе. Если верить рассказам, сам этот человек был среднего роста, а кость, если поставить её на землю, доходила ему до бедра. Потом он пошутил: «Не удивлюсь, если он был хорошим борцом. Вот бы когда-нибудь пригласить его ко мне на пир!» Другие сказали: «Да, конечно!» — но дальше обсуждать это не стали. Затем этот человек положил кость к другим останкам. С той поры прошло пять лет, и вот этот человек нашёл себе невесту, и их свадьбу уже огласили в церкви два раза. После этого невесте три ночи подряд снилось, что к ней приходит человек огромного роста и спрашивает, не забыл ли её жених, как он несколько лет тому назад посмеялся над ним, а в последнюю ночь добавил, что он будет гостем у них на свадебном пиру, хотят они этого или нет. Девушка ничего не ответила, но содрогнулась во сне от этих слов, а ещё оттого, какой он был громадный. Она ничего не рассказывала жениху об этих снах, пока тот великан не привиделся ей в третий раз. Тогда она спрашивает жениха поутру: «Радость моя, кого ты пригласишь к нам на свадьбу?» — «Не знаю, душа моя, — отвечает он, — я ещё не решил. Сначала пусть нас огласят». — «Так ты до сих пор никого не пригласил?» — спрашивает она. Он ответил, что не помнит, начинает вспоминать и удивляется, отчего ей так не терпится это узнать. Немного подумав, он отвечает: быть, мол, того не может, чтобы он кого-нибудь уже пригласил. Но что правда, то правда: несколько лет назад он в шутку сказал костям одного покойника, которого выкопали на кладбище, что, мол, такого великана хотелось бы видеть на своей свадьбе, — а кого-то ещё он вряд ли приглашал. Невеста сразу помрачнела и говорит, что такие шутки неуместны, тем более над мёртвыми костями. «А теперь, — говорит она, — я хочу тебе сказать, что тот, над кем ты так пошутил, и в самом деле собирается пировать у нас на свадьбе». Потом она рассказала ему обо всех своих снах и о том, что великан пообещал в последнюю ночь. Услышав это, жених оторопел и признал, что она права: лучше бы он с этим не шутил. Под вечер он лёг спать, как обычно, а среди ночи ему привиделось, что к нему пришёл человек громадного роста — настоящий исполин, злой и угрюмый, и спрашивает его, собирается ли он выполнять обещание, которое дал пять лет назад, и позвать его к себе на пир. У жениха затряслись поджилки, и он сказал, что всё исполнит. Тот ответил: «Хочешь не хочешь, а я всё равно приду; не надо было трогать мои кости, и если тебе сейчас несладко, то и поделом тебе!» После этого покойник ушёл, человек проспал остаток ночи, а наутро рассказал невесте свой сон и спрашивает у неё, как ему поступить. Она велит ему нанять плотников, раздобыть древесину и наскоро сколотить домик под стать тому человеку, который являлся им обоим во сне, так чтобы он мог встать в нём во весь рост, и чтобы у каждой стены длина была не меньше, чем высота до потолочной балки. Потом он должен повесить в домике занавесы, какие обычно вешают в зале для свадебного пира, поставить там для этого гостя отдельный стол, покрытый белой скатертью, и подать ему тарелку могильной земли и бутыль воды, потому что другого угощения тот есть не станет, поставить у стола один стул и постелить в домике постель, если гостю захочется отдохнуть. На столе у него должны гореть три свечи, и сам жених должен проводить его туда, но ни в коем случае не идти впереди гостя и не входить с ним в одно помещение. Ещё жениху нельзя принимать от него ничего, что бы тот ни предложил, говорить с ним нужно по возможности кратко, а пригласив его угощаться, самому уйти, а двери за собой запереть. Жених всё сделал, как велела невеста: поставил отдельный домик подходящего размера и обустроил в нем всё так, как она научила его.

Настал день пира, и венчание прошло как положено. Потом гости сели за стол и встали, когда уже совсем стемнело, — но ничего необычного не произошло. После этого гости стали слоняться по пиршественному залу, кто-то пил, кто-то болтал. Жених с невестой всё ещё сидели за столом, как и подобает. Вдруг раздался тяжёлый удар в дверь, и никто не осмелился открыть. Тогда невеста легонько толкнула жениха, а он весь побледнел. Через некоторое время опять раздался удар, ещё сильнее прежнего. Тогда невеста берёт своего мужа за руку и, как он ни упирается, ведёт его к дверям. На пороге стоит человек огромного роста и говорит, что пришёл к ним на свадьбу. Тут невеста выталкивает жениха из пиршественного зала, чтобы он встретил гостя, и, закрывая за ним дверь, молит Бога поддержать его. А жених проводил гостя до домика, который построили специально для него, и приглашает его внутрь. Гость хотел, чтобы жених вошёл первым, — но он отказался. Первым вошёл гость; при этом он сказал: «Отныне зарекись трогать мёртвые кости!» Жених притворился, что не слышит, и просит его угощаться и не обижаться на то, что он не может составить ему компанию. Тот просит жениха поскорее войти, а жених ни в какую. Тогда покойник говорит: «Если тебе сейчас нельзя ни постоять рядом со мной, ни войти ко мне, осталось надеяться, что ты снова пригласишь меня». А жених наотрез отказался, захлопнул за собой дверь и запер её. Потом он пошёл к своей невесте. Там царило молчание, так как после этого происшествия все затихли. Только одна невеста была весела. Гости постепенно разошлись по домам, а жених с невестой легли в постель и спали до утра. Наутро хозяин решил проведать гостя, который накануне пришёл позже всех. А невеста говорит, что один, без неё, он не сделает туда ни шагу. Они оба направились к домику; она пошла впереди мужа и отперла дверь. Гость исчез; всю воду из бутыли он выпил, а землю с тарелки разбросал по полу. «Так я и знала, — говорит невеста. — Если бы ты вошёл сюда раньше меня и наступил ногой в эту землю, покойник утащил бы тебя и ты никогда не вернулся бы в мир людей. А я могу сюда входить, мне от этого ничего не будет, так что я подмету и приберу в доме».

Другие рассказывают, что, перед тем как исчезнуть, покойник подошёл то ли к дверям пиршественного зала, то ли к дверям дома, где спали новобрачные, и сказал такие стихи:

Из-за стола я ухожу, Но вам спасибо не скажу: Вы лишь воды мне поднесли И на тарелочке — земли.

После этого он больше не приходил к супругам, а они долго жили в любви и согласии.

Работница и жена скаульхольтского епископа

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

Это произошло той зимой, когда в скаульхольтском приходе умер именитый бонд и его положили в церкви. (Тогда был обычай хоронить знатных людей в церкви.) Ему вырыли могилу возле хоров и устроили похороны в воскресенье перед богослужением. Но пока могилу копали, там обнаружился человеческий скелет, судя по всему женский. Он был целым и неистлевшим, так что его положили под скамью в углу, а во время похорон забыли закопать. Так он и пролежал там всё время службы и до конца дня.

Вечером школяры завели разговор об этом, и им сказали, что кости забыли зарыть. Дело было к ночи, и школярам приспела пора ложиться спать. Служанки пришли раздеть их. Школяры принялись подтрунивать над ними: мол, ни одна из них не отважится в одиночку пойти в церковь, принести им оттуда скелет, который сегодня забыли под скамьёй, а потом унести его обратно. Они сказали, что скинутся и отдадут все деньги той, которая сделает это. В этой затее участвовали все парни, кроме Вигфуса, о котором рассказывалось раньше. [48] Тут одна девушка вызвалась исполнить их поручение, при условии, что они сдержат своё обещание наградить её.

48

О Вигфусе см. текст «Старуха из Скаульхольта».

Она тотчас вышла, добралась до церкви по подземному ходу, схватила скелет, взвалила себе на закорки и тем же путем отправилась обратно.

Едва она дошла до середины подземного хода, до самого узкого его участка, как услышала, что скелет говорит: «Ой! Больно!» А она не растерялась и ответила: «Тогда держись покрепче за мою спину!»

Она проделала весь путь до спальни школяров, и они тотчас попросили её вернуться в церковь. Эту просьбу она тоже исполнила.

Но когда она собралась положить скелет на старое место, он сказал ей: «Ты поступила хорошо, но поступишь ещё лучше, если положишь меня под угловую скамью на хорах и дашь мне полежать там некоторое время. Под скамьёй похоронена епископская жена, а когда я умерла, мы с ней враждовали. Оттого я не могу полностью истлеть в могиле. Сейчас я хочу с ней помириться».

Девушка исполнила эту просьбу, а сама вышла из дверей. Вскоре она услышала, что на хорах как будто перешёптываются двое, но слов не разобрала, а потом всё смолкло. И тут она видит: скелет сам собой выходит к ней и говорит: «Всё в порядке. Мы помирились, и за это тебе спасибо». И в тот же миг он весь рассыпался прахом.

Девушка пошла восвояси, не показала виду, что с ней что-то произошло, и потребовала у школяров свою награду. Но они не захотели её слушать, сказали, что это, мол, не такой уж подвиг, чтобы требовать за него награды; так она и отправилась спать ни с чем.