Привратник

Спокойствие и уверенность сопутствовали Руалу до тех пор, пока дорога однажды не изменила ему.

Это было подло и неблагодарно с её стороны. Ильмарранен не сразу понял, что происходит. А происходило странное — дорога вырывалась из-под его ног, проявляя скверный и упрямый норов.

На развилке он хотел повернуть влево — но дорога тянула, толкала, морочила голову, и он поворачивал вправо; случалось, шёл целый день, с рассвета до заката — и непостижимым образом возвращался на место предыдущей ночёвки. Кружил, как заяц по лесу, хотя стремился вперёд, прямо, и ни разу не поворачивал. Дорога, предавшая его, над ним же издевалась.

Разозлившись, он стал сопротивляться, намечал себе ориентиры впереди и шёл, не сводя с них глаз. Уловка эта помогала лишь отчасти — скоро он почувствовал, что ему подсовываются те метки, что выгодны коварной дороге.

И он горько обижался на дорогу, пока не понял вдруг, что не она виновата, а куражится нечто, связанное с ним, Ильмарраненом, с наваждениями-голосами, со всей давно преследующей его галиматьёй. Осознав это, он был подавлен и на время перестал сопротивляться чужой воле — чтобы, собравшись с силами, снова восстать против невидимого и неведомого поводыря. Неизвестно, чем закончилось бы это единоборство, если б среди бела дня на пустой дороге Руала не догнал однажды крик.

Кричала женщина — отчаянно и умоляюще. Что-то деловито пробубнил мужской голос, и крик повторился — со слезами в голосе:

— Помогите! Не надо! Люди! Оставь, ты!

Руал осторожно обогнул густой, живописно покрытый красными и жёлтыми листьями куст. С той стороны куста листья осыпались, сбитые на землю ожесточённой борьбой: в густой блеклой траве мелькали, как спицы в колесе, босые тонкие ноги, принадлежавшие кричащей; над ней, повернувшись к Руалу мощными спинами, склонились двое, оба сосредоточенно возились над чем-то в траве. Один что-то примирительно бурчал, другой норовил прижать к земле отчаянно отбивающиеся ноги.

— А-а-а! — с новой силой завопила женщина, и кто-то из обладателей мощных спин зажал ей рот рукой.

Руал отошёл потихоньку, потоптался, пощупал свой отбитый когда-то бок, выругался, укусил себя за руку и вернулся к месту свалки.

Мощные спины явно одолевали — босые ноги были надёжно подмяты под массивное колено, кричащий рот плотно зажат, так что только мычание доносилось из смятой травы — «М-м-м… усти-и, м-м-м…»

— Это что ещё? — спросил Ильмарранен голосом хозяина, заставшего работника на горячем. По-видимому, обладатели спин слышали такие голоса раньше — они сразу бросили своё занятие и обернулись. Вид Руала их удивил, но нисколько не испугал. Их жертва, чумазая девчонка, воспользовавшись минутным замешательством, рванулась и выскользнула бы, если б один из парней не успел схватить её за длинные, растрёпанные в борьбе смоляные волосы.

— Это что-о ещё? — возвысил голос Руал. И, обернувшись в сторону дороги, позвал воображаемых попутчиков:

— Лобош, Вобла! Идите сюда!

Он рассчитывал, что мощные спины растеряются хоть на минуту и выпустят жертву. Не тут-то было — один из парней накрутил девчонкины волосы на мосластый кулак, а другой неторопливо поднялся, подтянул штаны и выглянул из-за кустарника на дорогу. Дорога, конечно, была пуста.

— Ой-ты, — с издёвкой протянул парень, плюнул и бросил сквозь зубы: — Вали, пока цел. Тебе не достанется… Вобла!

И вернулся к своему делу. Забилась, заплакала девчонка.

Руал поднял с обочины увесистый острогранный камень, подскочил к насильникам и, наспех размахнувшись, врезал камнем по ближайшей бычьей шее. Владелец шеи взревел, его товарищ не сразу определил, в чём дело, а определив, получил уже коленом в челюсть.

И тогда Руалу пришлось туго.

Камень он выронил, на него наседали с двух сторон, он отступал, увёртывался, колотил твёрдыми носами недавно приобретённых сапог по неуклюжим голеням нападавших, отчего те охали и приседали, хватаясь за ноги. Несколько раз беспорядочно мелькавшие в воздухе тяжёлые кулаки попали Ильмарранену в лицо, и каждый раз он отлетал так далеко, что, на счастье, успевал подняться прежде, чем башмаки нападавших добирались до его рёбер.

Но главным бойцом оказалась девчонка — она то и дело бесстрашно отвлекала парней на себя, колотила их где-то раздобытой палкой, кидалась сзади, воинственно верещала и время от времени звала на помощь. Парни тяжело дышали, вращали налитыми кровью глазами и сыпали ударами, любой из которых мог бы убить девчонку, попади он в цель.

Потом Руалу не повезло — очередной удар оглушил его, и он не смог подняться вовремя. Двое навалились на него сверху, пыхтя и мешая друг другу; Ильмарранен подумал было, что вот ему и конец, но в этот момент один из парней ослабел вдруг и упал на Руала безвольной грудой — над ним стояла девчонка с тем же увесистым камнем в руках. Второй нападавший изумлённо вскинул голову, и Руал из последних сил двинул его снизу — в подбородок. Тот охнул, прикусив язык.

Дальше было просто — тот, что получил камнем по затылку, только возился и стонал, а другой, прижав ладони к окровавленному рту, удивлённо пятился, пятился, потом бочком-бочком засеменил прочь, то и дело оглядываясь.

Девчонка, разгорячённая, растрёпанная, широко улыбнулась вытирающему кровь Руалу:

— Так сразу надо было по голове метить… А то такие и убить могут…

Её круглые вишнёвые глаза посверкивали восторженно и немного насмешливо.

Имя ей было Тилли, лет ей было шестнадцать, у неё где-то там имелись отец, мачеха и младший брат, но семейство, по её словам, сильно надоедало ей за зиму, так что всё лето она привыкла проводить в странствиях. Странствовала она с тех пор, как научилась ходить. Летом хорошо, есть где переночевать и что слопать, но вот уже холода не за горами, а возвращаться к своим ох как не хочется, потому что отец, конечно, выпорет свою беспутную дочь за неподобающее поведение.

Они сидели у костра, Тилли куталась в Руалову куртку и доверчиво рассказывала, как без шума поймать курицу, как наколоть рыбу на самодельную острогу, а потом испечь в золе, и что она обожает нянчить детей и часто этим зарабатывает, и как её брат поймал в лесу хорька и научил его прыгать через кольцо, и как мачеха родила мёртвую двойню, и как в животе у пойманной рыбины оказалась медная монетка.

Она размахивала руками, показывая, какой весёлый её отец, когда пьяный, и какой свирепый на трезвую голову. Её острых локтей и угловатых движений не могла скрыть даже пастушья куртка, в которой Тилли утопала по самый кончик носа. Вишнёвые глаза озарены были пламенем костра, и в них отражался Руал — непобедимый, непревзойдённый, мужчина и герой. Девчонка хлопала чёрными пушистыми ресницами, заливисто хохотала без видимой причины и бросала на Ильмарранена терпкие, тугие и опять-таки чуть насмешливые взгляды.

Они испекли картошки и поужинали, закусывая кукурузными лепёшками дымящиеся, испачканные золой ломтики. Тилли, до того трещавшая без умолку, понемногу притихла и пододвинулась почти вплотную к Ильмарранену.

— Ру… — она сразу же после знакомства наградила его этой кличкой, — а тебя вроде милая бросила, оттого ты странный такой, оттого по дорогам тыряешься? Да?

Руал улыбнулся — таким серьёзным и сочувствующим было это потешное, в общем-то, лицо. Она увидела его улыбку и смутилась, истолковав её по-своему:

— Да нет, я понимаю, такого парня, как ты, даже змея подколодная не бросит… Тогда что ж?

Руал потрепал её по волосам. Она смутилась ещё больше:

— Ну ладно, дура я и дура…

Ему стало жаль её, он обнял худые плечи и притянул девчонку к себе. Она замерла, боясь пошевелиться. Вдалеке заухала сова; в темноте за тёплым, освещённым кругом от костра возилась, разворачивалась, кишела ночная жизнь.

— Ру… — тихо, опасливо спросила Тилли, ткнувшись носом прямо ему в ухо. — А ты… колдуна когда-нибудь видел?