Привычка убивать

— Объясниться не желаете? — осторожно закинул удочку Март. — Для чего все это? Набережная, чехол и так далее? Не слишком ли сложно?

— Извольте, — шантажист, похоже, был готов к такой постановке вопроса. — Извольте, батенька. Чехол — это чтобы по очертаниям никто не догадался, что деньги, и для удобства. Человек идет вдоль реки, несет на плече чехол для спиннингов — никаких вопросов. Набережная — это моя страховка. Я буду сидеть в машине с раскрытой дверцей, считать деньги и наблюдать за вами. Если мне что-то покажется странным, я тотчас же выкину кассеты в реку. И ку-ку ваш архив! Да, перед тем, как приблизиться к машине, я внимательно осмотрю ее издали — для этого и понадобится открыть все двери и багажник. И если, не дай бог, в машине будет кто-то прятаться, я опять же — тотчас же выкину кассеты в реку, и…

— …И ку-ку наш архив, — подхватил слегка повеселевший Март. — Это я уже усвоил. Про девятую тумбу можете не распространяться — я там был, на этом речном вокзале, знаю. Получается, что машина будет стоять как раз посередке — между причалом и павильоном игровых автоматов, вокруг которого растут чахлые акации. И вы сможете контролировать, чтобы к вам никто не подобрался незамеченным. Очень даже разумно. Все?

— Да, вроде все, — слегка подумав, сказал шантажист. — Вроде все… Итак, основные вехи: одиннадцать часов вечера, девятая корзиночка, задом подъезжаете, раскрытые дверцы, поднятый багажник, плотный черный мешок, чехол для спиннинга и… и вы — под фонарем, у оконечности причала. С телефоном в руке — чтоб я видел. Все, более добавить нечего. Вы все запомнили? Я могу повторить.

— Не стоит, — отказался Март. — У меня хорошая память.

— Ну и прекрасно, — облегченно выдохнул шантажист. — Приятно было с вами пообщаться. До встречи на набережной…

— Ты мой, индюк, — с плохо сдерживаемой радостью прошептал Директор, нежно погладив свой «Кенвуд». — Ты мой… И кто же тебя надоумил вот так со мной побаловать? Какая непозволительная шалость для такого интеллигентного человека…

* * *

…Дело было вечером, делать было нечего. Солнце удрало за горизонт, сиреневые сумерки быстро сгущались. Абай стоял на вышке, его напарник Акян охранял баню с пленными, Аскер сидел на крылечке — все трое слушали магнитофон и общались. Остальные обитатели егерской усадьбы находились в доме. Малой, Слива и Перо без особого энтузиазма раскидывали в «секу» за столом в большой комнате — вор запретил шуметь, а какая игра без азартных вскриков и соленых реплик? Тут же на топчанах лежали Турды и Диля, курили травку и смотрели в разные места. Диля наблюдал за Ниной, и в глазах его явственно отсверкивало неуместное желание. Нина сидела в ногах у Турды в позе школьницы: руки на коленях, спина выпрямлена, безучастный взгляд в никуда, полное отсутствие каких-либо эмоций. В таком состоянии она находилась с того момента, как Соловья сотоварищи посадили под замок. Впала в прострацию и выныривать в этот гнусный мир не желала — делала все, как робот, послушный воле хозяина. Диля давно бы уже разложил женщину на своем топчане, но в настоящий момент она сидела возле Турды, и моджахед не смел беспокоить покой хозяина — только бросал красноречивые взгляды и периодически громко вздыхал, надеясь, что вор обратит внимание на возникшую у его верного пса потребность.

Турды было плевать на все вместе взятые потребности своих псов. Он неспешно вдыхал сладковатый аромат «дури», смотрел в потолок и производил в уме несложную бухгалтерию произошедших накануне событий.

Минусы: «повелись» черт знает на чем, попали в переделку, «засветились» перед всеми подряд, о том, чтобы возвращаться в Белогорск для продолжения «разбора», — и речи быть не может.

Плюсы: выкрутились без потерь, хорошо «легли на дно», взяли след, который ведет к деньгам Второго Альянса.

Подставили, несомненно, авторитеты — больше некому. Хорошо сработали, комар носа не подточит. Ткнули носом: не лезь, молодой, куда не надо, моментом ручонки пообрываем вместе с головенкой. Теперь, когда более-менее все уляжется, предстоит возвращаться в Москву и объясняться с большими людьми. И придется выложиться по полной программе, змеем виться, доказывая, что всю эту пакость подстроили белогорские авторитеты, а не спровоцировал ты сам, руководствуясь какими-то непонятными личными интересами. Потому что за «организационные» промахи такого рода в их «цеху» не объявляют выговора. И премии не лишают. Рассчитают, не выходя из-за стола, пикнуть не успеешь…

— Надо их покормить, — монотонно выдала Нина, раскачиваясь, как сомнамбула.

— Кого? — недовольно буркнул Турды, вываливаясь из хаоса своих размышлений в кисловатый морок егерской избы, успевшей пропитаться ароматом «дури» и потом чужих тел.

— Всех покормить, — так же монотонно пояснила Нина. — Людей, собак. Разрешите, я схожу…

— Сиди! — вяло махнул рукой Турды. — Перебьются и так, не сдохнут.

— Утром вы не разрешили давать, — продолжала Нина, не поворачивая головы. — Так хоть сейчас разрешите. Нехорошо это, не по-человечески. Разрешите, я схожу…

Турды повернулся — хотел было пнуть женщину: удобно сидела, как раз под ногу. Однако посмотрел на беззащитную фигурку, и что-то вдруг шевельнулось в махровой душе вора. Хорошая баба, сладкая. За то время, что они здесь, столько натерпелась — другим за всю жизнь не испытать. А не скурвилась — знает ведь прекрасно, что к ночи опять хором драть будут, однако думает о муже, его корешах и даже собаках, заботится. Молодец. Турды вдруг подумал, что неплохо было бы взять Нину с собой в Москву. Молоденькая, пригожая, хорошая хозяйка, послушная и смышленая. Такая рабыня ему бы пригодилась — жила бы в его квартире, прислуживала, по хозяйству хлопотала, когда надо, ножки бы раздвигала. Без женского тепла дом пустой, а когда еще придется семьей обзавестись — один аллах знает. Неплохая мысль, неплохая… После того, как они поймают Пса и все сделают, как задумали, ее мужа и всех остальных, включая лежачего больного Толхаева, придется замочить. Тогда Нинке некуда будет деваться. И не убежит никуда: в Москве у нее никого нет, да и пацан будет держать. Предупредить — удерешь, завалю пацана, и всех делов. А пацан пусть бегает, маленький, места много не занимает. А потом, когда Нинка подурнеет, ее можно будет тихонько замочить, а из пацана-байстрюка воспитать верного пса-телохранителя. Как турецкие Османы в свое время набирали личную гвардию — янычар, из славянских мальчишек без роду-племени, которые потом преданно служили хозяину.

— Эх, ты… — невольно крякнул Турды, удивившись, как далеко по жизни его занесло в мечтах. Тут год прожил — рад, не ухойдакали недруги, выкрутился. В Москву еще доехать надо да продержаться там хотя бы с недельку, пока разбор будет. Однако неплохая мысль, неплохая…

— Ладно, иди, — разрешил вор, по-хозяйски запустив руку женщине под платье и с удовольствием потискав крепкое бедро. Диля тотчас же вскочил с топчана, радостно сверкнул глазами.

— Свет включи — темно уже, — распорядился вор, верно расценив порыв моджахеда. — Посмотри, что в корзину будет класть — как бы «перышко» не заныкала. И не трогай ее. Понял? Не время пока. Я скажу, когда можно будет…

* * *

…Ничего хорошего Рудин на сосне не высидел. Сумерки опустились на бор, обещая через полчаса погрузить все вокруг в непроглядный мрак. Серега уже хотел было спускаться, когда во двор вышла Нина с корзиной и направилась к бане.

— Да уж… — озаботился наблюдатель, рассмотрев в тусклом свете дворового фонаря женский силуэт. — А нехорошо это, когда чужаки в дому — и женщина… Как-то они с тобою обошлись?

За Ниной неотступно следовал какой-то мужлан — видимо, контролировал. Повозившись возле двери бани, женщина направилась к сараю, откуда вскоре раздался радостный собачий лай.

— Я вас потом самих в сарай запру, фимозы! — клятвенно пообещал Серега, стиснув зубы при мысли о том, что чужие могли издеваться над его собаками. — И буду держать, пока не залаете, блин…

От сарая Нина направилась к приторчавшему на отшибе туалету, кормой обращенному к кустистой опушке. Мужлан было посунулся следом, однако махнул рукой и вернулся к часовому у бани.

— Ну, так-то лучше, — удовлетворенно констатировал Серега, молнией низвергаясь по стволу и скоренько припуская по периметру усадьбы к сортиру.

Перемещение получилось на удивление удачным. Наблюдатель на вышке и трое во дворе продолжали отравлять свой слух магнитофонными воплями, да и темно уже было, фонарь в глаза светил, а посему, хотя Рудин и ломился с немалым шорохом и шибко не пригибался, никто его не вычислил.

— Нина, это я, — громко прошептал Серега, оказавшись за спиной сортира и приникая ртом к самой большой щели. — Как слышишь, прием!

— Серега? Ты как здесь? — Рудин не уловил в голосе женщины радости после долгой разлуки, однако отнес этот факт на счет явной некорректности ситуации. Кому понравится, когда при отправлении надобностей кто-то подкрадывается сзади к сортиру и рвется пообщаться?! Однако сейчас было не до приличий, да и время поджимало, потому Рудин опустил все условности и скоренько приступил к получению информации.