Приятели
Шрифт:
В разгаре опыта Бенэн остановился. Он обратился к Юшону:
— Смотри, не шевелись!
Он обратился к собутыльникам:
— Господа, вы глупы! Известно ли вам, что это стекло — образца № 8 марки «Три молотка»?
— Ну да, известно! Давно известно! Только это и известно. Так что же из этого?
— Стекло для газовой лампы, образца № 8, марки «Три молотка», содержит ровно поллитра.
Удар для аудитории был жестокий.
Бенэн продолжал:
— Если я два раза наполню из кувшина это ламповое стекло до краев, я проиграл.
Он возобновил прерванную проверку. Но Юшона это занятие перестало интересовать,
Ответственность немедленно взвалили на Бенэна. Поднялся крик. Но кто-то произнес:
— Бенэн нас морочил!
А другой добавил:
— Выставим его!
И это мнение встретило поддержку. Бенэна схватили со стула. Его поволокли, притащили к стеклянной двери, выходящей на двор.
Он отбивался; он вопил:
— Подлецы! Вы проиграли пари. Я — жертва вашей пунической верности!
Это не помогло. Комната снесла его, как курица яйцо.
— Вот уж кого не жаль!
— Он успокоится немного.
— У меня нога вся мокрая.
— Он глумился над нами.
— У него от вина бывают нелепые мысли.
Ламандэн кивал головой. Нос его словно резал воздух на ломтики. Ибо у Ламандэна голова была круглая, как яблоко, а нос тонкий, длинный, изогнутый, как нож, воткнутый в яблоко.
— Когда он выпьет лишний стакан, его хочется убить, — сказал Брудье.
И глаза у него стали круглые и начали ворочаться. Его усы сделались свирепы, жирные пальцы принялись комкать скатерть.
— И пьян же он был! — добавил Лесюер, и ноздри его раздулись в куче волос, заменявшей ему лицо.
Вся его голова, казавшаяся не связанной с телом, была словно пудель, который лает, вскочив на стул.
— Иногда он переходит все границы, — сказал Омер, обладавший красным носом.
Откровенно говоря, нос его был не краснее любого носа. Но остальная часть лица была цинкового цвета. По сравнению с ней все становилось красным.
— Я не мог понять, — сказал Юшон, — что он такое затевает с этим стеклом.
И Юшон разглядывал розовый кружок, выдавленный стеклом на его ладони. Его глаза блестели за большими круглыми очками, как какие-то примечательные предметы, помещенные для сохранности под стеклянный колпак. Его гладкое, мягкое и белое лицо было слоем ваты, на который бережно положены эти примечательные предметы.
— Должен сказать, что я не понял, — признался Мартэн, внешность коего не представляла ничего особенного.
Некоторое время все за столом молчали. Никогда еще в такой степени не чувствовалось присутствие Бенэна. Он властвовал над душой. Он висел в воздухе, словно затейливое облако. Ламповое стекло, которое он оставил стоять на столе, пело; из этой трубки, казалось, раздавались раскаты бигофона.
Беседа возобновилась, вяло.
Вдруг скрипнула дверь, и появился Бенэн.
Его внешность была замечена. По всей вероятности, Бенэн вылез прямо из мусорного ящика. Жирные пятна, лепешки густой пыли усеивали его платье. Его руки, его щеки были выкрашены в сажу. Длинная паутина покрывала ему волосы наподобие крестьянского чепца. Нити свешивались ему на лоб, путались в усах, дрожали перед ртом. Собутыльники издали женственный крик. Бенэна возлюбили. Хотелось его расцеловать. Что за изобретательный
человек! Что за щедрый носитель жизни! Его только что выгнали за отличную шутку; он мстил еще лучшей шуткой, сам за нее расплачиваясь.Его называли: «Бенэн, старина!» Его хлопали по животу. Его усадили посредине кружка, в самый узел тепла, в ту точку, куда все поневоле смотрели.
Он заговорил, немного глухим голосом:
— Чего вы смеетесь?
Его соседи поспешили объяснить ему, что в этом веселье нет ничего, кроме лестного для него, что он не только не должен заподозривать… Он перебил:
— Да, вот и опять я! Это не смешно. Вы ведь не рассчитывали, что отправили меня на тот свет… Тот свет за этой дверью еще не начинается! Прошу заметить, что я считаю вас рожами; и, будь у меня время, я бы вам свернул шеи.
— Послушай, чего ты!
— Но мне некогда!
Он встал.
— За это время произошло событие, которого я не предвидел. Я отправился на чердак.
Сочли нужным посмеяться, чтобы быть ему приятными.
— Я отправился на чердак; этим — кстати сказать — объясняется некоторое видоизменение моего туалета, вас, по-видимому, поразившее… Так вот, господа, на чердаке я видел… что вы думаете?.. карту Франции.
— Чердак освещен?
Бенэн достал из кармана спичечную коробку.
— Она пуста. Я сжег тридцать шесть спичек. Но я видел.
Он стукнул по столу кулаком.
— Я видел восемьдесят шесть департаментов!
Я видел восемьдесят шесть департаментов, друг возле дружки, господа, тихонько расположившихся друг возле дружки и притом так, что вы и представить себе не можете.
Восемьдесят шесть департаментов с зубами!
Восемьдесят шесть департаментов с остриями, колючками, гребнями, лопастями, шипами, крючьями, когтями, ногтями, да еще с трещинами, щелями выбоинами, дуплами, дырами; и все они друг с другом сцеплены, друг к другу прилажены, друг с другом сомкнуты, друг к Другу льнут, как стадо свиней.
Странное дело, у каждого департамента посередине — глаз!
Раздался глухой ропот.
— Глаз, круглый, совершенно ошалевший, а справа написано имя. Каждый раз, как вспыхивала новая спичка, во тьме открывался новый глаз. Тридцать шесть раз я видел по глазу.
Все это меня возмутило.
И тогда, господа, несмотря на ненависть, которую я испытывал к вам на этом чердаке, несмотря на гнусность вашего поведения, я пожалел о вашем отсутствии.
Мне хотелось, чтобы приятели были тут! Подобное зрелище, господа, не оставило бы вас равнодушными. И, быть может, вас, как и меня, поразило бы выражение двух из этих глаз, выражение, по правде сказать, не поддающееся определению, но показавшееся мне вызывающим. Я имею в виду (и он понизил голос) глаз, именуемый Иссуар, и глаз, именуемый Амбер. Для вас эти глаза ничего не значат. Вы еще не видели их вида (здесь Бенэн что-то промурлыкал).
Я спустился вниз, чтобы вы поднялись наверх. Я умолкаю, чтобы вы говорили.
Бенэн стоял, расставив ноги, левую руку опустив, правую протянув вперед, с неподвижным взором, с вдохновенными волосами.
Стол приходился ему по пуп, и кучка приятелей примыкала к нему, завершалась им, как витая свечка пламенем.
Он сделал шаг. Все встали.
— Брудье! Попроси огня у хозяина и нагони нас… Господа, за мной!
Они вышли за дверь, пересекли дворик и начали восхождение по лестнице в тусклом свете медной лампы.