Приют

– В чем дело? – спросила она. – Случилось что-нибудь? С Чарли?

Макс прислонился к косяку, достал сигареты. На Стеллу он не смотрел.

– Неужели тебе интересно?

– Конечно. Скажи.

Она сидела на краю кровати. Макс закурил и выпустил дым к потолку.

– Из-за тебя я остался ни с чем, – сказал он.

– То есть?

– Джек уволил меня.

Стелла не знала, что на это сказать.

– Не может быть.

Макс провел рукой по лицу и вздохнул.

– Тебя не интересует, почему я стал для больницы помехой? Почему то, что моя жена удрала с беглым пациентом, превращает меня в обузу?

Внезапно он рассердился.

– И что ты будешь делать? – спросила Стелла.

Макс не отвечал несколько секунд, молча кипя от гнева.

– Джек считает, что больница будет скомпрометирована, если я останусь среди ее персонала.

Стелла зевнула.

– Там есть ветчина.

Макс отвернулся, потряс головой, затем спустился на первый этаж. Стелла слышала, как он вошел в свой кабинет и весь вечер не выходил оттуда, даже когда она ложилась спать. Она жутко устала.

Наутро Стелла позвонила Чарли. Мальчик жил у Бренды, и она еще не видела его, но звонила каждый день. Чарли, разумеется, был обижен: она уехала, ничего не сказав ему, и он, естественно, чувствовал себя брошенным. Должно быть, сказала мне Стелла, Чарли считал, что чем-то провинился перед ней, потом Макс с Брендой просветили его, и тогда он стал винить мать в своем несчастье. Но Стелла знала, что ему хочется домой. Он хотел любить мать и знать, что она его любит. Однако Бренда ставила ей палки в колеса.

– Его нет, – ответила она, и Стелла поняла, что это ложь.

– Бренда, дай мне поговорить с ним.

– Вчера вечером он был очень расстроен. Думаю, тебе надо дать ему возможность постепенно с этим примириться.

– Пожалуйста, дай ему трубку.

– Ты хоть думала, как будет лучше для него?

– Пожалуйста, не вмешивайся. Дай мне с ним поговорить.

Тишина, потом через несколько секунд в трубке послышался голос Чарли.

– Мама?

– Привет, дорогой. Чем занимаешься?

– А, хожу в кино. Уже хочу домой.

Во второй половине дня Стелла вместе с Максом отправилась на станцию к прибытию поезда. Макс молчал. Стелла была уверена, что муж потребует развода, но он пока ничего об этом не говорил, а она, естественно, не собиралась затрагивать эту тему. Ей не хотелось новых осложнений, ей были нужны приют и время для исцеления, так как она понимала, что все еще пребывает в шоке и боль от расставания с Эдгаром пока не дала себя знать по-настоящему.

Сходя с поезда, Чарли нервничал. Но когда они оказались на платформе вместе, все четверо – с ним приехала Бренда, – когда Стелла, наклонясь, взяла его за руки, мальчик бросился к ней в объятия и поцеловал в губы. Она подняла глаза и заметила, какой взгляд устремила Бренда на Макса, как приподнялась выщипанная бровь.

Машина стояла рядом со зданием станции. Первыми в нее сели, держась за руки, Чарли и его мать, за ними последовали Макс и Бренда. Стелла сказала, что чувствовала себя так, будто с нее свалилось громадное бремя. Ей думалось, что если она наладит отношения с мальчиком, то можно будет сохранять какую-то видимость нормальной семейной жизни. Макс будет по-прежнему вариться в собственном водянистом соку, Бренда наверняка расскажет своим фешенебельным найтсбриджским друзьям, что ее сын женился на распутнице, но это совершенно не трогало ее, не имело ни малейшего значения.

Стелла повела Чарли в его комнату, а Макс тем временем угощал мать выпивкой в гостиной.

– Я очень рада, что ты вернулся, – сказала Стелла сыну, когда он раздевался перед сном, а она развешивала его одежду.

– Ты опять уедешь в Лондон?

– Нет, больше не уеду. Мне очень, очень жаль. Ты прощаешь меня?

Когда Чарли стал застегивать пижаму, Стелла села на кровать. Он повернулся к ней и еще раз поцеловал ее. Она крепко обняла сына, прижала к себе его пухлое тельце и удивилась, как могла покинуть его. Она сказала, как скучала по нему, и у нее из глаз потекли слезы. Чарли повел себя по-джентльменски, принялся ее утешать. Пока она выплакивала свою вину, он гладил ее по голове, потом торжественно сказал, что теперь все будет хорошо, и попросил не плакать.

В тот вечер на Стеллу нахлынули воспоминания об Эдгаре. Почему именно в тот? Почему ледяная корка на ее сердце треснула тем вечером? Стелла решила – оттого, что Чарли вернулся и любовь к сыну пробудила в ней другую, более сильную любовь, вызвала ощущение утраты и тоску. Сразу же после ужина она поднялась в пустовавшую комнату – свою комнату, – предоставив Максу подать матери кофе и отвезти ее на станцию. Ужин прошел в атмосфере отвратительной учтивости, никто не хотел выказывать напряженности, возникшей между ними, слышны были лишь позвякивание ножей по фарфору, когда они ели ветчину с отварным картофелем, да любезные банальности Бренды, отвечать на которые было трудно, так как в них содержалось предположение, что семья останется жить в этом доме: Макс пока не говорил матери, что лишился работы. Постыдился, должно быть, решила Стелла; она была довольна, что он промолчал. Бренда, разумеется, обвинила бы ее, увидела бы в ней губительницу карьеры сына, а вынести это у Стеллы просто не было сил. Вот так сидела эта семья тем холодным осенним вечером. Болтовня Бренды оттесняла молчание, таившееся в углах комнаты и грозившее истерзать им нервы. Стелла, как только позволили приличия, побежала наверх. Никто не поблагодарил ее за ужин.

Взглянув на спящего Чарли, Стелла прилегла в своей комнате на кровать, и ее тут же пронзил приступ горечи, вызвавший отчаяние и печаль. Она встала у раскрытого окна, набросив на плечи джемпер и сунув руки под мышки. Она вспоминала вечера с Эдгаром в Лондоне, то, какой оживленной она была, оживленной страстью к этому несчастному, утратившему психическое равновесие человеку, к той жизни, какую они вели те несколько замечательных недель. Где теперь Эдгар? Она явственно представляла его себе и, хотя это причиняло ей сильную боль, не позволяла образу исчезнуть. И тут Стелла поняла, что быстро это не кончится. Она слышала, как Макс с Брендой вышли из дома, как отъезжала машина. Какое-то время спустя до ее слуха донеслось, как Макс вошел в дом, выключил свет и поднялся наверх. Он остановился на лестничной площадке; слава Богу, в дверь к ней не постучал.

Разговор у них состоялся на следующий день. Завел его Макс. Стелла в полдень была на кухне. Макс вернулся из больницы и сказал, что им нужно поговорить в кабинете. Отказаться было невозможно. Макс не выглядел ни гневным, ни возмущенным, был лишь усталым, расстроенным, печальным, и Стелла почувствовала что-то похожее на жалость к нему. Она вытерла руки кухонным полотенцем и пошла за ним в кабинет.

– Садись, – сказал Макс. – Я размышлял о нашем будущем.

Она покорно села и стала ждать, что он скажет.

– Я начал подыскивать работу. Есть несколько мест. Рядового врача, не главного. Сейчас во мне не видят подходящую кандидатуру на ответственную должность. – Макс помолчал несколько секунд. – Боюсь, жить нам придется не в Лондоне.

Он снова замолчал, глядя на Стеллу холодно, пристально, словно на пациентку, и ждал ответа.

– Очень жаль, – пробормотала она.

– Еще бы.

Нахмурясь, он стал закуривать. Ей сигареты не предложил.

– К сожалению, тут ничего поделать нельзя. Сама навлекла это на свою голову.