Приз

— Да, — согласился он, — мы перестали быть людьми. Куда мы все катимся? Сегодня на ток-шоу я встретил своего бывшего учителя, гениального режиссера Сергея Павловича Дмитриева.

— Ты учился у Дмитриева? — она поцеловала его в мочку уха.

— Ну, в определенном смысле все сегодняшние актеры и режиссеры учились у Дмитриева. А сейчас старика совсем забыли. Он одинокий, запущенный какой-то, попивает.

— Да, он давно ничего не снимал, — она прижалась щекой к его ключице.

— Неважно. Он достаточно снял, чтобы его помнили многие годы. Но ты знаешь, за последние десять лет ни одного серьезного интервью. А ведь ему есть, что сказать.

— Конечно! Можно сделать отличный материал. Я поговорю с главным редактором, — она потянулась за сигаретой, — я обязательно возьму у Дмитриева интервью. Пусть попробуют вякнуть, что он уже давно не звезда, я им такое устрою! Слушай, а если побеседовать с ним о тебе? Ну, как бы объединить два материала. Это отличная идея! Правда, тогда придется немного сократить твой текст, но зато не надо убеждать главного. На такой вариант он пойдет с удовольствием.

— Умница, — он дал ей прикурить, — ты настоящий профессионал. Но обо мне с Дмитриевым говорить не надо. Во-первых, старик достоин отдельного разговора, а во-вторых, сейчас проблема в другом.

Он сделал паузу, обнял ее за плечи. В зеркале он заметил ее млеющее, мятое лицо, встрепанные волосы. Она не относилась к тому типу женщин, которые после секса хорошеют. Она выглядела значительно хуже, чем пару часов назад, когда переступила порог его квартиры, ухоженная, со свежим макияжем. Сейчас она казалась пожилой транзитной пассажиркой после нездорового сна в плацкартном вагоне.

— Я не знаю, как быть. Мне надо с тобой посоветоваться, — сказал он, отвернувшись от зеркала.

— Да, да, родной, я тебя слушаю.

— Сегодня в «Останкино», перед началом ток-шоу, пока мы ждали эфира, в гостиной работал телевизор. В криминальных новостях показали сюжет о девочке, которую нашли где-то в Подмосковье, в районе пожара. Ее снимали в больнице, она была в ужасном состоянии. Сильные ожоги, истощение. И представляешь, Сергей Павлович узнал в ней свою внучку!

— Ой! Надо же! — оживилась корреспондентка. — Слушай, это ведь эксклюзив! Конечно, не для нашего журнала, но для какой-нибудь газеты, для телесюжета — просто класс!

— Погоди, — Приз поморщился, помотал головой, — мы только что с тобой говорили, как ужасен нынешний глобальный цинизм. Не надо газет, не надо телевидения. Пойми, там настоящая человеческая беда. Сергей Павлович сразу помчался к внучке в больницу. Он успел сказать, что родители ее сейчас за границей. В гостиной была суматоха, до эфира несколько минут, администратор бегала, кричала, что всем пора в студию. В общем, сейчас ситуация такая. Девочка у Сергея Павловича, он из больницы ее забрал. Он живет один, с деньгами плохо. Конечно, ему понадобится помощь. Какая-нибудь сиделка и хорошие платные врачи для внучки.

— Ну, так позвони ему завтра утром. В чем проблема? Телефон его я узнаю через редакцию. Приз печально покачал головой.

— Денег он не возьмет ни за что, ни у меня, ни у кого. Он очень гордый человек, старой закалки. К тому же у нас с ним когда-то случился дурацкий конфликт, он хотел снимать кино, приглашал меня на главную роль, а я был занят, отказал ему, старик обиделся смертельно. Так что на меня лучше вообще не ссылаться. У меня есть знакомая, профессиональная сиделка, со средним медицинским образованием. Она дорогая, но очень надежная и толковая. Я хочу, чтобы она поработала у Сергея Павловича. Он будет платить копейки, а я — все остальное.

— Господи, Володенька, как ты все усложняешь, — корреспондентка вздохнула и поцеловала его в нос, — да если ты позвонишь ему завтра утром и предложишь эту твою сиделку, он счастлив будет! Ты заранее с ней договоришься об оплате, вот и все.

— Нет! Он не примет от меня никакой помощи, я его знаю! Да и неловко мне ему звонить. Вот если ты позвонишь ему, скажешь, что хочешь взять у него интервью для твоего журнала…

— Что, прямо завтра? — она сдвинула брови, отстранилась, взглянула на него удивленно.

— Ну да, завтра утром. Тянуть нельзя. У меня есть старый справочник Союза кинематографистов, там его телефон. Ты приедешь, такая молодая, красивая, очаруешь его, увидишь его больную внучку, порекомендуешь сиделку. И все будут довольны.

Несколько секунд она молчала. Лицо ее стало серьезным и озадаченным. Приз слегка занервничал, быстро пролистал в голове фразу за фразой. Мог он себя чем-то выдать в этом разговоре? Почему она так долго молчит? Что ей показалось странным? Не слишком ли далеко он зашел в своем альтруизме?

— А ты уверен, что он пригласит меня сразу домой, а не назначит встречу, допустим, в Доме кино? — спросила она задумчиво.

Вопрос был вполне разумный.

— Можно подстраховаться, сказать, что тебе нужно именно домашнее интервью, со съемкой в непринужденной обстановке.

— А если материал не пойдет? Может получиться ужасно: я возьму интервью, его не напечатают. В любом случае, надо приезжать с фотографом, а никто из наших бесплатно работать не станет.

— Вот интересно, — пробормотал он, — почему, когда надо сделать что-то хорошее, помочь двум беспомощным людям, старику и больной девочке, сразу возникает столько странных сложностей? Ну не напечатают интервью, и черт с ним! Дело же не в этом! У меня есть фотограф, он поедет с тобой и поработает бесплатно.

— Если я буду с чужим фотографом, в наш журнал этот материал точно не пойдет.

Ему захотелось выругаться и ударить ее. Но он сдержался. Он не сказал ни слова, встал и вышел из комнаты. Она окликнула его, но он не обернулся. На самом деле он просто отправился в душ, но получилось весьма эффектно. Уже через три минуты она робко скреблась в дверь ванной комнаты.

— Володенька, — услышал он сквозь шум воды ее жалобный, виноватый голос, — я позвоню завтра утром, я все сделаю, как ты хочешь!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Андрей Евгеньевич дозвонился наконец на мобильный Рейча.

Трубку взял Рики. Судя по голосу, нежная детка еще не совсем проснулась.

— А, это вы, князь? — спросил он с тошнотворной томностью. — Генрих принимает ванну. Он просил передать, что вряд ли сможет сегодня поужинать с вами. Он плохо себя чувствует. Вчера перегрелся на солнце.

— Возможно, к вечеру ему станет лучше. Я позвоню чуть позже, — сказал Андрей Евгеньевич и хотел положить трубку, но тут до него донесся истерический вопль: