Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета

«Специалистам не надо напоминать, кто владеет “НГ” и кто сильнее всех любит версию о взрывах, изложенную Прохановым», —

суховато заметил Михаил Золотоносов («Московские новости», 23–29.04.2002).

Имя Бориса Абрамовича Березовского публично не называется никем, но подразумевается, похоже, всеми, и я не стану спорить со стоустой молвою.

Но спрошу: отчего, в таком случае, никто из писавших о «Господине Гексогене» даже и не попытался подойти к роману с инструментарием реальной критики, выделив в нем прежде всего смысловую, публицистическую составляющую и объяснив публике — на манер Н. А. Добролюбова или В. Я. Лакшина, — что роман следует читать не как шаловливое фэнтези, но как грозный обвинительный акт, адресуемый ФСБ, властям, всему путинскому режиму?

Только ли оттого, что традиции реальной критики и превращения литературного текста в эффективное орудие политической борьбы ныне забыты?

Или — рискнем допустить — заказ с самого начала был иным: не усилить, но, наоборот, замаскировать, запудрить, пригасить пропагандистское звучание романа, перевести его в плоскость привычной постмодернистской игры с «метафорами» и «энергетиками»? Ведь, подчиняясь, надо полагать, требованиям не ими затеянной пиаровской кампании, и сам Александр Проханов, и его неутомимый истолкователь Владимир Бондаренко в своих высказываниях о романе осмотрительно огибают все острые углы и горячие точки, охотно говоря о полистилистике, артистизме, все тех же бабочках, — одним словом, о чем угодно, но только не о том, что составляет действительное содержание книги…

Вот и оказалось, что «Господин Гекссоген» лег на лотки и прилавки далече-далече от газеты «Завтра» и других изданий непримиримой «духовной оппозиции», зато близенько-близенько к «Кыси», к «Голубому салу», к творениям Б. Акунина и А. Марининой.

Отметив, что «миф «Господина Гексогена» теперь вошел в обойму мифов «массовой культуры», Александр Тарасов расценил это как «пропагандистскую катастрофу», поскольку

«отныне многомиллионная армия читателей Полины Дашковой и Бушкова вместе с убеждением, что “все начальники — воры и бандиты”, “все менты — беспредельщики и куплены мафией”, “все судья — взяточники” и т. п., будет верить и в то, что Проханов знает, кто взрывает Россию» («Новая газета», 4–7.06.2002).

Соглашусь, но с уточнением, что я-то вижу в происшедшем не пропагандистское поражение, но, совсем напротив, исключительную по своим интенциям победу нынешней власти.

Стране — вот этой самой «многомиллионной армии читателей» — не только ведь подарили еще одного модного беллетриста. У страны еще и отняли — самого, может быть, темпераментного и литературно одаренного обличителя нынешнего «преступного режима». Еще недавно Александр Андреевич Проханов рисовался публике в облике имперского ястреба, воителя, непримиримого тираноборца, который скорее умрет, чем хотя бы крошку возьмет как у власти, так и у остро презираемого им литературного истеблишмента. И вот поди ж ты, взял, не отвернулся — сначала от сомнительных ласк «золотой молодежи» из «Ad Marginem» и «Афиши», а затем и от сомнительной премии господ В. Топорова и В. Когана. Его не удалось сломать, зато удалось купить — тиражами, славою, чечевичной похлебкой.

О да, разумеется, Проханову и сейчас никто не мешает живописать «силиконовые груди Матвиенко» и «пышные бедра Касьянова» или кричать «в лицо Путину, что он предатель, — пускает американцев в Среднюю Азию, отдает Россию в лапы НАТО, отталкивает Беларусь, гробит русский флот и Космос» («Завтра», 2002, № 25). Но только — в глазах «многомиллионной армии читателей» — вера этим крикам не та уже, как не та теперь вера и опасной гипотезе, что это Кремль, оказывается, руками наиболее доверенных фээсбэшников взрывал по ночам жилые дома в Москве и Волгодонске.

То, что претендовало на роль компромата и было, по крайней мере, провокацией, прочтено и прочитывается как чистейшей воды вымысел — столь же пряный и столь же пропагандистски безвредный, выхолощенный, как и предположение Владимира Сорокина о гомосексуальной близости Сталина с Хрущевым.

Было — вся кровь политики, стало — пся крев ненаучной фантастики, массовой культуры, шоу-бизнеса. А в массовой культуре, по определению, мин нет. Все обезврежены.

Как обезвредили, перевели из контекста криминальной политической борьбы в контекст экстремальной артистической фронды и самого Александра Андреевича Проханова.

Подальше от Макашова и Зюганова, поближе к Сорокину и Бреннеру — путь, что ни говори, славный.

4

И здесь самое время вспомнить, что в параллель с «Операцией Гексоген» весною 2002 года шла операция по обезвреживанию и компартии, ее думской фракции. Причем, в отличие от Проханова, которого по лишнему билетику про пус тили-таки в артистическую тусовку, Геннадию Селезневу, Светлане Горячевой, Николаю Губенко, еще нескольким узнаваемым «лицам КПРФ» ничего нового не посулили. Лишь гарантировали, что в обмен на партбилеты за ними сохранят должности, привилегии, влияние.

И этого оказалось достаточно.

Александр Андреевич, разумеется, вознегодовал:

«Сегодня компартию уничтожают сложными технологиями, именуемыми “организационным оружием”.

Откалывают “партийную аристократию”, пораженную перерождением, повенчанную с режимом, не мыслящую себя без привилегий, думских комитетов, губернаторских кресел. Эту “элиту” в гримерных администрации Путина подкрашивают, делают смазливой, показывают народу как самую просвещенную, интеллигентную часть партии, противопоставляя ее угрюмым и скучным консерваторам» («Завтра», 2002, № 25).

Это правда. Как правда и то, что смазливым в это же самое время делали и самого Проханова.

Зачем убивать, ломать через колено, преследовать всей мощью государственной машины, когда можно просто купить?

Ведь купили же — в дни, когда Проханов получал «Национальный бестселлер», а Селезнев выбирал между партийной дисциплиной и постом четвертого лица в государстве, — «Общую газету» у Егора Яковлева. Он морщился, негодовал, никак не мог запомнить фамилию перекупщика, но факт остается фактом: одной из последних в стране газет демократической оппозиции больше нет. И — процитируем Людмилу Нарусову —

«…Я не понимаю, чего жалуется Егор Яковлев, ведь ему никто руки не крутил! Он сам все продал после полугода торговли! Как девушка, которая сама уступила мужчине, а потом кричит об изнасиловании. Тем более что он же не приватизировал право на свободу слова!» («Новая газета», 24–26.06.2002).

На месте проданной «Общей газеты» появится другая, и будет она, охотно допускаю, очень даже ничего себе, но в одном можно не сомневаться: оппозиционной она не станет.

Впрочем, похоже, что на оппозиционность в нашей стране спроса вообще больше нет. Она вышла из моды — вместе с национальной самокритикой и протестными настроениями.

Кого — в Думе, в радио— и телеэфире — ни послушай, кого в газетах ни почитай, всеми (уточню — почти всеми) владеет чувство более или менее глубокого удовлетворения, а замечания и претензии, если они все-таки возникают, носят исключительно конструктивный характер и вполне могут быть учтены в процессе окончательной доводки того или иного властного решения.

Парламентарии, журналисты, литераторы — все те, словом, кто еще пару-тройку лет назад обдумывал проекты создания в стране гражданского общества, от властей по определению не зависимого, охвачены ныне энтузиазмом соборного государственного строительства, и уже не кажутся экзотическими, уже не изумляют слова, например, модного петербургского беллетриста Павла Крусанова: