Призрачно все...
Шрифт:
— Что все это значит?! — негодующе воскликнула Жанет.
— Э, я с тобой еще разберусь, — неуверенно пригрозил киборгу Изместьев образца 1985 года. — И не хвастайся своим передатчиком…
— У вас все должно развиваться своим чередом, нас в вашей жизни просто не было. Ваша реальность с нашим исчезновением изменится, она сейчас слегка деформирована…
— С-с-с каких это к-коврижек? — начал заикаться десятиклассник. — Ничего у нас не д-деформировано. Все на своих местах…
Они с Жанет собирались сказать еще очень много. Но в этот момент в руках киборга что-то вспыхнуло. И Аркадий, и Жанет
Киборг как-то неуклюже спрятал «сотовый» и, проваливаясь в снег, направился к обрыву, где его дожидался очкарик. Призрак только успел «подлететь» к ним, как оба сорвались в пропасть вниз головой.
Пропасть, — конечно, сказано слишком громко. Так, глубокий овраг… Однако, чувствовалось, что место для сведения счетов с жизнью было выбрано профессионально: внизу из бетона торчали штыри арматуры. Призраку показалось, что полет тел будет продолжаться вечно.
После того, как тела раздробило на части, он всматривался вниз в надежде увидеть, как нечто призрачно-прозрачное отделится от бренной плоти и направится вверх, но так и не дождался.
Они поджидали его над лесом: дымчатые Поплевко и… Савелий. Видеть призраков над лесом доктору приходилось и раньше, но впервые они оказались ему знакомы, а один из них был его родным сыном, вернее, призраком, бесплотным образом сына. Это могло означать только одно: Савелия нет в живых.
Чудовищная догадка вскипела в его мозгу, словно кофе в турке, но ни заплакать, ни рвать на голове волосы он не смог.
— Ну, где ты, папай? — нетерпеливо, словно расставался перед этим с ним на мгновение, крикнул ему Савелий. — Сколько можно тебя ждать? В той, другой жизни, ты шибче пошевеливался. Все, дядя Кло, помчались!
— Летим в Комсомолобод, Аркадий Ильич, — поторопил доктора призрак Поплевко. — Нам предстоит преодолеть около трех тысяч километров за три минуты, даже еще быстрее.
Мысли роем устремились за призраком: что случилось с Савелием? Почему он здесь, да еще в таком виде?! Каким образом его сын превратился в привидение? Вызвано ли это исчезновением его, Аркадия, кровного отца? Но тогда сына не должно существовать в принципе, он не должен родиться. А значит, и его «голографический слепок» не должен сейчас витать над просторами.
Доктор подумал, что, будь он сейчас человеком, то наверняка сошел бы с ума от череды непонятностей, обрушившихся на него в считанные секунды. Лишь «иллюзорность» его теперешнего состояния оберегает его шаткую психику от окончательного сдвига.
— Не заморачивайся, папай, — импульсы, поступавшие то и дело от сына, чуть успокаивали, но не более. — С мамой все в порядке, она в общих чертах проинформирована о твоих злоключениях. Хотя, я не представляю, как вы будете жить дальше… В смысле, после твоего возвращения. Тут такое закрутилось… Сразу и не расскажешь. Дядя Кло сказал, что сейчас тебя грузить бесполезно. Потом, папай, потом.
— Почему ты его зовешь дядя Кло? — подумал Изместьев, и тотчас в обоих ушах завибрировал голос Поплевко:
— Потому что это Клойтцер, но сокращенно.
— А мое возвращение возможно? — мысленно поинтересовался доктор, с трудом поддерживая турбо-реактивную скорость.
— Куда же мы спешим, по твоему?
— Я ничего не могу понять, —
телеграфировал Изместьев.— И не нужно, — протенькало в мозгу призрака голосом Поплевко. — Объяснять будем потом. Сейчас ваша задача — подчиняться.
«Если это Клойтцер, то почему в образе Поплевко?» —едва успел подумать доктор, как в левом полушарии запульсировал голос:
— Это для того, чтобы вас не шокировать моим внешним видом, — незамедлительно отреагировал «пришелец». — Мы несколько отличаемся от вас. Сейчас любые незапланированные эмоции могут нам навредить. Поэтому давайте сосредоточимся на полете, а выяснение нюансов оставим на потом. Сейчас главное — скорость, не отставайте.
— Но как вам удалось вселиться в бандитов? — не унимался Аркадий, явно теряя в скорости с каждым вопросом.
— Алкоголь вреден, — глубокомысленно изрек киборг. — Кустарного изготовления — тем более. Я имею в виду самогон. Народ напился, кто-то раньше, чем надо, закрыл заслонку у печи, и все угорели до отключки. Заметив, что самый здоровый очухался и побежал вызывать «скорую», мы решили внедряться на свой страх и риск. Риск оказался оправданным: бедолаг откачали.
— Надо заметить, Клойтцер отлично ориентировался в воздушном пространстве России. Его не смущали ни ветра, ни туманы, ни облачность. Савелий не отставал от него. Изместьев не мог отделаться от ощущения, что ему «посчастливилось» странным и весьма загадочным образом «затесаться» в тройку лидеров мирового чемпионата по сверхзвуковым гонкам.
Его доселе никто не учил подобному искусству. Да, он летал над просторами планеты, но — в свое удовольствие. А теперь приходилось постоянно «пришпоривать» сноровистую мысль, чтобы не отстать от лидеров, не заплюхаться…
Еще он подумал, что если привыкнуть двигаться вот так, как сейчас, — напролом, невзирая на акваторию и горные хребты, то впоследствии, материализовавшись (в смысле — став живым, из плоти и крови), можно набить немало шишек. Препятствия враз обретут жесткость, шероховатость, твердость, остроту, температуру.
Ответ на мелькнувшую мимолетность не заставил себя долго ждать:
— Обычно адаптация происходит в течение нескольких недель, — менторски пояснял Клойтцер, будто не пронзал в этот миг пространство со временем подобно ракете «Томагавку», а возвышался перед студенческой аудиторией с указкой и пенсне. — У нас существуют для таких целей специальные адаптационные лагеря, где все предметы обтекаемы, никаких острых углов… Все поверхности мягкие, персонал душевный.
— Как реабилитационный курс после длительного изнурительного заболевания, — вставил доктор цитату из своего прошлого. — Или как после космического полета… После невесомости…
— Возможно, возможно, — не очень охотно согласился Клойтцер. — Правда, у нас такого понятия, как полет в космос, не существует. Любой эрмикт-вояж может покрывать гигантские расстояния. Хоть в сто парсеков, не говоря уж о миллионах световых лет. Кажется, в одной вашей песне поется «Мы покоряем пространство и время…»
— «…Мы молодые хозяева земли», — закончил фразу доктор. Потом раздумчиво протянул: — В эпоху, в которой я по уши увяз, и которую мы сейчас так лихо пересекаем наискосок, эти слова застряли между зубов.