Призрачно все...

— Эх, Паша, Паша… — приложив платок к щеке, простонала Ольга. — Я все это знаю, можешь не говорить. Но ты не знаешь, кем был для меня… Савушка, моя кровинка, мой единственный…

— Знаю, Оленька, все знаю, — Ворзонин чувствовал ком в горле, он сам был готов разрыдаться в эту минуту. — Я уважаю твои чувства, ты можешь полностью положиться на меня.

— И Аркадий… после всего, что случилось. Он мой муж, мы с ним прожили столько лет. Они не прошли даром. И свой крест я намерена нести до конца. Он вспомнит, он все вспомнит, я уверена в этом.

— Но он не любит тебя, — выдал последний козырь Павел. — Я последнее время как бы жил его жизнью. В его сердце нет любви.

— Я разожгу ее, у меня найдутся силы. Не сомневайся, — Ольга освободилась от его руки, слегка отстранившись. — Так что, прости, если сможешь. И… спасибо тебе за все.

Он молча шел рядом с ней какое-то время, потом постоял на обочине, глядя вслед удаляющейся процессии. Когда все скрылись за поворотом, медленно направился в клинику.

Даже после превращения Марины Гачеговой в волчару он не чувствовал себя так паршиво. Опустошенность, казалось, звенела в ушах. Когда он проходил мимо автостоянки, ему стоило больших усилий не запустить первым попавшимся камнем в стекло одной из иномарок. То же самое желание возникало в отношении стекол трамваев, троллейбусов, окон ближайших домов.

Все напрасно! Все!!! Как с гор сходит снежная лавина, сметая все на своем пути, так психотерапевту хотелось одним махом подвести черту под всей предыдущей жизнью. Зачем чего-то достигать, если рядом нет того, кого ты любишь?! К чему эти жалкие усилия, потуги? Без поддержки любимого человека это — ничто.

Ольга будет разжигать пепел любви Аркадия. Смех! Он ее недостоин, он мизинца на ее ноге не стоит. Этот рефлексирующий ловелас. Под его оболочкой оказалось столько комплексов, что Ворзонин за голову схватился, когда все разглядел во время многочисленных сеансов.

Как можно любить это ничтожество?!

Нет, допустить этого он не может. Павел не стал пользоваться лифтом, помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Пролетев по коридору, как вихрь, едва не сбил с ног медсестру.

— Павел Родионыч, Павел Родионыч, — накинулась на него Наталья, заплаканный вид которой вызвал у психотерапевта резь в глазах.

— Ну, что на этот раз? — изобразив смертельную усталость, выдохнул доктор.

— С больным что-то не то происходит, — с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, доложила медсестра. — И я здесь абсолютно ни при чем, не надо меня сверлить взглядом. Он стал другим, сами посмотрите. К тому же сейчас его нет. Совсем нет.

— Как это — нет?! — почти прошипел Павел. — Я четко сказал, следить за ним в три глаза и никого не пускать.

— Мы и следили, и не пускали, — растерялась медсестра, разведя руками. — Но этот посетитель как-то сам там появился. Вдруг появился, и все. А потом их не стало. Обоих.

— М-м-м, — зажмурившись, как от зубной боли, и сжав кулаки, Ворзонин поспешил в палату.

Обнаружив там пустоту, выскочил в коридор. Схватив одну из табуреток, запустил ею в окно. Звук разбившегося стекла прокатился по коридору, в образовавшуюся «пробоину» потянуло холодом и сыростью.

— Суки все! Мразь! Свиньи!!! Пошли все к чертям собачьим! Ненавижу! Увольняю к едрене-Фене! Все свободны! Без пособий, на все четыре стороны. Живите, как хотите!

Потом, немного остыв, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и направился к лестнице. Больше его в этот день никто не видел.

Часть третья МРАК БУДУЩЕГО

Катастрофа

Они брели по шпалам под моросящим дождем. Аркадий не чувствовал ни холода, ни влаги на лице. Возможно, сказывались многочисленные инъекции последнего времени в клинике Ворзонина.

Сутулый постоянно ежился, то и дело поправляя капюшон левой рукой. Правую он из кармана плаща не доставал.

— Может, оно и к лучшему, Аркадий Ильич, что не помните ничего из своего прошлого, — неторопливо вводил его в курс дела сутулый, назвавшийся каким-то Карлом Клойтцером. — Жизнь настолько непредсказуема, что не ведаешь, какой сюрприз она преподнесет тебе за поворотом.

— Скажите, — неожиданно для себя спросил Изместьев. — Почему я прыгнул с высоты шестнадцатого этажа? Вы наверняка знаете. Из-за ссоры с женой Ольгой?! Оттого, что ушел из дома, я этого сделать не мог. В это никто не поверит.

— Если в это не верится, тогда считайте, что прыгнули из-за неразделенной любви к Жанне Аленевской. Она вам дала от ворот поворот, вынести такое вы не смогли… Вот и прыгнули, — сутулый внезапно остановился и развернул к себе доктора. — Ее-то, надеюсь, вы помните?

Изместьев не выдержал прямого взгляда, ненадолго присел на корточки, словно прислушиваясь к чему-то. — Ее я помню… еще как. Это более вероятно. В это я скорее поверю. Жанна мне которую ночь снится, никакие инъекции ее вытравить из сознания не могут. Люблю ее, и все тут.

Через минуту он поднялся, и они побрели дальше. Сутулый монотонно продолжал.

— Лекарства, которыми вас пичкал Ворзонин, имели целью вовсе не это. Более того, ваше чувство к банкирше Аленевской — истинное. Дай бог, чтобы вы пронесли его сквозь годы. Оно — как непотопляемый корабль. Его не смогло поколебать даже…

Тут сутулый осекся и надолго замолчал. Аркадий не торопил его. Неожиданно собеседник доктора остановился и осмотрелся.

— Здесь, Аркадий Ильич, вы должны будете стоять завтра, а точнее, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, вместе с Ворзониным. Ровно в три ночи все и произойдет. Ворзонин должен будет принести ваш паспорт, не забудьте его положить в карман. Это важно!

— Вы хотите, чтобы нас с Ворзоней сбил поезд, — обидчиво прогудел Аркадий. — Допустим, психотерапевта вы недолюбливаете. Но я-то что вам сделал такого, чтобы меня вот так, запросто, толкнуть под поезд? Я могу и обидеться…

Сутулый вдруг заливисто рассмеялся.

— Поезда к тому времени ходить здесь уже не будут. Их остановят. Ваша задача — стоять в данной точке в три ночи и ждать. Я отвечаю за свои слова.

— Собственно, чего ждать? Бомжей залетных? Собак бродячих? Или, может, прилета инопланетян? Если поезда остановят, то…

Сутулый вдруг взял его за плечи и притянул к себе:

— Дорогой Аркадий Ильич. Когда-то мы были с вами на ты. Но Ворзонин стер из вашей памяти подобные мелочи. Когда-то я помог вам вырваться из действительности, вы прошли огонь, воду и медные трубы. Для меня это было… по вашим меркам — целую жизнь назад. Я сейчас почти в три раза старше, но… Ощущения вашего времени я сохранил. Несмотря на то, что выпало на вашу долю, вы продолжаете боготворить свою школьную любовь. Это заслуживает уважения, я очень хочу вам помочь. Все должно получиться. Потерпите еще немного.

— Ну, почему, почему я вас не помню?! — Изместьев упал на колени и принялся колотить просмоленные шпалы. — Убью Ворзоню! Уморщу!

— Ни в коем случае, Аркадий Ильич, — Клойтцер подхватил доктора за локоть. — Он свое обязательно получит, но чуть позже. Можно все испортить. Я вам гарантирую: все встанет на правильные рельсы. Потерпи, родной, немного осталось.

— Хорошо, потерплю… — Изместьев старался запомнить место: покосившиеся гаражи, деревянные постройки, вдалеке — ряды стандартных многоэтажек. — А у вас какой интерес мне помогать?

— У меня свой интерес, но об этом сказать пока не могу. Больше не спрашивайте меня ни о чем. Будьте здесь, когда я сказал. Обязательно!

— Ладно, — Изместьев развел руками. — Кажется, у меня нет другого выхода. Постараюсь.

— Сейчас я вас отвезу в гостиницу.

— Это зачем еще? — возмутился доктор. — У меня, кажется, дом есть. Там меня ждут жена с сыном.

Сутулый схватил его за рукав и тоном, не терпящим возражений, заметил:

— Вас ждут другого. С другим настроением, с другим посылом. С другой миссией, если хотите. Ждали неделю, подождут еще сутки. В гостиницу, я подчеркиваю!

Он легко потянул Изместьева к черному «лексусу» с тонированными стеклами. Через минуту иномарка рванула с места.

Изместьев поежился от непривычных ощущений сильного двигателя. Он заметил, что сутулый вел машину левой рукой, правую продолжал держать в кармане.

На одном из перекрестков слева их автомобиль подрезала красная «мазда». Чтобы среагировать надежно, сутулый вынужден был достать руку из кармана и схватиться ею за руль.

Коленки доктора подпрыгнули: рука оказалась волчьей лапой.

— В одну из эрмикций пришлось побыть в волчьей шкуре, — спокойно начал объяснять сутулый. — Пришлось возвращаться через несколько оболочек, в одной из них матрица загрузилась не полностью, на семь восьмых. Так остался без кисти…

Изместьев почувствовал, как язык его сам вываливается наружу. Спохватившись, сутулый закашлялся:

— Гм, не берите в голову, Аркадий Ильич, это наши тараканы…

— Наши, то есть, чьи? — осторожно поинтересовался обескураженный доктор, и, кивая на правую «кисть» водителя, заметил: — Современная медицина подобных «имплантаций» еще не проводит.

— Зато в будущем будет проводить, — был ответ.

Через десять минут Изместьев лежал на койке в комфортабельном гостиничном номере, глубоко затягиваясь сигаретой «парламента». События последних нескольких дней с трудом умещались в его немного гудящей тяжелой голове.

* * * *

Оставив машину под окнами одной из многоэтажек, Ворзонин направился по освещенной аллее вниз, к железнодорожному полотну. По мере приближения к гаражам горящих фонарей становилось все меньше, и это неприятно щекотало нервы. Все же стрелки на часах психотерапевта медленно, но верно подкрадывались к трем.

Низкая облачность и моросящий дождь не способствовали оптимизму неприкаянного горожанина, вынужденного идти на встречу с полной неизвестностью. В гаражах наверняка коротали ночь бомжи, которые были не прочь грабануть одиноких «странников», случайно затесавшихся в их края. К тому же метрах в десяти справа от себя Павел слышал еще чьи-то шаги, но в сгустившейся темноте не мог различить силуэта.

Стоило Ворзонину остановиться, как шаги затихали, и воцарялась непродолжительная тишина.

Наконец, асфальт кончился, первый гараж зловеще накрыл своей тенью одинокого путника. Чтобы не напороться в темноте на что-нибудь остроконечное, Павел выставил вперед себя руки и начал двигаться практически наощупь.

Какого черта он послушался этого вонючего идиота волчару! Спал бы сейчас под пуховым одеялом или курил бы на балконе, размышляя над превратностями судьбы.

Предыдущую ночь, надо признать, он практически не сомкнул глаз. Изместьев исчез из клиники, не оставив никаких следов. А вместе с ним исчезла надежда на удачную публикацию статьи, защиту диссертации и много чего еще. Признаться честно, доктор хотел повеситься в своей квартире, так как жизнь потеряла всякий смысл.

Возможно, еще и поэтому он сегодня крадется по лужам в промозглой осенней темени среди гаражей…

— Извините, пожалуйста, вы не подскажете…

Мужской голос прозвучал где-то совсем рядом так неожиданно, что Павел вскрикнул.

— Кто здесь?! — размахивая руками в разные стороны, угрожающе зарычал доктор. — Выйди на свет, иначе я за себя не ручаюсь!

— Не бойтесь, ради всего святого, — прозвучало практически над ухом Ворзонина. — Я сегодня только приехал из Москвы на конференцию, и вот вынужден плутать по этим закоулкам. Меня зовут Константин Фаревский. Я хирург-косметолог.

— Где-то я уже слышал эту фамилию, — издалека раздался голос, услышать который Ворзонин никак не ожидал в этом месте.

— Аркадий, а ты-то как здесь оказался?

Через минуту все трое стояли на железнодорожном пути возле полосатого столба. Психотерапевт отдал Аркадию паспорт, отчего-то облегченно вздохнув.

Если истории Изместьева и Ворзонина были весьма схожи: их обоих попросил сюда прийти человек с волчьей лапой. То как здесь мог оказаться молодой московский хирург-косметолог, кандидат медицинских наук Константин Фаревский, — объяснению не поддавалось.

— Я уже забронировал билеты на самолет до Перми, — с характерной «столичной» рассудительностью излагал свою историю косметолог. — Как вдруг вчера вечером со мной что-то произошло… У меня оказался билет на совершенно другой самолет, который прилетел вчера… А также подробная инструкция, куда я должен прийти в три часа ночи.

— Подождите, — Изместьев слегка присел, разглядывая в тусклом свете далекой многоэтажки московского гостя. — Так вы муж Ксении Аленевской?

— Точно, — смущенно признался москвич. — А откуда вам это известно? Вы знаете мою жену? Аленевская — ее девичья фамилия.

— И вы должны были прилететь сегодня? — продолжал Изместьев наступление на коллегу.

— Да, через несколько минут самолет пойдет на посадку… Вот же он, — Константин указал рукой на темное небо.

Ворзонин ничего не понимал. Аркашка Изместьев беседовал на его глазах с молодым парнем из Москвы. С какой стати волчара пригласил всех троих? Да еще в три ночи! И зачем коллеге так срочно понадобился паспорт? Волчара затеял свою игру, не посвятив в свои планы никого?!

В небе тем временем раздался мощный взрыв. Вместо самолета к земле, к тому месту, где они стояли, с огромной скоростью приближался огромный пылающий факел. Никто ничего не успел сообразить, все бросились кто куда.

Последнее, что увидел Павел перед тем, как отключиться, — перекошенное лицо москвича в свете мощного взрыва. Земля взлетела из-под ног, разметав в разные стороны еще минуту назад мирно беседовавших мужчин.

Место падения самолета долго еще напоминало пылающий кратер вулкана. Через несколько минут после взрыва выскочившие из гаражей ошалевшие бомжи сориентировались.

Пока бушевало пламя, никто не мог приблизиться к месту падения самолета. Но вскоре разномастая публика приступила к своим прямым обязанностям, а именно, — к копанию в мусоре.

Повсюду валялись фрагменты тел, конечности. Пахло горелым мясом. С обгоревших пальцев ловкие, давно не мытые руки сдирали браслеты, кольца, перстни. Из карманов доставали бумажники.

К моменту прибытия ОМОНа все, что можно было снять, сняли.

* * * *

Стараясь не смотреть в глаза Изместьеву, лейтенант зачем-то щипал свои впалые щеки, словно проверял их упругость.

— Вы сказали, что зовут вас Аркадий Ильич Изместьев, а по документам, найденным у вас, выходит, что вы — Константин Леонидович Фаревский. Что живете в Москве, работаете в Институте Красоты хирургом-косметологом. И в паспорте — ваша фотография.

— Сколько раз говорить, что паспорт попал ко мне по ошибке, — кричал Изместьев на представителя закона. Правда, голос свой он при этом не мог узнать. — Рядом с нами рухнул самолет. Фаревский, скорее всего, погиб. Молодой москвич, он был вместе с нами. Там, ночью…

— Никто из вас троих не погиб. Кстати, Константин Леонидович, — лейтенант отложил в сторону бумагу и авторучку. — Чем вы объясните, что три интеллигентных человека, три доктора вдруг оказались ночью на железнодорожных путях? Одно дело, когда бомжи и проститутки, но вы — врачи!

— Нас попросили… — Изместьев замялся, подбирая подходящее словцо. — Нас попросил один человек.

— Фамилия, возраст, адрес, — профессионально «зацепился» за информацию лейтенант. — Кто по профессии, чем занимается?

В этот момент в кабинет постучали. Стройная девушка с погонами младшего лейтенанта, поздоровавшись, склонилась к своему коллеге и что-то начала возбужденно шептать тому на ухо.

— Кстати, Константин Леонидович, — с упором на отчество произнес лейтенант. — Не одни вы удивляетесь по данному поводу. Настоящий Изместьев, по документам, поражен не меньше, чем вы. Хотите взглянуть на настоящего Изместьева?

— Что? — едва не задохнулся доктор. Он хотел крикнуть, что это его фамилия, но потом подумал, что получится совсем как в фильме про Ивана Васильевича «Аз Есьм Царь!» — Вы соображаете, что говорите?

— Пригласите, пожалуйста, — громко обратился лейтенант к коллеге. — Аркадия Ильича.

Через минуту под натужные смешки доктора в кабинет вошел… он сам, возмущенный и растрепанный. Аркадий вскочил со стула, резво подбежал к зеркалу и гортанно застонал. Из зазеркалья на него ошалело взирал молодой муж Ксении Аленевской, зять его одноклассницы Жанны.

Эффект присутствия

Наверное, каждая юная пара, мечтающая о долгой и красивой любви, должна вначале пройти какое-то испытание, проверку чувств. И если любовь окажется сильнее дрязг, измен и клеветы, если она сумеет выстоять, то можно быть спокойным за ее будущее. Пусть этот вариант достаточно жесток, но именно тогда в России будут крепкие семьи, и значительно уменьшится количество бездомных детей и детских домов.

Так рассуждал Егор Кедрач, сидя за столиком ресторана «Камские огни» напротив Кристины и Вениамина. Молодые не могли отвести блестевших глаз друг от друга.

В больнице с Вениамином произошло чудо: он излечился от диабета. Лечащие врачи схватились за голову, когда вынуждены были снижать дозу инсулина до минимума, а потом совсем его отменить, поскольку уровень сахара в крови оставался стабильным.

Сенсационный случай тотчас попал в медицинскую периодику, лечащий врач сел за диссертацию, а сам Поплевко буквально летал на крыльях, так как Кристина сообщила ему, что простила его и больше не сердится.

Видя, как молодежь любуется друг другом, Егор чувствовал себя немного не в своей тарелке. Он был счастлив, что его ученик Поплевко выздоровел, что у него благополучно решился личный вопрос. Он, собственно, с этой целью и пригласил ребят в свой любимый ресторан, чтобы отметить радостное событие. Но теперь ощущал себя лишним и искал повод, чтобы исчезнуть. Поэтому, заметив появившуюся «на горизонте» знакомую физиономию, тотчас зашевелился: