Призрачные страницы истории

Эдвардс, не ограничиваясь выявлением несообразностей официальной версии и набором отдельных тенденциозно подобранных фактов, чем грешат некоторые другие исследователи заговора, пытается осветить с позиций католической версии все известное об этой конспирации. В основу работы положен тезис, что не только заговор был сфабрикован Сесилем, но и все главные его участники были агентами главного министра и исполняли порученные им роли. В отношении каждого из главных заговорщиков Эдвардс выдвигает предположение, что они разочаровались в католицизме и готовы были пойти на службу правительству: в одних случаях, как Фокс, ради жалованья, в других, как Кетсби или Трешам, чтобы избежать разорительных штрафов. Некоторые, как Томас Перси, хотели, чтобы правительство не преследовало их за прежние поступки. По свидетельству епископа Гудмена, один из приятелей Перси неоднократно видел того вечерами выходящим из дома Сесила. (Но, в отличие от Эдвардса, вряд ли стоит придавать большое значение этой улике. В Лондоне в те годы не существовало уличного освещения и было легко обознаться. А если Перси и посещал Сесила, то мог делать это с разведывательной целью, а не потому, что приходил к министру со шпионскими донесениями.)

Томас Винтер, согласно теории Ф. Эдвардса, стал агентом Сесила после неудачной поездки в Испанию. Возвратившись из Мадрида, Винтер, по его собственноручно написанному свидетельству, передал отчет о путешествии «милорду, мистеру Кетсби и мистеру Трешаму». Под «милордом» в данном контексте мог подразумеваться только Сесил, ни о каком другом лорде в этом документе не упоминается.

Возможно, часть заговорщиков, поступив на службу к Сесилу, успокаивали свою совесть тем, что действуют в интересах единоверцев, если им удастся дискредитировать иезуитов, являющихся агентами иностранных держав. Всех участников заговора Эдвардс пытался поделить на обманутых — «простаков» и обманщиков — «злодеев», являющихся правительственными шпионами, хотя, в конечном счете, жертвами властей стали и те, и другие. Выполняя приказ Сесила, Кетсби тщетно пытался втянуть в заговор иезуитов и, прежде всего, Гарнета. Иезуиты молчали, будучи связаны тайной исповеди, на которой они узнали о готовившемся взрыве. Подкоп был отчасти комедией, разыгрывавшейся для простаков, отчасти фабрикацией дополнительных улик. Мировой судья Нивет, смотритель Вестминстера, хотя и проявил преступную беспечность, не раскрыв заблаговременно подкопа, не только не вышел из доверия у короля, но напротив, его как человека, арестовавшего Фокса, сделали в награду бароном и поручили воспитание королевской дочери. Письмо к Монтиглу было, вероятно, написано самим Сесилем. Тогда ведь не существовало экспертизы, которая могла бы определить руку главного министра. Почерк, которым написано письмо, сильно напоминает почерк Сесила.

Эдвардс приводит извлеченное им из архива свидетельство некоего Бартлета, слуги Роберта Кетсби, сделанное им на смертном одре. Бартлет в своем признании утверждает, что его хозяин до раскрытия заговора несколько раз тайно посещал Сесила, в дом которого его впускали через заднюю дверь. Но в книге не приводится точной ссылки на архивный источник, нельзя проверить, могли Бартлет знать об этих визитах Кетсби или повторял ходившие слухи (как и слухи в отношении Томаса Перси). Незадолго до раскрытия заговора Сесил, по мнению Ф. Эдвардса, вызвал шерифа графства Вустер Ричарда Уэлша и поручил тому обеспечить убийство главарей мятежа при аресте. Но это предполагает знание того, куда должны были бежать из Лондона Кетсби, Перси и другие заговорщики. Не желая рисковать случайным взрывом, при котором пострадали бы, помимо парламента, и соседние дома, Сесил не разрешил перенести в подвал значительное количество пороха, именно потому его — по слухам, ходившим в Лондоне, — обнаружили так мало в арендованном доме. Арест Фокса был произведен ночью, когда место, где задержали главного заговорщика, было оцеплено людьми Нивета. Для предосторожности Фокса задержали в полночь, чтобы избежать присутствия даже случайных свидетелей. Мешки с порохом удаляли стражники Тауэра, присланные комендантом Уодом. Единственный взрыв пороха произошел не в Лондоне, а в доме, где сделали привал заговорщики. Конечно, взрыв не был случайным, порох явно поджег Перси, поскольку надо было избавиться от неудобных свидетелей — Кетсби и Винтера. Однако взрыв удался частично, так как часть пороха отсырела. Вскоре беглецы были окружены отрядом шерифа Уэлша. Хотя Кетсби и Перси не сопротивлялись, они были убиты на месте опытными стрелками по приказу шерифа. Но Уэлш не мог, не раскрывая карт, добить раненого Винтера.

Заговорщиков в Тауэре не подвергали пыткам, об их применении сообщалось в протоколах для отвода глаз. Так, Фокс делал вид, что у него плохо слушается рука после пытки. «Исповедь» Томаса Винтера была составлена Сесилем или Монтиглем, а раненому заговорщику дали только переписать готовый текст. Суд над заговорщиками был инсценировкой с заранее определенными ролями. Всех осужденных до последней минуты тешили надеждой на королевское помилование, чтобы они не сделали неудобных предсмертных признаний. Когда они поняли, что обмануты, было уже слишком поздно.

Трешаму же организовали бегство из тюрьмы. Он вышел из Тауэра в одежде служанки жены. Правда, по получении известия о смерти Трешама Сесил распорядился, чтобы у трупа была отрезана голова и захоронена в Тауэре. Впоследствии отрубленную голову вырыли и выставили на всеобщее обозрение в графстве Нортгемптон для устрашения возможных мятежников. Но все это было лишь разыгранным спектаклем: Трешама видели во Франции. 1 декабря 1605 г. секретарь графа Нортумберленда писал британскому послу Томасу Эдмондсу, что он встретил по дороге в Булонь двоих англичан, которые старались оставаться незамеченными. «Один из них походил на Френсиса Трешама, но тот, говорят, находится в Тауэре». Через два с половиной месяца, 22 февраля 1606 г., английский посол в Испании Чарльз Корнуоллис писал, что «присылка из Франции лица, подозреваемого в недавней измене, подействовала здесь лучше, чем любой довод или авторитет». У британского посла проживали различные постояльцы, которых на родине считали умершими или которых разыскивали власти. Один из них, некий Мэтью Брюниндж, по мнению Эдвардса, и был на деле Френсисом Трешамом.

Для обоснования своей концепции Эдвардсу надо было доказать несколько малоправдоподобных утверждений. Во-первых, что все протоколы допросов заговорщиков были сознательно сфальсифицированы, даже не столько для сиюминутных выгод, сколько для обмана будущих поколений. При такой заботе о мнении потомства совершенно не оправданными кажутся приписываемые Сесилу саморазоблачительные высказывания в присутствии других членов Тайного совета, в тот момент его друзей, но возможных соперников и врагов в недалеком будущем. Эдвардсу удается вычитать из источников прямо противоположное тому, что в них утверждается. Вопреки мнению Эдвардса, у главарей заговора не было никакой причины участвовать в смертельно опасной для них игре Сесила (ведь, если не все, то многие участники предшествующих заговоров, кончили жизнь под топором палача). За участие в прежних конспирациях главари порохового заговора выплатили большие штрафы и получили прощение правительства. И как мог Сесил рассчитывать, что Винтер и Фокс и на эшафоте будут продолжать играть порученную им роль? Как министр мог быть уверенным в молчании такого опасного свидетеля, как Френсис Трешам, когда он очутится вне пределов его досягаемости? Следуя методу Ф. Эдвардса, можно было вычитать из официальных архивов, что католическим заговорщиком являлся сам Роберт Сесил. Разве он не получал пенсии от испанского двора? Разве он с трудом переносил насмешки втайне не любившего его короля? Разве в случае возведения при содействии Сесила на английский престол вместо Якова испанской инфанты не стал бы министр действительно всемогущим и так далее. Мы не будем продолжать цепь подобных домыслов, приведенных единственно с целью показать несостоятельность метода доказательств, используемого Ф. Эдвардсом.

В самые последние годы опять отмечается повышение интереса к истории порохового заговора. Появляются все новые и новые исследования, содержащие различные версии заговора: П. Загорин «Ложь, диссимуляция, преследования и конформизм в Европе в начале нового времени» (Кембридж, штат Массачузетс, 1991), Д. Кресси «Вспоминая пятое ноября» — в кн. Р. Портер (изд.) «Английские мифы» (Оксфорд, 1992), А. Уорем «Измена. Знаменитые английские процессы по обвинению в государственной измене» (Строуд, 1995) и др. В 1993 г. в журнале «Рекюзент хистори» Ф. Эдвардс опубликовал работу, где отвечал критикам его труда о пороховом заговоре.

Уже в наше время Д. Херстфилд справедливо заметил, что «процесс Гая Фокса длился один день, а процесс графа Солсбери продолжается три с половиной столетия». Историк А. Хейнс добавлял к этому в книге «Роберт Сесил граф Солсбери 1563–1612» (Лондон, 1989), что истинная подоплека порохового заговора так и остается неизвестной. А один из новейших исследователей тайной войны А. Плейуден в книге «Секретная служба Елизаветы» (Нью-Йорк, 1991) приходит к выводу, что, возможно, лично Сесил не организовал заговор, но «ничто более не отвечало его политическим планам».

Ныне сосуществуют по меньшей мере три варианта католической версии: 1) Сесил спровоцировал заговор, 2) Сесил руками своих агентов осуществил заговор и 3) заговор является просто от начала до конца выдумкой Сесила, отраженной в официальных документах. Наряду с этим приобретает влияние и гибридная версия, которая отражена в книге известного автора биографий ряда политических деятелей XVI и XVII веков А.Фрезер «Вера и измена. История порохового заговора» (Нью-Йорк, 1996), написанная с позиций крайне благожелательных к католикам. Английская исследовательница приходит к выводу, что заговор был, но правительство узнало о нем за десять дней до его раскрытия. Так что правительственная провокация сыграла свою роль только на последней стадии заговора.

Версиям политических конспираций второй половины XVII века присущи признаки версий заговоров времен Елизаветы I и Якова I. Пороховой заговор прочно вошел в английскую политическую мифологию. В наши дни неодобрение англичанами беспринципного политиканства и демагогии некоторых партийных лидеров вызвало хождение ядовитой остроты: «Гай Фокс был единственным, явившимся в парламент с разумными намерениями»…

Совсем по иному развертывались события за Ла-Маншем, где через четыре с половиной года после, раскрытия порохового заговора было произведено удавшееся покушение на короля Генриха IV. Там наверняка не было правительственной провокации, хотя в заговоре, вероятно, участвовали лица, близкие к престолу. Не было поэтому и предупреждений вроде «письма к Монтиглу», напротив, было сделано все возможное, чтобы сигналы об опасности не достигли монарха. Признаком версий этого покушения служит ответ на вопрос: был ли заговор или это было действием одиночки-фанатика, не имевшего сообщников.

Пороховой заговор происходил в годы временного затишья в противоборстве сил протестантизма и контрреформации. Еще до заключения мира между Англией и Испанией, в конце жизни Филипп II должен был признать неудачу своего вмешательства в религиозные войны Франции. Они закончились к середине последнего десятилетия XVI века, воевавшие стороны согласились на признание королем Генриха IV, перешедшего снова в католичество и провозгласившего в Нантском эдикте принцип веротерпимости. В 1598 г. был подписан Вервенский мир между Францией и Испанией, восстановивший границы, которые существовали до начала религиозных войн. Но окончание второго этапа активного противоборства двух враждующих лагерей еще далеко не означало прекращение конфликта, который продолжался методами дипломатии и тайной войны. Силы контрреформации не могли примириться с сохранением на троне Франции бывшего еретика, проводившего политику веротерпимости внутри страны и внешнюю политику, освобожденную от религиозных пут, позволявшую искать союзников вне зависимости от их веры.