Призрак былой любви

Призывно качая бедрами, она вышла из кухни. Макс тихо выругался. Несколько месяцев назад он признался себе, что влюблен в Тильду Гринлис. Это открытие одновременно и позабавило его, и вызвало досаду. Правда, это ничего не меняло. Он достаточно взрослый и искушенный в жизни человек, сумеет подавить дурацкие симптомы любовной тоски. К тому же он человек ответственный и не допустит, чтобы дружба между ними переросла в нечто большее. Спать он с Тильдой не станет, даже если она попросит. Она ему слишком дорога. Анна была чертовски права, когда говорила, что он не смешивает свои эмоциональные и физические потребности.

Он только что снова вернулся из Германии, где месяц гостил у своих друзей Хансенов. Наблюдая за переменами, происходящими в Мюнхене и Берлине, он сознавал, что скучает по Тильде. Он запрещал себе предаваться мечтам о том, как они вместе с Тильдой путешествуют по Европе, и старался сосредоточиться на работе. «Манчестер гардиан», одна из немногих ежедневных газет, более-менее понимающих, сколь опасен приход Гитлера к власти, заказала ему серию статей. В Берлине в одном из ночных клубов разгорелась драка. У него до сих пор стояли перед глазами расфуфыренные мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях, которые дрались со штурмовиками в коричневых рубашках. Против своих правил Макс тоже ввязался в потасовку, за что получил стулом по голове. Ночью, не в силах заснуть, он бродил по кухне Гусси Хансена и, прижимая к голове полотенце, в которое были завернуты кубики льда, думал о Тильде. Свое увлечение Тильдой он воспринимал как болезнь, от которой рано или поздно он должен излечиться.

Кейтлин Канаван, возможно потому, что она с таким трудом появилась на свет, по-прежнему не давала покоя обитателям Холла. В три месяца она не отличала дня от ночи и спала не более нескольких часов кряду. Джосси была слишком больна, чтобы кормить ее грудью, няня — слишком стара, чтобы возиться с ней по ночам. Обязанности кормилицы и сиделки взял на себя Дара: он спал в детской на раскладушке, грел бутылочки с питанием, часами ласково уговаривал малышку съесть еще немного. Дара был счастлив, когда держал спящую дочь на руках, глядя в окно на серый заиндевелый газон. Он снова обрел любовь. По натуре страстный человек, он остро нуждался в любви. И хотя это была не та любовь, какой он любил Тильду, она напоминала ему то глубокое чувство, что они испытывали друг к другу.

Когда Кейтлин пошел четвертый месяц, случилось чудо: из крохотного краснолицего орущего существа она превратилась в чудную складненькую малышку, которая иногда даже радовалась жизни. Если Дара укладывал ее спать, она спокойно спала всю ночь. Если ее укладывала Джосси или няня, она никак не хотела засыпать или с воем просыпалась через несколько часов. Дара успокаивал Кейтлин, когда у нее прорезался первый зубик. Дара хвастался дочерью перед восхищенными гостями. Когда потеплело, он стал вывозить Кейтлин в коляске на прогулку в сад. С умилением смотрел, как она хохочет над кружащими в воздухе опавшими листьями или тянет к солнцу крошечные ручонки.

Любовь к дочери на время отвлекла Дару от проблемы, которая с течением времени терзала его все сильнее и сильнее. Он с женой больше не занимался сексом. Предупреждение доктора Уильямса повторил и другой врач — мистер Браун. На первых порах, когда Джосси была больна, а сам Дара едва не падал от усталости, заботясь о дочери, его это не сильно беспокоило. Но потом, когда естественные потребности снова дали о себе знать, тем более что Джосси, оправившись от родов, стала неуклюже бродить по дому, он осознал скрытый смысл сложившейся ситуации. Джосси сама попросила его вернуться к ней в постель. Он согласился и пару ночей провел с женой, но для него это была пытка. Она обнимала и ласкала его, но полного удовлетворения Дара получить не мог. А ведь он не был ни евнухом, ни священником. Нет, он не считал Джосси очень привлекательной и после рождения Кейтлин ее фигура лучше не стала, просто ему нужна была женщина, любая женщина. Он даже поймал себя на том, что с вожделением смотрит на тупую помощницу няни или перебирает в уме школьных подруг Джосси. Те тоже красотой не блистали, у всех были лошадиные лица, но он был бы не прочь поразвлечься с какой-нибудь из них, если той надоел муж. Дара перебрался в другую спальню. Джосси рыдала, ее бледное лицо покраснело от слез. Отчаявшись, Дара пошел к священнику.

Тот посочувствовал ему, но был непреклонен, когда Дара робко и виновато испросил у него разрешения на использование механических средств предупреждения беременности. Господь даст ему силу, сказал священник, и Дара, понурившись, побрел из церкви. Стоял один из первых весенних деньков, светило солнце, а он думал о том, что перспектива у него безрадостная — жизнь монаха. Как этого избежать? Он стал перебирать в уме альтернативные варианты. Можно, наплевав на церковные заповеди, воспользоваться презервативами и сгореть в аду. Можно, наплевав на слабое здоровье жены, жить с ней полноценной сексуальной жизнью, зная, что он подвергает опасности ее жизнь. Можно, мучаясь чувством вины, продолжать тайком заниматься самоудовлетворением. Можно завести любовницу.

Дара спрятал лицо в ладонях. В нем крепла убежденность, зародившаяся в брачную ночь, — что происки Сары Гринлис и безрассудная страсть Джосси толкнули его на неверный путь. Некогда он мечтал навсегда связать свою жизнь с Тильдой. Он до сих пор мучительно тосковал по ней — и телом, и душой. Он знал, что Тильда живет в Лондоне, снимает комнату в том же доме, где обосновался брат Эмили Поттер. Дара стиснул кулаки, положил на них подбородок и задумался. Брата Эмили зовут… черт, вертится на языке… Рональд? Нет. Роберт? Ричард?

Роланд. Дара улыбнулся.

Перед обедом Анна занесла Максу на чердак его корреспонденцию:

— Счета, дорогой, как всегда счета.

Макс просмотрел почту. Три извещения на оплату, одно письмо. С почтовым штемпелем Брайтона.

Вложенный в конверт одинарный листок бумаги уведомлял его, что его мать обручилась с неким Лесли Бейтсом. «Он — удалившийся от дел бизнесмен, в прошлом гвардейский капитан», — с гордостью писала Клара Франклин. Макс схватил пальто, шляпу и помчался на вокзал Виктория, намереваясь первым же поездом поехать в Брайтон.

Домой к матери он прибыл около трех часов дня. На ней был новый наряд, и, судя по разбросанным по всей квартире блестящим коробкам из-под платьев, она изрядно поистратилась в магазинах. Он заварил чай и попытался узнать у нее адрес Лесли Бейтса.

— Макс, ты ведь не будешь устраивать скандалы, правда? — осторожно поинтересовалась миссис Франклин.

Он попытался успокоить ее, но был не очень убедителен и преуспел лишь в том, что довел мать до слез. Но адрес все же узнал.

Лесли Бейтс жил в унылом номере одного из захудалых отелей. Одет он был в костюм в мелкую ломаную клетку и шелковый галстук в диагональную полоску, какие носят выпускники школы Харроу. [19] Зубы у него были вставные, волосы редеющие, зато спину он держал прямо, очевидно пытаясь выглядеть как выпускник Харроу или бывший гвардеец. Однако именно отменная выправка зачастую привлекала в мужчинах Клару Франклин. Лесли Бейтс показал Максу на засаленное кресло и предложил виски. Макс садиться не стал, от виски отказался. Он видел, что Лесли Бейтс догадался о причине его визита.

19

Харроу(-Скул) (Harrow [School]) — одна из девяти старейших и наиболее престижных мужских привилегированных частных средних школ в Великобритании: учащиеся — дети аристократов, бизнесменов, высших чиновников; плата за обучение очень высокая. Находится в пригороде Лондона. Основана в 1571 году.

Макс четко обрисовал финансовое положение матери, но мистер Бейтс в отличие от его предшественников не поспешил, пряча глаза от смущения, расторгнуть помолвку. Глядя на старые, но добротные туфли Макса и его поношенный плащ «Барберри», он заметил:

— Но ведь семья ваша при деньгах, насколько я понимаю?

Макс мысленно застонал.

— В двадцать девятом почти все капиталовложения моего отца обесценились. А у меня, мистер Бейтс, уж поверьте мне на слово, нет личного состояния. Женившись на моей матери, будьте готовы к тому, что вам придется оплачивать весьма солидные счета.