Призрак дома на холме

— Не понимаю, кому нужен Хилл-хаус, — заметила Теодора.

Люк, обернувшись, насмешливо взглянул на дом.

— Никогда не знаешь, чего захочешь, пока не увидишь своими глазами, — произнес он. — Не будь у меня шансов его унаследовать, я, наверное, испытывал бы совсем другие чувства. Чего люди друг от друга хотят, как-то спросила меня Нелл. Зачем они вообще нужны?

— Это я виновата, что мама умерла, — сказала Элинор. — Она стучала в стену и звала меня, звала, а я не проснулась. Я должна была принести ей лекарство, всегда раньше приносила. А в тот раз она меня будила и не добудилась.

— Пора уже и забыть, — сказала Теодора.

— Я все с тех пор пытаюсь вспомнить, просыпалась или нет. Может, я проснулась от стука, а потом снова заснула. Очень может быть, что и так.

— Если нам к ручью, — вставил Люк, — то надо поворачивать.

— Ты напрасно себя изводишь, Нелл. Наверняка ты просто выдумала, будто это твоя вина.

— Конечно, это все равно бы произошло, раньше или позже, — сказала Элинор. — Но в любом случае из-за меня.

— Если бы этого не произошло, ты бы не приехала в Хилл-хаус.

— Дальше мы пойдем цепочкой, — объявил Люк. — Нелл, ты первая.

Улыбаясь, Элинор прошла вперед. Ноги легко ступали по тропе. Теперь я знаю, куда мне ехать, думала она, я сказала ей про свою мать, так что тут все в порядке. Я найду себе домик или квартирку, как у нее. Мы будем видеться каждый день и вместе разыскивать милые вещицы — тарелки с золотой каймой, белую кошку, сахарное пасхальное яйцо, чашку со звездами. Я уже не буду бояться одиночества и стану называть себя просто Элинор.

— Вы обо мне говорите? — спросила она через плечо.

Через минуту Люк ответил вежливо:

— Схватка добра и зла за душу Нелл. Мне, наверное, придется взять на себя роль Бога.

— Но конечно, доверять нельзя ни тебе, ни мне, — весело подхватила Теодора.

— Мне так уж точно, — отозвался Люк.

— И вообще, Нелл, — сказала Теодора, — мы вовсе не о тебе говорили. Детский сад какой-то, — полусердито заметила она Люку.

Я так долго ждала, думала Элинор, я наконец-то заработала свое счастье. Она вышла на вершину холма и посмотрела вниз на тонкую цепочку деревьев, сквозь которую им предстояло пройти, чтобы попасть к ручью. Как красиво они выглядят на фоне неба, такие прямые и свободные. Люк не прав, тут вовсе не все мягкое: вот деревья жесткие, как все деревья. Они по-прежнему говорят обо мне, о том, как я приехала в Хилл-хаус и нашла Теодору, а теперь не хочу ее отпускать. За спиной по-прежнему были слышны их голоса, в которых прорывались то резкие нотки, то издевка, то приятельский смех, и Элинор шла как в полусне, понимая, что они идут следом: через минуту после того, как она ступила в высокую траву, та же трава зашуршала под их ногами, и перепуганный кузнечик с шумом скакнул в сторону.

Я смогу помогать ей в магазинчике, думала Элинор; она любит красивые вещицы, мы будем выискивать их вместе. Отправимся куда захотим, хоть на край света, и вернемся, когда захочется. Он рассказывает, что узнал обо мне, объясняет, что в меня нелегко заглянуть, я окружена стеной олеандров, а Тео смеется, потому что я больше не буду одинока. Они такие похожие и оба добрые, я и не рассчитывала получить столько, сколько они мне дали; я очень правильно сделала, что приехала сюда, потому что все пути ведут к свиданью.

Она вступила под жесткие ветви деревьев, радуясь прохладе после жаркого солнца. Дальше надо было идти осторожнее, потому что тропка шла под уклон и на ней попадались камни и корни. Разговор сзади то ускорялся, то замедлялся, перемежаясь смехом. Я не буду оглядываться, блаженно думала Элинор, чтобы не выдать своих мыслей. Мы поговорим об этом как-нибудь на досуге, Тео и я. Какое странное у меня чувство, думала она, выходя из-под деревьев на последний крутой отрезок тропы перед ручьем, бурное удивление и тихая радость, все вместе; я не стану оглядываться, пока не дойду до того места, где она в день приезда чуть не упала; я напомню ей про золотых рыбок в воде и про наш пикник.

Элинор села на узком зеленом бережку и притянула колени к подбородку; я не забуду этих мгновений моей жизни, пообещала она себе, вслушиваясь в приближающиеся шаги и голоса друзей. «Давайте сюда! — позвала она, оборачиваясь к Теодоре, — я…» — и умолкла. На склоне никого не было, только отчетливо слышались шаги и тихий издевательский смех.

— Кто?.. — прошептала она, вскакивая. — Кто?..

Она видела, как приминается трава под незримыми ногами, как отпрыгнул в сторону еще один кузнечик и покатился камешек. Шаги звучали очень отчетливо; Элинор вжалась спиной в обрыв и услышала смех совсем близко; «Элинор, Элинор», — раздался у нее в голове и снаружи зов, которого она ждала всю жизнь. Шаги смолкли. Воздух — плотный, почти твердый — налетел порывом и удержал, когда она зашаталась. «Элинор, Элинор, — звучало сквозь шум ветра в ушах, — Элинор, Элинор», — и вновь ее обхватило надежно и прочно. И ничуть не холодно, подумала она, ничуть не холодно; а в следующий миг закрыла глаза, привалилась спиной к обрыву и сказала беззвучно: «Не выпускай меня» — и затем: «Останься», потому что державшее ее плотное отхлынуло, растворилось. «Элинор, Элинор», — в последний раз услышала она и поняла, что стоит у ручья, дрожа, как будто солнце скрылось за тучу, и удивленно смотрит на шаги, удаляющиеся сперва по воде, где от них легкими кругами разбегались волны, потом — медленно, любовно — по траве противоположного склона к вершине холма.

Вернись, почти крикнула она, дрожа мелкой дрожью, и тут же опрометью бросилась в гору, крича на бегу: «Тео! Люк!»

Она нашла их в рощице. Они стояли, привалившись к стволам, и о чем-то со смехом беседовали. Когда она подбежала, они обернулись и вздрогнули, а Теодора спросила почти со злостью:

— Теперь-то чего тебе нужно?

— Я ждала вас у ручья…

— Мы решили постоять в холодке, — ответила Теодора. — Мы тебе кричали. Думали, ты слышала. Правда, Люк?

— Конечно, — смущенно проговорил Люк. — Мы думали, ты нас слышала.

— И вообще, — сказала Теодора, — мы уже собрались за тобой идти. Верно?

— Верно, — улыбнулся Люк. — Конечно, уже собрались.

4

— Подземные воды, — сказал доктор, размахивая вилкой.

— Чепуха. Неужто миссис Дадли одна все это готовит? Спаржа более чем приемлема. Артур, пусть молодой человек положит вам спаржи.

— Дорогая. — Доктор с нежностью взглянул на жену. — Мы тут завели обыкновение отдыхать после ланча, и если ты…

— Нет, конечно. Мне слишком много всего надо успеть. Поговорить с твоей кухаркой, проследить, чтобы мою комнату проветрили, подготовить планшет к вечернему сеансу. Артуру надо почистить револьвер.

— Признак настоящего солдата, — сказал Артур. — Оружие всегда в порядке.

— Ты и молодежь, конечно, можете идти отдыхать. Возможно, ты не ощущаешь, как я, настоятельную потребность помочь несчастным душам, которые по-прежнему бродят здесь, не обретая упокоения; ты находишь глупым мое сочувствие к ним, может быть, тебе даже смешно, когда я роняю слезу о несчастной одинокой душе, оставшейся без помощи и поддержки. Чистая любовь…

— Крокет? — поспешно спросил Люк. — Может, сыграем в крокет? — Он с энтузиазмом обвел взглядом собравшихся. — Бадминтон? Крокет?

— Подземные воды? — подсказала Теодора.

— Не люблю я этих затейливых соусов, — твердо заявил Артур. — Так всегда и говорю парням, что это — признак шалопута. — Он задумчиво взглянул на Люка. — Признак шалопута. Затейливые соуса, женская обслуга. Мои парни все сами делают. Признак мужчины, — сообщил он Теодоре.

— А чему еще вы их учите? — вежливо спросила та.

— Учу? В смысле, учат ли мои парни еще что-нибудь? Алгебру, там, латынь? Конечно. — Артур с довольным видом откинулся на стуле. — У меня на это учителя есть, я до такого не касаюсь.