Призрак и сабля
Шрифт:
— Ладно, будет ворчать… Раскудахтался, как потревоженная наседка. И то ему не так, и это — не эдак. Нам с ними не детей крестить? Пустили б переночевать под крышу, да ужином накормили… А поутру — нам дальше двигать. И пусть себе живут, как знают… Кто мы такие, чтоб других судить и уж, тем более — осуждать?
— И то верно, — неожиданно успокоился Куница. — А вот, судя по важности вида и степенности, к нам тутошний староста пожаловал… Сейчас и разузнаем: насколько тепло здешнее гостеприимство.
Подошедший к ним, статный, и не то чтобы старый, но уже изрядно почтенного
— Здравствуйте, люди добрые? По какой надобности к нам пожаловали? Или проездом будете?
— И ты здравствуй, мил человек, — уважительно ответил Степан. — Проездом, проездом — и не сомневайся… Вот, заприметили с побратимом вашу деревеньку и решили завернуть на ночлег. Надеюсь: не прогоните?
— Ночуйте, — милостиво кивнул староста. — Места много. Вона, хоть и в моей избе… — указал на один из домов, пятистенок с прирубом, украшенный примечательным резным крыльцом. — А душно в стенах — на сеновале или в пуне укладывайтесь. Отужинать тоже у меня можно. Ну, а будут отдельные пожелания… — он цепким взглядом окинул небедную одежду седоков и дорогую сбрую. — Сговоримся, одним словом…
— Спасибо, мил человек, — спешился Куница. — Скажи, как зовут вашу деревеньку. И сам-то — кем будешь?
— Да, не за что, пока… Хутор наш Выселками соседи прозвали. А я — атаман здешний. Петром Бобриком кличут… — обстоятельно ответил тот. А потом, еще раз повел рукой в сторону своего дома. — Ну, так что, гости дорогие — милости прошу, к нашему шалашу…
— Благодарствуем… А скажи, Петро, как давно вы в здешних местах поселились? — спросил Тарас.
— Да второй год ужо скоро… — цепко и недобро взглянул на приезжих староста. — А что?
— Извини, коли не так спросил, — заметил смену настроения и возникшую настороженность мужика Куница. — Любопытно просто стало: от чего это люди с насиженных мест снимаются?
— По-разному бывает… — пожал плечами староста. — Кому простора не хватает, кто от горя убегает. Иному — панская власть в тягость. Третьему — вера отцов дороже нажитого добра… Сколько людей — столько и резонов наберется. Всего и не перечислить.
— А… — Тарас уже было открыл рот, чтоб бесхитростно спросить о причине переселения самих "выселенцев", но более сообразительный Степан быстро задал другой вопрос:
— Не боязно, на новых землях? Дома все беды и напасти хоть знамо, с какого боку поджидать. А тут? Одних басурман за глаза хватит… Ведь, даже если самый малый чамбул* налетит, и то — не отбиться вам. И до ближайшего замка не добежать… В одночасье сгинете.
— Милостив Создатель… — неспешно ответил староста, но лоб при этом не перекрестил. — На него уповаем. Да и поутихли ордынцы в последнее время. Бают в народе, будто… — мужик неожиданно умолк на полуслове. — Ну, да наговоримся еще, если не надоест. Коней на привязь ставить будете, или пастись отпустите? У нас тут тихо — зверье не балует. Хотя, наверно, не стоит им перед дорогой животы пустой травой набивать, лучше овсом покормить… Если распорядитесь, конечно…
— Так и сделаем, Петро… — улыбнулся
казак, понимая намек. — Да, ты, не волнуйся, деньги у нас водятся. За все, как надлежит, рассчитаемся. А пока — на, держи… Чтоб не сомневался… — Степан тоже спрыгнул с лошади и протянул старосте полновесный серебряный рубль.Бобриков протянул руку за деньгами, но сделал это столь неловко, что тяжелая монета проскользнула между пальцев и ляпнулась в, еще не просохшую после ночного дождя, грязь. Староста поспешно нагнулся, подхватил с земли изгвазданный кругляш и, даже не обтерев, сунул его себе в пояс.
— Ну, коли так, гости дорогие… Тогда: добро пожаловать… Чем богаты, тем и рады.
Проснулся Тарас около полуночи от нестерпимой сухости во рту. Ленясь вставать, поворочался немного с боку на бок, надеясь задремать, но жажда не унималась.
— Испей кваску, соколик, — услышал он знакомый с детства старушечий голос, и в руки ему ткнулась пузатая, глиняная кружка. — Говаривала ж я тебе: не ешь на ночь много жареного мяса. Вот и маешься…
— Бабушка?! — подскочил на лежанке Куница, едва не опрокинув на себя квас.
— Что ж ты так удивляешься, милок? — укоризненно заметила, чинно сидевшая у изголовья, Аглая Лукинична. — Иль позабыл, что сегодня девятины моей смерти. А в этот день каждой душе невозбранно разрешается на Явь заглянуть, с родными и близкими повидаться.
— Я не забыл, нет… — начал оправдываться Тарас, но сразу понял, как глупо звучат любая неискренность в разговоре с духом. — Просто… навалилось все сразу. Ох, бабушка, как же ты мне нужна… Совет твой услышать… Столько вопросов… Я как раз думал о тебе и обо всем этом… А тут ты… Так неожиданно.
Куница свесил ноги на пол и протянул руки к бабушке.
— Обнять-то тебя можно? Или ты, как призрак, бестелесна?..
— Я всегда говорила, что ты умен, но — сметливости тебе явно не хватает… — проворчала старуха. — Ежели б я бесплотной была, то каким чудом смогла тебе квас подать?
С этими словами она вновь протянула внуку кружку. И совершенно зря, потому что Куница именно в этот момент бросился ее обнимать. В результате столкновения прохладная жидкость была опрокинута ему на живот, немного остудив парня.
— Бабушка… — как-то совершенно по-детски всхлипнул он. — Что ж ты так неожиданно?..
— Смерть, соколик, всегда не спросившись приходит… Неожиданно. Даже, если ждешь ее долгие годы. Когда захочет, тогда и заглянет… Без уведомления. Но, разве ты об этом хотел со мной поговорить? Не верю, у живых, помимо воспоминаний, забот полон рот!
— Уж точно, гораздо больше, чем хотелось бы, — Куница прислонился головой к плечу бабушки и заговорил тише, от чего голос приобрел некоторую таинственность. — Только, сначала, о приятном… Поздравь меня — я женился!
— Надеюсь: на Ривке?
— Ну, ты и спросила, бабуля. А что — у меня еще кто-то был на примете?
— У вас, нынешних, все так быстро меняется, что и не уследить, — привычно проворчала Аглая Лукинична. — Сегодня — тебе Ривка мила, а на завтра, глядишь — Фатима или какая-нибудь Маришка по сердцу…