Призрак идет по Земле

В моей памяти возникли жуткие картины изнурительной работы в лагере, долгие дни под палящим солнцем, ночи в сырости и холоде, смерть друзей... Это он называет "прекрасным лагерем"!

– Ты улыбаешься? Или мне показалось?
– сощурился Коммес.

– Куда уж мне улыбаться.
– равнодушно ответил я.
– Скажите точнее, что вам угодно?

– В камере, где ты помещен, находился некто Морис Потр. Он опасный преступник. Ты - агнец в сравнении с ним. Он исчез. Убежал. Но как?

– А как?
– невинно переспросил я.

Коммес вспыхнул.

– Не прикидывайся наивным мальчиком, Лосс! Именно ты должен сказать, как это произошло.

– Я вижу вокруг надзирателей. Почему я должен знать то, что входит в их обязанности?

– Не притворяйся!
– заорал Коммес, уже не сдерживаясь. Потр, вероятно, вышел в дверь! Значит, ему помогли надзиратели. Ты, конечно, знаешь, кто именно! Не бойся, скажи, и я гарантирую тебе сокращение срока...

Коммес сощурился, подумал, переглянулся с начальником тюрьмы, добавил:

– ... а быть может, даже добьюсь полного твоего освобождения!

Я вздрогнул. Полное освобождение. Немедленно...

Неужели это возможно? Но какой ценой! Рассказать этим палачам о мечте Потра, о его ожидании избавления, о пилюле и записке? И предать надзирателя, который помог Морису и, быть может, готов помочь мне?

Мне стало стыдно. Как я смею даже думать о такой возможности! Морис, уходя, не забыл обо мне, оставил спасительную нить... Нет, нет, прочь подлые мысли!

– Почему вы молчите, Лосс? Отвечайте!

О, даже на "вы" перешел заместитель министра! Какая хитрая лиса! Видно, важная птица Морис, если такие чиновники съехались сюда!

– Меня очень привлекает ваше обещание, господин Коммес, тихо ответил я.
– Я мечтаю о свободе, но...

– Но?
– резко переспросил Коммес.

– Но, откровенно говоря, я ничего не знаю.

– Ложь!

– Думайте как угодно! Я спал весь день. Когда проснулся, Потра уже не было. Я удивился и подумал, что его вызвали к начальнику.

– Еще раз - ты лжешь!
– крикнул Коммес.
– Я обещал свободу за раскрытие преступления, но не сказал о наказании!

– За что?

– За преступное укрывательство!

– Мне нечего больше сказать.

– Еще не поздно!

Я молчал.

– Несите распашонку! Считаю до десяти!
– торжественно-злобно промолвил Коммес, показывая хронометр.

Я затравленным взглядом смотрел на него, на солдат, на надзирателей.

Охранники внесли "распашонку", расстелили на полу. Это был четырехугольный кусок прорезиненной ткани с отверстиями для шнурков.

Коммес рукой указал на "распашонку", поднял хронометр.

– Решай! Раз... два... Десять! Начинайте!

Два надзирателя подскочили ко мне, сорвали с меня одежду. Я закричал, вырываясь из крепких рук:

– Оставьте меня! Я ничего не знаю!

– Лжешь!
– злорадно возразил Коммес.
– Скажешь!

Надзиратели повалили меня на расстеленную "распашонку". Я ощутил, как тугая ткань стягивает тело, задерживает дыхание, останавливает кровь. Болью резануло виски, тяжелыми стали веки. Захватило дыхание, не хватало воздуха. Я захрипел.

– Развяжите!.. Не могу...

Ко мне подошел врач, попробовал пульс.

– Еще выдержит, - успокоил он.

– Слышишь, что сказал врач?
– цинично промолвил Коммес. Еще выдержишь! Но я прикажу снять распашонку. Будь умнее!

– Я ничего не знаю...

– Вот упрямый!
– пробормотал Коммес.
– Негодяй!.. Дайте ему котлет!

"Котлетами" тюремщики называли резиновые шланги, наполненные водой. Они при ударе не оставляли следов на теле, причиняя страшную боль.

Надзиратели выполнили приказ шефа. На меня обрушился град ударов. Я потерял сознание.

Очнулся я на каменном полу. Было темно, сыро, холодно. Ночная свежесть вернула мне сознание. Жар сжигал мое тело, разрывал голову.

– Пить!
– простонал я, жадно глотая холодный воздух. Дыхание со свистом срывалось с моих запекшихся губ.
– Пить...

Я слышал, как звякнуло окошечко. Послышался равнодушный голос:

– Не сдохнешь! Воду получишь завтра.

Я изнемогал. Из последних сил дополз к стене, слизывал влагу, покрывавшую камни. Она была насыщена плесенью и смрадом, не утоляла жажду. Опять куда-то проваливаюсь...

Холод пронзил тело. Черная решетка. На ее фоне мерцающие звезды... Я все вспомнил. Тюрьма Маро-Mapo! Значит, я выжил после "распашонки"...

– Пить!
– застучал я в дверь, изнемогая от жажды.

Низкий гул покатился по коридору.

– Замолчи!
– крикнул надзиратель за дверью.
– Опять котлет захотел?

– Умираю...

– Не подохнешь!
– проворчал кто-то за дверью.

Я упал на холодные камни пола. Слезы ярости и отчаяния полились из глаз.

Пилюля! Я вспомнил о ней. Моя последняя надежда. Она была спрятана в уголке куртки. Вернули ли мне одежду?

Я пощупал вокруг себя. Наткнулся рукой на куртку. Слава богу! Я быстро вытащил шарик. Пилюля осталась цела. Они не нашли ее.

Я в изнеможении откинулся на спину, закрыл глаза. Спокойно. Надо вытерпеть до среды. Мне уже нечего терять. План Мориса - единственный шанс на спасение.

Перед рассветом я задремал. Боль немного затихла. Жажду смягчила прохлада.

Утром в карцер зашел начальник тюрьмы с надзирателями. Он наклонился надо мной. Послышались вкрадчивые слова:

– Одно слово - и ты получишь все: пищу, воду, хорошую комнату! Господин Коммес не забыл своего обещания. Ты будешь свободен, если...

Я нашел в себе силы пробормотать в ответ:

– Оставьте меня в покое!

Начальник отошел от меня. Послышался его голос:

– Пусть подыхает!..

Загрохотала дверь. И снова мое сознание окутал мрак.

В полдень, когда отблески солнечных лучей проникли в карцер, надзиратель принес мне кружку воды к полфунта черного хлеба. Это была трехдневная норма.

Я не дотронулся до хлеба, но воду жадно выпил...

Проползла неделя. Неделя несказанных мук - физических и духовных. Я не знал, что решила администрация, как обернулось дело с побегом Потра, но меня не трогали. Несколько раз приносили воду и хлеб, но врача не присылали, несмотря на мои настойчивые просьбы. Начальник тюрьмы, видимо, решил доконать меня.