Призрак мисс Миранды

Естественно, домой я пришла в возбужденном состоянии. Хотя Таня всегда убеждала меня, что я деловита и расчетлива, это было далеко не так, и возможность стать дублершей киноактрисы приятно волновала меня.

Оказывается, по деревне, как и полагается, уже пошли разговоры. Мне пришлось выдержать три примерки костюма и парика, а мисс Трипп, отвечающая за гардероб труппы, снимала комнату в деревне. Так что теперь я ловила на себе восторженные взгляды своих учеников, и последний аккорд раздался по окончании урока арифметики, когда четверо из моих питомцев, выстроившись в ряд, попросили у меня автографы.

Я сухо ответила, что по окончании года все они получат мои автографы и для этого не придется стоять в очереди, что привело их в некоторое уныние. Тем не менее, я оставила на их учебниках красные завитушки своей подписи. Надеюсь, они не заметили, как у меня подрагивает рука.

Естественно, последнее слово досталось Дженис Пибоди.

— Мама слышала, как мисс Трипп говорила режиссеру по телефону, что вы и она… то есть мисс Сильвестр… ну, вас не отличить. Конечно, вы не такая красивая… но в сумерках вы похожи, как горошины из одного стручка.

Ну конечно, поэтому меня и выбрали.

Я отнюдь не льщу себе и понимаю, что у меня нет ни малейшего сходства с Сильвией Сильвестр. Но мисс Трипп, эта маленькая светловолосая женщина с блестящими бусинками глаз, была настоящим гением своего дела.

— Вы на полдюйма выше и чуть крупнее, чем мадам. — Не знаю, полагалось ли называть ведущую актрису «мадам», но мисс Трипп всегда использовала это выражение. Она провела меня в длинную сборную пристройку с восточной стороны дома, которая использовалась как гардеробная. Ее содержимое напоминало пещеру Аладдина — бесконечные ряды вешалок с потрясающими платьями и костюмами, полки, уставленные картонками со шляпами и туфлями с блестящими пряжками. К деревянным распоркам потолка была приспособлена огромная круговая вешалка, на которой болтались нижние юбки, кружевные воротники, корсеты, парики, маски и даже искусственные ноги и уши. Тут пахло тканью, нафталином и специальным клеем, а вдоль одной стенки, словно солдаты на смотре, стояли манекены, и на груди у каждого из них была табличка с именем того или иного актера.

Мисс Трипп подвела меня к одному из них, уже украшенному этикеткой «мисс Розамунда Воген». Он был облачен в бархатный жакет бутылочно-зеленого цвета и пышное розовое платье. Безликая голова увенчивалась каштановым париком и широкополой шляпой с зеленым бантом. Так, как все это великолепие пока еще не украшало меня, эффект был просто потрясающим. Но это должно было неплохо смотреться даже на мне.

Поскольку снимать меня должны были с дальнего расстояния, решили обойтись без особого грима. Но даже тот, который на меня наложили, произвел поразительное воздействие — я до ужаса стала напоминать Сильвию Сильвестр. В присутствии Тани, будь она здесь, я бы не смогла удержаться от смеха и сказала бы, что я настолько перевоплотилась в Сильвию, что сейчас продемонстрирую и ее темперамент. Но сейчас рядом со мной была только мисс Трипп, которая хлопотливо, то поправляла узенький кружевной воротник, то перекладывала пряди волос, то, отступая назад, окидывала меня восторженным взглядом.

— Отлично! — подытожила она. — Не так ли? Не сомневаюсь, даже мистер Пембертои не сможет вас различить.

— Вот уж не знаю, — засмеялась я. — Думаю, что ему-то это под силу.

Мисс Трипп многозначительно подмигнула мне и сказала, что никогда не ошибалась, считая меня исключительно проницательной молодой женщиной.

Будь у меня время или желание, я бы могла сказать ей, что все в Дервент-Лэнгли заслуживают такой оценки, поскольку ни для кого не был секретом интерес, который мистер Пембертон проявлял к мисс Сильвестр. Но у меня не было ни времени, ни охоты сплетничать. Мистер Пембертон велел мне быть на съемочной площадке ровно к четырем. А его слова не подвергались сомнению.

Дверь в дальнем конце костюмерной вела мимо хозяйства операторов прямо на площадку. Когда я открыла ее и вышла на свет, то словно шагнула сквозь зеркало. Ибо навстречу по ступенькам поднималась моя копия. Мадам была облачена точно в такой же костюм, что и на мне, — вплоть до каждой складочки, каждого завитка.

Растерявшись и занервничав, я не нашла ничего лучшего, чем по-дурацки брякнуть:

— Вот это да!

Мисс Сильвестр смерила меня холодным взглядом.

— Режиссер ждет вас, — бросила она и прошла мимо меня в помещение.

Рабочий, который держал под уздцы гнедую кобылу, заверил, что я появилась точно вовремя, однако босс предпочитает, чтобы все занятые в съемках были на месте за пять минут до срока. Только что был отснят крупный план, как мисс Сильвестр садится на лошадь, но у нее это получилось не очень убедительно.

— А если она не в духе, — мрачно пошутил рабочий, — то головы так и летят. И попомните мои слова, так оно и будет!

И словно в этот день я была способна отпускать только неуместные реплики, ответила:

— Надеюсь, что моя голова не пострадает.

Садясь в седло, я бросила взгляд на мистера Пембертона, который был в привычной одежде, состоящей из полосатой рубашки и джинсов; он показывал рукой оператором, чтобы те в отдалении заняли правильную позицию. Посмотрела я и на маму, что-то увлеченно рассказывающую миссис Меллор — та, специально приглашенная на съемку, нарядилась в ту же неизменную шляпку с моих крестин; рядом с ними стоял какой-то высокий мужчина, возможно и Робби.

В этом эпизоде мне предстояло сидеть в седле боком, что в моем пышном платье было не особенно удобно. К счастью, под ним не было корсета из китового уса, а то бы гнедая стала нервничать и плясать на месте. Когда вы растете рядом с лошадьми и проводите с ними много времени, то безошибочно чувствуется их настроение. И, едва только устроившись в седле, я почувствовала, что лошадь явно не в себе.

Ожидая, пока мистер Пембертон подойдет ко мне и объяснит порядок действий, я погладила лошадь по гладкой шелковистой шее и прошептала ей на ухо несколько ободряющих слов. Но, тем не менее я видела, как она напряжена и как подрагивают ее упругие мышцы.

Скорее всего, и она чувствовала, как я нервничаю. Не из-за предстоящей скачки, поскольку я знала, что даже в этом идиотском костюме справлюсь с задачей. Но меня смутила вся эта странная обстановка съемок — объективы камер и раструбы микрофонов нацелились на меня как дула пулеметов, вокруг сновали техники и бутафоры, безостановочно бегали девочки-гримерши, на меня оценивающе смотрела толпа каких-то людей.

Кроме того, на солнце было жарко. У меня вспотели ладони и пересохло в горле. Гнедой тоже было как-то не по себе. Она то и дело мотала головой, и я не могла понять причину — то ли из-за донимавших ее оводов, то ли она тоже волновалась. Затем одна из ассистенток режиссера обратила внимание, что отворот моей перчатки загнулся внутрь — наверно, когда я гладила лошадь, — и, когда его поправили, мистер Пембертон резко, словно я была школьницей, приказал: «А теперь сидите и не шевелитесь!»

Через три минуты он подошел и остановился рядом со мной с деловым выражением лица; в руке у него был сценарий.

— Все хорошо? Вам удобно? С лошадью все в порядке? Вы не нервничаете? — зачастил он, не давая даже малейшей возможности ответить хоть на один из этих вопросов.

— Замечательно выглядите! — наконец сказал он, словно это зависело только от меня. — Теперь вот что вам предстоит сделать. Подведите лошадь к тому месту, где стоит человек с белым флагом. Оттуда — рысью до человека с красным флагом. И тут пускайте ее в галоп. Летите на полном скаку до зеленого флага. Это все. Больше ничего, понимаете? Две минуты — и все будет кончено.