Призрак улыбки

«Тайная жизнь Богини Змей: любовные приключения самой неистово пылкой из всех японок», гласил заголовок. Книга принадлежала перу одной из любимых писательниц Бранвен — Мурасаки Мак-Брайд, в свою очередь, как поговаривали, проявлявшей незаурядный пыл. Никогда прежде Бранвен не попадался экземпляр этой книги, но она знала, что это одно из ранних и специфических сочинений Мак-Брайд, созданных прежде, чем та сумела ввести свои караваны слов в широко признанное и востребованное литературное русло.

Крайне заинтригованная оказавшимся у нее в руках маленьким томиком, Бранвен открыла первую главу.

* * *

ПРИЗНАНИЯ ЗМЕИ-РАСПУТНИЦЫ

Несомненно, до вас доходили связанные со мной скандальные слухи, и я с удовольствием подтверждаю, что большинство из них правда. Да, я имела немало любовников: богов, полубогов, самураев, купцов, горных отшельников, средневековых культуристов, возниц и представителей разных звериных пород. Да, я могу по желанию превращаться в змею; я делала это, чтобы смягчить горечь разлуки или чтобы потрафить зоофилическим фантазиям извращенных смертных. Да, я провела чудеснейшую ночь с Буддой, когда он был еще принцем Гаутамой. (Это был красивый мужчина и потрясающий любовник.) И наконец: нет! Это не я испепелила того несчастного монаха в Доёдзи. Сделала это известная мне похотливая дракониха, чьи постельные вкусы, мягко говоря, грубоваты.

Некоторые гордящиеся своей добропорядочностью смертные называют меня развратницей и растлительницей; они утверждают, что я бесстыдно блудлива, как рептилия в период течки. Они не понимают, что я всего лишь здоровая неземная женщина, интуитивно живущая по закону желаний: есть, когда голодна, пить, когда томит жажда, заниматься любовью, когда сердце подскажет, что пришло время.

Конечно, как всякая женщина, я иногда становлюсь жертвой трубного гласа и порой слишком поздно соображаю, что хриплый, настойчивый голос, который я так отчетливо слышу, идет не из сердца, а из распаленного лона. И все-таки, почему я должна подавлять потребность в соитии? Языческим богиням не ведомы мелкие неприятности типа болезни или чувства вины, а змеи не имеют понятия о добродетели и грехе.

Люди называют меня сексуально озабоченной, рабой любви, ненасытной обольстительницей. Они не понимают, что я стремлюсь не только к чувственным наслаждениям, но и к тайне общения, к танцу. Не только к физическому слиянию, но и к откровению двух существ; не просто к фрикциям, но и к полету фантазии. По мне, соединение взаимодополняющих друг друга частей мужского и женского тела так же волшебно, как музыка, и я верю, что слившее воедино экстаз и нежность сексуальное соединение содержит в себе и сладкий вкус бессмертия, и восторженно пережитое предощущение смерти.

Прежде чем заклеймить меня грязной бесстыдницей или же прячущейся в траве пропитанной сексом гадюкой, прочтите мою историю. Может быть, вы придете к выводу, что я и впрямь слишком неистова как женщина и слишком своенравна как змея — просто какой-то распутный комок склизкой плоти; но может, подробнее разобравшись в моих пожаром все вокруг жгущих страстях, вы посмотрите на них с несколько большим сочувствием и пониманием. А поскольку любой миф, собственно говоря, является микрокосмом, может быть, это поможет вам разобраться и в ваших страстях и предубеждениях.

* * *

Я собиралась жадно перейти к «Главе второй», когда кто-то похлопал меня по плечу. Подняв глаза, я увидела молодую женщину с копной спиралевидных локонов цвета шартреза, с тремя серебряными колечками в каждой брови и в фартучке из серебряной парчи. «Хэлло, меня зовут Китико, — произнесла она певуче. — Пожалуйста, прошу за мной». После часа, проведенного в сибаритской дремоте и отданного мытью шампунем и массажу головы, меня препроводили в кабинет стилиста, где, как доверительно сообщила мне Китико, в дело должен вступить уже Сам Шеф.

Амадео Грегориан оказался живым воплощением стиля: модного облика, стопроцентно вошедшего в кровь и плоть. Пиджак a l`a кимоно цвета зелени артишока (Армани пополам с Дзатоити?) надет поверх черной футболки и черных же мешковатых штанов, блестящие черные волосы небрежно связаны медной проволокой на макушке и образуют узел, напоминающий прическу деклассированного самурая; на каждой детали оттенок неповторимого беззаботного стиля, но все естественно и ничто не утрировано. Я припомнила, что читала, будто бы Амадео наполовину японец, наполовину сицилианец, и такая возможность показалось мне тогда странной, даже шизофренической — как помесь доберман-пинчера с золотистым ретривером. В реальности же скульптурные средиземноморские черты выдали в сочетании с азиатскими генетический результат, лучше которого мне еще видеть не приходилось.

— Приветствую вас, мисс Бранвен, — произнес Амадео, одарив меня очень располагающе-приятной улыбкой. Он свободно говорил по-английски с едва заметным, непонятно откуда идущим акцентом, заставлявшим предположить, что его родной язык — эсперанто или мондолингва, или еще какой-то из «универсальных», которые во всем мире выучили, дай бог, человек десять-пятнадцать. — Бранвен — красивое имя, — добавил он.

В любой другой раз я бы просто сказала «спасибо», но сейчас мною все еще правила разудалая алкогольная легкость, и я оставалась под властью «истины в сакэ».

— На самом деле, — выпалила я, — изначально мне дали совсем другое имя. — И пока Амадео возился с моими мокрыми волосами, поведала ему о событиях, предшествовавших появлению самоизобретенного имени.

В моем свидетельстве о рождении стояло: Бабочка Синей Луны Лафарж. Родители утверждали, что в ночь моего зачатия луна была глубокого и мистического синего цвета, хотя, повзрослев и начав рассуждать цинично, я пришла к заключению, что это была их очередная убогая психоделическая галлюцинация. Что же касается бабочки, то тут речь шла об огромном черном с оранжевым махаоне, случайно залетевшем в продуктовую палатку в тот момент, когда я пулей вылетела в этот мир под аккомпанемент группы «Country Joe & The Fish», горланивших «Не спрашивай — это проклятье нам / Следующая остановка — Вьетнам».

Да, так как же я превратилась из Бабочки Синей Луны в Бранвен Кэбот? Легко. Кэбот — девичья фамилия матери, и я выбрала ее в качестве имени за ощутимый привкус респектабельности. Что до Бранвен, то я нашла это имя в старом справочнике «Список имен, рекомендуемых для жителей Британских островов».

— Мне нравится ваше новое имя, — сказал Амадео, когда я закончила свою исповедь. — Но, должен признаться, старое тоже. Оно поэтично, напоминает индейское.

— Так здесь и зарыта собака! — воскликнула я. — Мой прапрадедушка был солдатом Боска Редондо, и родители думали, что, назвав меня именем, близким именам коренных американцев, изменят то, что они называли жестокой кармой. Но вместо этого только заставили меня понапрасну краснеть.

Увидев, что Амадео засмущался и не знает, как реагировать, я быстро продолжила:

— Не важно, это все в прошлом. А каково происхождение имени Амадео Грегориан?

— Если начистоту, тоже собственное изобретение, — проговорил Амадео, конспиративно понизив звучащий как флейта голос. — Мое настоящее имя Итиро Танака — похоже на отвратительный, бледный, рыхлый и скучный огрызок турнепса, правда? А получил я его потому, что мои родители развелись прежде, чем я родился, и меня взяли к себе японские дедушка с бабушкой. Ну а мне показалось нужным заявить о своей итальянской составляющей, и, конечно, я обожаю Вольфи — ну, Моцарта, так оно и сошлось. Грегориан? Тут я просто решил, что это звучит шикарно: molto elegante.

— Вне всяких сомнений, о-ча-ро-ва-тель-но! — пропела я, и Амадео рассмеялся.

— Кроме того, — добавил он с искренней, озорной улыбкой, — мое новое имя неизмеримо лучше для дела. Кстати о бизнесе, я разговаривал с Кумо Такатори…

Тут на лице у меня, скорее всего, появился вопрос, и Амадео поторопился разъяснить:

— С шофером Эрики.

— Ах да, — откликнулась я, впервые услыхав его имя.

— Он рассказал, — продолжил Амадео, — как вы потрясающе победили всех в этом огромном состязании в храме Змеи…

— Ерунда, — запротестовала я. — Просто совпадение. Или созмеение. — Амадео засмеялся, хотя я как-то не понимала, насколько ему доступны такие тонкости языка.

— Как бы то ни было, — заявил он, — я хотел бы поздравить вас, преподнеся то, что мы скромно именуем il transformazione muracoloso— волшебное превращение, разумеется, за счет фирмы, то есть за мой. И я настаиваю на этом. Начнем со стрижки. Вы никогда не хотели изменить этот стиль маленькой девочки?

Дальше я, вероятно, снова вздремнула, потому что вернулась к реальности, лишь услышав слова Амадео: «Ну-с, и как оно вам?» Я глянула в зеркало, и у меня отвалилась челюсть, буквально. Волосы мои всегда просто висели унылыми патлами, поэтому и приходилось носить хвост. Теперь же они грациозно касались плеч, окружая лицо ореолом искусно уложенных прядей. Никогда они не были ни такими густыми, ни такими блестящими, ни такими… рыжими.

— Отлично, — сказала я. — Но откуда же взялся этот цвет?