Призрак в машине

Когда Джордж тщательно укладывал пересыпанные нафталином платья, его внимание привлек халат, который мать называла «чайным». Серый креп-жоржет, сборчатый подол, цветы персикового цвета… Искушение оказалось непреодолимым. Он снял костюм и рубашку, расшнуровал черные оксфордские туфли [146] , сбросил носки и облачился в халат, который пришелся худому Джорджу как раз впору. К несчастью, Футскрей был очень высоким, а потому халат доходил ему… в общем, стыдно было смотреть. Поэтому он нашел более длинный халат и некоторое время походил в нем. Это оказалось очень удобно. Он не помнил, когда в последний раз так спокойно себя чувствовал. И тут беднягу осенило: до сих пор он не знал, что такое настоящий мир.

146

Мужские полуботинки на шнурках (в отличие от кембриджских, с резинкой на подъеме).

После отправки остатков одежды в Общество помощи престарелым он обошел все благотворительные магазины и универмаги. Придумав не выходящую из дома сестру («очень высокую, примерно моего роста, размер двенадцатый»), он нашел множество прелестных вещей, за исключением туфель. В конце концов Джордж купил пару мужских, сделанных из мягкой белой кожи, элегантных, остроносых и украшенных маленькими золотыми кисточками. Унисекс, блин.

С тех пор Джордж каждый вечер проводил в том, что считал своей настоящей одеждой. Отрастил волосы, выбросил бриллиантин, стал пользоваться ароматным шампунем, кондиционером и делать себе горячий масляный компресс. Приобрел новейший фиксатор протезов, перестал щелкать зубами и каждый день принимал ароматизированную ванну. Плеер для компакт-дисков заставил Джорджа полюбить легкую музыку, затмившую его прежнюю страсть к макраме. Иногда Джордж танцевал под романтические мелодии Коула Портера [147] . В другие дни предпочитал страстные танго, которые танцуют в аргентинских кафе под открытым небом. Когда начинала горько рыдать скрипка, он делал несколько длинных петляющих па по ковру, рывком поворачивал голову к лацкану, а потом возвращался обратно. Обычно эти представления сопровождались парой бокалов шампанского.

147

Коул Портер (1893–1964) — американский композитор и автор текстов классических бродвейских мюзиклов (в т. ч. «Целуй меня, Кэт» по «Укрощению строптивой» Шекспира, 1948) и сотен популярных песенок.

Наконец Джордж надумал отдать дань двадцать первому веку и купил автоответчик. Это решило все его проблемы. А особенно связанные с Церковью-за-Углом. Люди звонили и оставляли сообщения. Он не отвечал. Они звонили снова, он не отвечал. Они звонили снова, а потом сдавались.

Дорис не жалела, что хозяева Эпплби-хауса отказались от ее услуг. Честно сказать, за последнее время случилось столько всего, что она была рада сделать перерыв. Теперь ей нужно было ухаживать не за двумя, а за четырьмя, и работы прибавилось так, что впору было удивляться. Такого она не ожидала. Но к своей роли матери-наседки Дорис относилась спокойно. Как-то во время одной из встреч, ставших куда менее частыми, она сказала Бенни, что чувствует себя так, словно готовилась к этому всю свою жизнь.

Удивляла ее только легкость, с которой Эрнест приспособился к новой ситуации. Он поддерживал ее с самого начала, но был мужчиной за шестьдесят, любившим порядок, мир и покой. Когда Карен и Рой стали регулярно приходить в Дан-роуминг, Дорис ждала, что Эрнест будет убегать из дома чаще, чем раньше. Исчезать на заднем дворе и заниматься своими птичками. Или копаться в сарае.

Ничего подобного. Он стал совсем другим человеком. Поил Карен чаем, когда Дорис была занята. Смотрел с ней телевизор, пытался высказывать свое мнение о поп-звездах и представителях других направлений, хотя не знал, кто есть кто. Даже пробовал помогать ей делать домашние задания, которых было поразительно много. Вскоре они с Дорис остро ощутили отсутствие нужной литературы. У Эрнеста было несколько книг о птицах, а у Дорис — десяток любовных романов и журналов по кулинарии и вязанию. В церкви хранилась беспорядочная куча книг. Эрнест разыскал там энциклопедию, а Дорис записалась в передвижную библиотеку, где был хороший фонд. Кроме того, она узнала, что может заказать любую книгу и ее доставят — правда, за дополнительную плату.

Они столкнулись со множеством новых и странных вещей. Особенно это касалось школы. По простоте душевной Дорис думала, что дети уходят туда утром, возвращаются во второй половине дня, и на этом все кончается. Как бы не так. Вскоре она узнала о существовании проектов, экскурсий, до- и послешкольных мероприятий. Дней здоровья, спортивных соревнований и концертов самодеятельности. Лотерей, благотворительных базаров и родительского комитета. Карен, стыдившаяся того, что ее настоящая мать носа в школу не казала, азартно вовлекала Дорис в общественную деятельность.

Миссис Крудж старалась как могла. Собирала марки с изображением Блу Питера [148] пекла пироги для собак-поводырей, шила костюмы для октябрьского выступления школьного хора и искала ветки шести разных деревьев или кустарников для кабинета естествознания. От дежурств в школе и сельском архиве их спасло только то, то Дорис не умела водить машину, а Эрнест больше не рисковал ездить после наступления темноты.

Но даже это не смогло напугать Эрнеста. Его убедили (или, как он выражался, заставили) красить золотой и серебряной краской крепость с башенками для представления в честь окончания осеннего семестра. В программе эта крепость именовалась последним оплотом короля Венцеслава, хотя само представление носило название «Большое приключение Холли и Айви» [149] . Карен сказала, что они напишут этот кусок в ходе репетиций. Дорис отказала девочке только в одной просьбе: взять на рождественские каникулы трех ящериц.

148

Знаменитый скаковой жеребец чистокровной английской породы, выигравший в 1939 г. четыре скачки.

149

Остролист и плющ соответственно — растения, которыми на Западе принято украшать дома на Рождество; также распространенные женские имена.

В настоящий момент с деньгами было туговато, но все должно было измениться после выяснения вопроса с пенсией, которая причиталась Карен. Социальные службы отнеслись к идее удочерения «очень положительно» и объяснили, что это будет сделано задним числом. А Рой отдал Дорис четыре с лишним сотни фунтов, которые нашел в комнате Авы. Круджи решили положить половину этих денег на личный счет Карен, а остальное потратить на хорошие рождественские подарки для нее и Роя. С едой проблем не было. Дорис готовила сама, не связываясь с тем, что Эрнест называл «дерьмом фабричного изготовления»; при этом четыре порции получались не намного дороже двух. Кроме того, Рой регулярно приносил что-нибудь из «Теско». Отбивные, фрукты и тому подобное; вчера это была коробка фиников, а в последний уикэнд — отличная жареная курица.

К сожалению, ожидаемых дивидендов от небольшого количества акций «Бринкли и Латама», доставшегося Дорис, не поступило. Вскоре после смерти миссис Латам контора закрылась. Никто ничего не объяснял, но Дорис к этому и не стремилась. Она знала только одно и говорила об этом всем, кому не лень было слушать: от такого у бедного мистера Бринкли разорвалось бы сердце.

Несмотря на это и другие мелкие разочарования, Дорис никогда не чувствовала себя такой счастливой. Но другие родители говорили ей, что за счастье приходится платить. В ее случае платой была постоянная тревога за здоровье Карен. Эта тревога, днем отступавшая в дальний угол сознания из-за множества дел, по ночам собиралась в черный шар и скапливалась где-то в низу живота. Иногда Дорис видела девочку во сне, и эти сны всегда заканчивались плохо.

Головные боли Карен не проходили. Осторожные уговоры сходить ко врачу не помогали. После ужасных слов, сказанных Карен матерью, это было неудивительно. Дорис даже пробовала подкупить девочку. На племянников и племянниц миссис Крудж это действовало безотказно, но тут нашла коса на камень.

Карен никогда не признавалась, что плохо себя чувствует. Страх перед врачами укоренился в ней слишком сильно. Но Дорис замечала, что иногда девочка щурилась от боли. На прошлой неделе она зажала ладонями уши, стараясь не плакать. Взволнованная миссис Крудж поговорила со своей сестрой. Та была убеждена, что это опухоль мозга и что на счету каждая минута.

Дорис пришла в отчаяние. Она не могла рисковать новой и очень важной для нее связью с Карен. Если она хитростью заманит девочку в кабинет, та потеряет к ней всякое доверие. А если врач скажет, что нужно сделать рентгеновский снимок? Дорис представила себе, как испугается бедная девочка, которую «ради ее же блага» приведут в комнату, уставленную странными машинами.

Несколько дней назад Карен простудилась. У нее начался сильный кашель. Нужно было что-то делать. Дорис записалась на прием к доктору Дикенсону, дорабатывавшему последние две недели. Сказала, что дело неотложное, пришла к нему в конце утреннего приема и изложила все с самого начала, тщетно пытаясь сохранить спокойствие.

Доктор сказал, что головные боли могут вызываться множеством причин. Что опухоли мозга встречаются у взрослых очень редко, а у детей еще реже. Но, конечно, Карен нужно осмотреть. Велел Дорис немедленно зарегистрировать девочку и сказал, что заедет в Данроуминг во второй половине дня. У него есть идея, как можно обставить этот визит.

Доктор Дикенсон приехал около четырех часов и оставил свой чемоданчик в прихожей. Заранее предупрежденный Эрнест заварил чай, собрал поднос, велел Карен отнести его, а сам молча ретировался. Когда Карен принесла чай, гадая, достаточно ли он крепкий, Дорис закатала рукав и протянула доктору запястье, которое тот начал бережно пальпировать.