Призрак времени

— Дорогой председатель Искра, вы выловили всех! — Марина смотрела иа него ласково и благодарно. — Мы надеялись, что долетит и будет перехвачен хоть кто-то, чтобы рассказать… ну, в лучшем случае двое. Но перехватить в объеме Солнечной троих!..

— Да, техника эти семьдесят лет не стояла на месте! — добавил Март.

— Хорошо, оставим восторги на потом, — поднял ладони Искра. — Кстати, вы должны быть наиболее благодарны тем, кто вас так точно направил. Но сначала вопросы. Что произошло? Где еще трое? Где звездолет, если он не погиб и на трассе его нет? Ведь пространство есть пространство, сами понимаете; все видно. И наконец, что означает та фраза из радиограммы и ваша расшифровка ее: что яркость звезды Г-1830 УМЕНЬШАЕТСЯ от приближения к ней?!

— Пространство есть пространство… — раздумчиво повторила Марина Плашек. — И время есть время — так?

— Вы вроде как сомневаетесь в этом? — Искра пожал плечами. Он чувствовал некоторую неловкость с самого начала беседы: он был старше и по возрасту, и по положению — и в то же время явно моложе, МЕНЬШЕ их, переживших такое.

— Выходит, старый Бруно был прав, — так же задумчиво вела та. — Есть вещи, которые можно познать только в упор. На местности. Там.

Галина рывком поднялась с кресла, подошла к перилам, взглянула в небо, показала рукой вверх и в сторону гор:

— Они теперь во-н там! В созвездии Скорпиона.

Все четверо были астронавты — и не нуждались в звездных картах, чтобы даже днем на Земле сориентироваться во вселенском пространстве. Но Искра был ошеломлен: женщина указала не на созвездие Тельца, кое сейчас было внизу на востоке, под горизонтом, а в противоположную сторону!

— Да… — кивнул Март. — Уже лет шесть, как долетели — к звезде. Должны возвращаться. И им очень не помешала бы помощь. На обратном пути. А может быть, даже — извините, Галина и Марина, — и спасение. — Он повернулся к Искре. — Давайте, начну я. Потому что в тот день дежурили мы с Иваном Коренем…

Часть первая С точностью до наоборот

1. "Открытие, оно же закрытие…"

I.

В механическом отсеке звучала чистая мелодия скрипок. У каждого астронавта были свои любимые композиторы, свои избранные записи. Иван Корень любил Третий концерт Бетховена для фортепьяно с оркестром. Под эту музыку хорошо работалось и думалось. Вступление скрипок в темпе медленного марша. Потом нежная певучая мелодия… Сейчас вступит фортепьяно.

В динамике щелкнуло, послышался тенорок Стефана Марта:

— Иван, а ведь со звездой что-то случилось…

— Случилось? — капитан выключил станок, удивленно скосился на динамик. Испортилась, что ли?

— Наверно, да. Она, осторожно говоря, не становится ярче.

— Но это оптический обман — от увеличения скорости, — подумав, спокойно сказал Корень. — Звезда была оранжевой, потом пожелтела, теперь она голубая. Эффект Допплера. А наибольшая чувствительность глаза приходится на желтый цвет…

— Спасибо, я тоже все это проходил! Но вот сейчас смотрю — и глазам не верю.

— Ну, хорошо, проверь приборами распределение яркости звезды по спектру. Ты ведь понимаешь, что это чепуха?

— Понимаю, Вань, понимаю. В том-то и дело, что я все понимаю… — голос затих. Щелчок — и снова зазвучала музыка, соло фортепьяно в бетховенском концерте.

Корень снова включил электроэрозионный станок. Сине-белые искры начали хлестать латунный цилиндр, выплевывать в бензол черные крошки и муть. После электрорезца оставался глубокий трапециовидный паз. Искры погасли. Корень извлек из ванны теплую втулку, остро пахнущую бензолом, потрогал поверхность паза: шершавая. Вытер втулку, зажал в тиски. Достал из ящика напильник с мелкой бархатной насечкой, начал осторожно притирать грани паза.

Вечная музыка звучала среди вечных звезд. Руки Ивана делали другое не менее вечное дело, без которого ничего не было бы: работу. Созидание. И сложный ритм концерта Бетховена удивительным образом совпадал с движениями рук Кореня. Он даже начал тихо подмугыкивать.

Все идет хорошо, на славу: и втулка, и экспедиция… жизнь удалась.

Минуло пятнадцать лет со дня старта, по внутреннему счету девять. Если вычесть время анабиоза, каждый из них прожил в звездолете не более четырех лет. А сколько сделано!

Тогда от Солнечной удалялась, выбрасывая голубые столбы пламени, трехсотметровая герметическая цистерна. На три четверти она была заполнена аннигилятом, восьмую часть занимал склад материалов, инструментов, приборов и продовольствия. В носовом, угнетающе пустом и неуютном отсеке сидели на ящиках шестеро, четверо мужчин и две женщины. Они посматривали на голые стены с сизыми следами сварки и раздумывали, с чего начать.

— Да-а… — усмехнулся Корень своим воспоминаниям, бросил втулку в банку с чистым толуолом: отмыть масло.

Цистерна без названия (его решили дать, когда все сделают, обустроят) ввинчивалась в пространство. Внутри же — да и снаружи — кипела работа. Первые годы трудились все астронавты: свинчивали параболические решетки антенн в пустоте под бешенно крутящимися звездами, собирали схемы, налаживали и выверяли курсовые автоматы, малярничали, прессовали из пластмасс бытовые приспособления, проектировали и монтировали душевые и санузел так, чтобы отходы шли на удобрение в оранжерею, склонялись над станками, отыскивали в гигантском корпусе кораблч игольчатые отверстия истечения воздуха, переплавляли отходы материалов, готовили пищу…

Но наиболее увлеченно каждый исполнял свое любимое дело. Вряд ли кто из членов экипажа создал бы такую оранжерею, кроме Марины Плашек. А кто лучше Галины Крон озвучил бы все отсеки! Всегда есть музыка — вместо угнетающей тишины пространства: стереозвучание, будто сидишь в хорошем концертном зале, той же полноты диапазон. Это нужно уметь и любить.

"Как много может сделать человек!" — подумал Корень. На Земле твой труд растворяется в работе многих, не так заметен. А здесь — вот она, совершенная звездная машина, сгусток их работы, мысли, творчества; их корабль, жилище, инструмент исследования Вселенной. "Буревестник!" Они шестеро создали это за 4 релятивистских года жизни. Теперь работу даже приходится экономить…

Стефан вошел в мастерскую, глянул растерянно исподлобья:

— Яркость звезды не увеличилась против стартовой. Ни в одной части спектра. Так что эффект Допплера не при чем. — Главный конструктор утомленно прижмурился. — Знаешь, по-моему, яркость даже уменьшилась…

Они вдвоем дежурили на корабле. Остальные спали в контейнерах анабиозной установки при температуре, близкой к абсолютному нулю. Когда самое нужное: обсерватории, энергосистема, оранжерея, каюты и кухня, система автоматического управления двигателями — было исполнено, перешли на режим трехмесячного дежурства по двое. И силы, и жизнь также следовало экономить.