Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

— Джери! — окликнул его Тетли, как из ружья выстрелил: таким голосом он, наверное, прежде будил солдат.

Джералд беззвучно слез с лошади и поднял лежавший на одеяле револьвер мексиканца. Затем, как лунатик, пошел к моему парню.

— Сзади него! — рявкнул Тетли.

Сын остановился и огляделся по сторонам.

— Что?

— Да проснись ты! Тебе сказано, обойди его сзади! Не становись между ним и Крофтом!

— Ладно, — сказал Джералд и сделал то, что от него требовали. Он долго копался, прежде чем найти револьвер старика, отыскавшийся под седлом.

— Сдай револьверы Майку, — велел Тетли, кивнув головой в сторону двух незнакомых мне ковбоев. Джералд это сделал, передав охапкой револьверы вместе с ремнями и кобурами.

Мне было неловко смотреть, как Тетли туркает парня, вроде мамаши, заставляющей трехлетнего малыша переделывать заново то, что ему не удалось с первого раза.

— Теперь обыщи всех, только со спины заходи! А потом перетряхни одеяла!

Джералд сделал все, что ему было сказано, но теперь он, кажется, начал просыпаться. Челюсти у него были стиснуты. Он нашел еще пистолет на мексиканце — маленький такой пистолетик, какие обычно носят при себе завсегдатаи игорных домов. Пистолет висел у того на шнурке под жилетом. Под одеялом у молодого парня оказался карабин. Джералду претило обхлопывать их, как велено, и когда он прошел мимо меня, чтобы передать Марку карабин и пистолет, я услышал, как он тяжело дышит.

Тетли следил за Джералдом, а сам, пока тот занимался своим делом, разговаривал с моим пленником.

— Есть тут еще кто из ваших?

Молодой парень немного успокоился. Теперь он смотрел сердито и начал было опускать руки.

— Могу я поинтересоваться, какое право…

— Молчать, — сказал Мэйпс, — и держи руки вверх!

— Теперь уже не обязательно, Мэйпс, — сказал Тетли. — Можешь опустить руки, — обернулся он к молодому человеку. — Я тебя спросил, есть с вами кто-нибудь еще?

— Нет.

По-моему, парень не врал. Тетли посмотрел на него пристально и, кажется, тоже решил, что тут все чисто. Он повернулся к Марку и второму незнакомому мне ковбою:

— Свяжите им руки, — приказал он. Молодой парень опять двинулся вперед.

— Ни с места, — сказал ему Тетли спокойно, и тот остановился. У него был большой рот с полными губами, и тем не менее столь же выразительный, как и тонкогубый рот молодого Тетли; сейчас он был плотно поджат, но даже и так был бы хорош на каком-нибудь женском лице — Роуз Мэпин, например, — пикантном и соблазнительном. И глаза большие и темные на худом лице, тоже под стать красивой девушке. Кисти рук длинные и костлявые, беспокойные, а запястья широкие и крепкие.

Он сказал хрипловатым голосом:

— Надеюсь, вы снизойдете сообщить нам, за какие провинности нас задержали.

Мэйпс все еще усердно разыгрывал из себя власть:

— А ты помалкивай, пока тебя не спрашивают!

Тетли все всматривался в молодого человека, пока те двое вязали пленных одним лассо и теснили к костру, подальше от хижины. Он продолжал смотреть на них, когда они остановились там, стоя плечом к плечу — мексиканец посередине — лицом к костру, спиной к лесу и снегу, все еще понемногу падающему. Будто думал, что может решить вопрос, виновны они или невиновны, просто так посмотрев на них и пораскинув мозгами; занятие это явно доставляло ему удовольствие. Мексиканец стоял сгорбившись, старик по-прежнему ничего не соображал, но молодой парень был возмущен и оскорблен тем, что его связали. Он повторил вопрос тоном, который плохо соответствовал его теперешнему положению. Затем Тетли сказал:

— Я бы предпочел, чтоб вы сами сознались, — и улыбнулся многозначительно.

После этого он сделал знак отделениям, притаившимся в темноте в лесу, слез с лошади, сунул уздечку сыну и подошел к костру; там остановился, расставил ноги и, протянув к огню руки, стал потирать их одну о другую с таким видом, будто греется у себя дома перед камином. Не оглядываясь, он приказал подбросить сучьев в костер. А сам, все с той же улыбочкой, продолжал смотреть поверх огня на троих выстроенных в ряд людей.

Мы все спешились и теперь с трудом передвигали ноги, одеревеневшие от долгого сидения на холоде в седле. Я выбрал себе местечко у костра и присел, приглядываясь к мексиканцу. Он стоял, повесив голову, будто знал, что виноват и что деваться некуда, однако зорко следил за всеми исподлобья. Мне он показался человеком бывалым и себе на уме. Я дал бы ему лет тридцать, хотя наверняка сказать было трудно, как всегда с индейцами. Морщины вокруг рта, в уголках глаз и на лбу глубокие и четкие, будто прорезанные острым ножом по темному дереву. Кожа лоснилась в свете костра. Лицо непроницаемо, но я догадывался, он еще обдумывает, нельзя ли как-нибудь вывернуться. И вдруг оно резко изменилось, хотя невозможно было сказать, что именно переменилось и как. По-видимому, при всей своей настороженности, он не заметил сигнала Тетли и для него было неожиданностью появление у нас за спиной Мамаши и ее отделения. Он быстро огляделся по сторонам и, когда увидел еще два приближающихся отделения, то отвел глаза и потупился. Теперь передо мной был другой человек, он как-то потух и совершенно сник.

Старик стоял, тупо глядя перед собой. Он не менял позы, с тех пор как проснулся. У него, по-видимому, никаких догадок не было, даже смутного предчувствия, только безотчетный страх. Он переводил с одного на другого бессмысленно выпученные глаза; рот все время оставался приоткрытым, щеки и подбородок заросли седой щетиной.

Увидев всю ватагу в сборе, молодой парень сказал Тетли:

— По-видимому, мы очень важные персоны или очень опасны. Что это, Комитет бдительности? — Однако, прежде чем он заговорил, его передернуло. Мне показалось, что мексиканец тихонько ткнул его локтем.

Тетли, продолжавший с улыбкой смотреть на него, ничего не ответил. Думаю, сохранять присутствие духа им было нелегко. Сзади, почти вплотную к нам, подъехала Мамаша-Грир и, еще не успев слезть с лошади, заявила:

— Нет, сынок, вовсе не такие уж вы неодолимые. Просто большинство ребят никогда прежде не видали, как разом троих вешают. — Ее слова мало кому показались смешными.

Подтянулись все, кроме братьев Бартлетов. Некоторые оставались на лошадях, рассчитывая, по-видимому, что дело это много времени не займет, радуясь, возможно, что нашлись другие, готовые принять в нем более деятельное участие. Некоторые спешились и подошли к костру, неся с собой веревки. Веревок хватило бы на двадцать висельников, да и то с большим запасом на каждого.

— Вешают? — сказал молодой парень, будто только сейчас до него дошел смысл происходящего.

— Вот именно, — сказал Фернли.

— Но почему? — спросил парень, начиная дрожать. — Что мы сделали? Мы же ничего не сделали. Я вам уже сказал, мы ничего не сделали. — Потом овладел собой и сказал Тетли более спокойно: — Может, вы все-таки скажете, какое обвинение нам предъявляется?

— Конечно. Это не самосуд какой-нибудь, мы сперва все точно выясним. Шериф, — сказал он Мэйпсу через плечо, — объясните.

— Угон.

— Угон? — эхом повторил парень.

— Да-с. Слыхал когда-нибудь про такое?

— И умышленное убийство, — сказал Фернли. — Может, и про такое слыхали?

— Умышленное убийство, — повторил парень оторопело. Я думал, он сковырнется с копыт, нет — устоял, взял себя в руки и только пару раз провел по губам языком, будто во рту и в горле у него пересохло. Обвел нас взглядом и понял: хорошего ждать нечего. Взгляд прошелся по плотному кольцу лиц, к шуткам не расположенных.