Призраки Фортуны

Зубов поднялся.

— Ваше сиятельство, вы изволите говорить загадками, но если вы себя имеете в виду, — Зубов даже немного нахмурился, показывая, что даже подозрения в неблагодарности ему в высшей степени оскорбительны, — так я, видит Бог, за ваше сиятельство готов и жизнь отдать…

Салтыков замахал руками.

— Ну-ну, голубчик, я не об этом… В преданности твоей я не сомневаюсь, и жизнь за меня отдавать не надо… — Салтыков замолчал, как бы подыскивая нужные слова. — Ты мне лучше вот что скажи, как драгоценное здоровье Ольги Александровны?

Зубов даже не сразу понял, что фельдмаршал спрашивал о его дочери. А когда понял, то на минуту онемел от нахлынувших на него чувств. «От тебе раз! Эт-то что ж… Неужто?.. — Александр Николаевич, как мог, пытался скрыть необузданную радость, накрывшую его с головой. — Неужто Лялька и старого вдовца проняла?!»

Но правда превзошла все его предположения.

— Так ничего вроде… — осторожно начал он, — а что ей сделается, вон кобылица какая вымахала. Уж чем-чем, а здоровьем-то Господь вроде не обделил.

Наконец Салтыков, по-видимому, и сам не в силах более сдерживать переполнявшую его новость, как есть выложил все обалдевшему отцу.

Александр Николаевич на мгновение даже потерял дар речи. А когда до него дошло осознание тех возможностей, которые через дочь открывались для его семейства, на глаза навернулись слезы, и он, рухнув на колени, принялся целовать руки Салтыкову.

Князь и сам так растрогался, то ли от мерещившихся и ему перспектив, то ли от такого искреннего проявления дружеских и вместе с тем верноподданнических чувств, что, подняв Александра Николаевича с колен, заключил его в свои объятия и расцеловал в обе щеки.

Пришлось даже прибегнуть к исконно русскому успокоительному средству. Выпив по три рюмки наливки, принесенной дворецким, мужчины наконец уселись, уже на равных, в кресла и перешли к конкретному обсуждению «дела».

После пятой рюмки Салтыков решился сказать то, что у него уже давно было на уме.

— Александр Николаевич, любезный, только ведь это… На такой важной позиции, я имею в виду фрейлины, в девицах-то быть вроде как и не пристало… Надо бы Ольгу Александровну замуж выдать, да побыстрей!

Отец, пребывавший в радостной эйфории и от новости, и от наливки, спохватился:

— Так что же делать-то, девке-то ведь только что шестнадцать стукнуло… Да и потом, где ж я ей так быстро жениха достойного найду?..

— А ты не горюй, Александр Николаевич, ведь у тебя друзья есть, которые о тебе уже позаботились… Ты, главное, их потом не забудь, — опять без обиняков намекнул Зубову Салтыков. — Есть у меня на примете один очень подходящий кандидат… — Сияющий Салтыков поднялся с кресла.

Зубов затаил дыхание.

— Жеребцов, Александр Алексеевич, камергер и тайный советник. Старинная и достойная фамилия…

Глава шестая Фавориты и фаворитки

1787 год. Гатчинский дворец. Санкт-Петербургская губерния

Взволнованный и слегка обескураженный, Александр Николаевич Зубов отправился к дочери, по дороге пытаясь облечь предложение Салтыкова «о высочайшей милости» в наиболее пристойную для девичьих ушей форму. Однако после недолгих раздумий он решил, что достаточно будет просто сказать дочери о ее назначении в ближайшее окружение будущей императрицы — что было действительно в высшей степени «высочайшей милостью», а уж со всем остальным предоставить ей возможность разобраться самой. Главное — объяснить и подготовить дочь к новости о скоропостижном замужестве.

Именно этот момент немного волновал отца. «А ну как упрется… — размышлял про себя Александр Николаевич. — Кто их, баб, разберет, сегодня одно, завтра другое на уме…»

По привычке отец вошел в комнату дочери без стука.

Ольга сидела перед зеркальным трюмо и при помощи трех девок примеряла новый, увитый гирляндами из живых цветов парик.

На Оле были одни батистовые панталоны и поверх рубахи из того же материала корсет. Нещадно сдавив талию, корсет не столько прикрывал, сколько вздымал ее грудь, как две только что взбитые пуховые подушки. Остатки поглощенной корсетом рубахи, совершенно случайно зацепившись за соски, ничего не скрывали, а лишь подчеркивали мраморную белизну великолепного бюста.

Александр Николаевич аж крякнул от неожиданности и густо покраснел. На лбу его выступила испарина. Оторопев и закашлявшись, он смутился и, не нашедши ничего лучшего, как ошпаренный выскочил из комнаты. Немного отдышавшись и приведя себя в порядок, он, осторожно постучавшись, вновь вошел в комнату дочери. Ольга уже успела накинуть на плечи легкий пеньюар, от которого, впрочем, было довольно мало пользы, но приличия все же были соблюдены. Пряча глаза, Александр Николаевич без обиняков выложил дочери последние новости…

Однако реакция Ольги изумила и даже несколько озадачила его. Оля, как маленький ребенок, которому неожиданно нянька сунула в руку леденец, запрыгала от радости, узнав о высочайшем пожаловании в фрейлины. Но это еще можно было предвидеть. А вот когда дочь кинулась к отцу на шею, услышав о перспективе замужества, Александр Николаевич опешил и даже немного обиделся на дочь.

— Тебе что ж, в отцовском доме плохо, Ляленька?.. — неуверенно пытаясь высвободиться из объятий дочери, бурчал вспотевший Александр Николаевич.

— Да нет, что вы, тятенька! Просто послушанием своим, как примерная дочь, хотела вас порадовать, — надула и без того пухлые свои губки Оля. — А вам все не угодишь!

— Ну коли так, то и впрямь порадовала, — сразу пошел на попятную размякший отец.

— А кто жених-то, не томите, сказывайте, папенька! — все еще возбужденно прыгала вокруг него дочь.

— Камергер и тайный советник Александр Алексеевич Жеребцов…

Услыхав фамилию суженого, Оля на мгновение застыла, а потом вдруг расхохоталась, да так заливисто и заразительно, что Александр Николаевич, совершенно не понимая причину смеха, тоже захихикал вместе с дочерью. От смеха Оля повалилась на диван, две ее «пуховые подушки» колыхались от сотрясавшего девушку смеха. Александр Николаевич опять вспотел.

«Последняя рюмка все же была лишняя…» — Придя к такому умозаключению, Александр Николаевич, весь красный и несколько озадаченный реакцией дочери, поспешил побыстрее убраться восвояси. Но еще долго доносились до него с девичьей половины восклицания «Жеребцова!..» и взрывы заливистого хохота.

Вера отца в свою дочь не обманула Александра Николаевича Зубова. Ольга Александровна так «разобралась» во вновь сложившейся при дворе наследника-цесаревича ситуации, да притом с такой тщательностью, искусством и даже неистовством, что не прошло и двух месяцев, как Салтыков опять вызвал к себе Зубова-отца. Точнее, не вызвал, а «покорнейше просил пожаловать по делу, не терпящему отлагательства». Предмет разговора на сей раз был не столь радужный.