Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья
Шрифт:
Все дальше в прошлое уходят те драматические события. Имя Дантеса становится нарицательным. При этом стираются обыкновенные черты собственно человека, и на их место заступают некие отвратительные и страшные мистические знаки..
Одно время всеобщей популярностью пользовалась легенда о том, что Пушкин стал жертвой всемирного масонского заговора.
Здесь надо сделать небольшое отступление. Появление первых масонских, или по-французски франкмасонских, лож в Петербурге исследователи относят к концу 1740-х годов. Во всяком случае, как утверждают литературные источники, к середине XVIII века их «было уже немало». С 1787 по 1822 год, когда император Александр I их официально запретил, в столице насчитывалось до двадцати различных масонских лож. Все они имели замысловатые экзотические названия. Существовали такие ложи, как «Розенкрейцерская», «Умирающего Сфинкса», «Пламенеющих друзей», «Великая ложа Астрея» и так далее.
Появление масонства в России вообще, и
Между тем отношение к масонству в России было неоднозначным. Его то разрешали, то запрещали. Не жаловали масонов и в простонародной среде. Молва утверждала, что на их собраниях творится что-то нечистое. Слово, производное от «франкмасона», — «фармазон», очень скоро превратилось в откровенное ругательство. Правда, это связано еще и с тем, что доступ в масонские ложи был строго ограничен и оговаривался многочисленными условиями, среди них не на последнем месте стояли древность рода, высокое общественное положение и богатство. Среди петербургских масонов встречаются имена общественных и государственных деятелей, крупных военных чиновников и даже членов царской фамилии. По преданию, император Павел I еще в бытность свою наследником престола «келейно принят в масоны» сенатором И. П. Елагиным. Елагин считался одним из виднейших деятелей русского масонства. О нем говорили самые невероятные вещи. Даже после смерти Елагин оставался в центре внимания городского фольклора. Так, легенды утверждают, что при вскрытии его склепа в Александро-Невской лавре могила сенатора оказалась пустой. Если верить фольклору, и Александр I чуть ли не в течение десяти лет состоял членом одной из масонских лож.
В 1822 году вышел указ Александра I о запрещении масонских лож. В 1826 году он подтвержден новым императором Николаем I, после чего масонство, как общественное явление, в Петербурге вроде бы исчезло. Во всяком случае, официально. Однако мысль о всемирном масонском заговоре, ставившем своей главной задачей уничтожение лучших умов великого русского народа, никак не давала покоя «истинным патриотам». И легенда о гибели Пушкина в результате такого заговора вполне отвечала их дремучему сознанию.
Легенда дожила до нашего времени. В 1970-х годах она нашла отражение в околонаучных публикациях правого толка. Смысл этой черносотенной легенды сводился к тому, что Пушкина во время его пребывания в Кишиневе действительно приняли в масонскую ложу «Овидий». Однако надежд всемирной масонской сети не оправдал, и так как стал «неподкупным голосом и эхом русского народа», то был объявлен отступником.
Честь стать орудием масонской мести выпала Дантесу, и тот, «исполняя инструкции зарубежного центра», затевает интригу с женой поэта. Помешать заговору полиция не может, так как возглавляется масонами Бенкендорфом и Дубельтом. Они же после роковой дуэли уничтожают все компрометирующие мировое масонство документы, а Дантес, успешно выполнив задание, возвращается во Францию. В награду он еще получает и звание сенатора.
Однако вернемся к преддуэльным событиям 1836 года. Одну из самых зловещих ролей в истории с роковой дуэлью сыграла Идалия Григорьевна Полетика. Появление на свет обладательницы такого редкого для России экзотического имени связано с романтическими страницами биографии известного русского дипломата, светского льва и неисправимого волокиты графа Григория Александровича Строганова. Достаточно сказать, что читающая публика считала его одним из прообразов байроновского Дон-Жуана.
В бытность послом в Испании этот русский Дон-Жуан влюбился в жену камергера королевы Марии I португальскую красавицу графиню д’Эга. К чести Строганова, надо сказать, что после смерти жены графа влюбленные обвенчались. Но дочь их, названная именем одной из почитаемых в Испании католических святых Идалией, появилась все-таки задолго до брака и потому считалась побочной, незаконнорожденной. В свете ее стыдливо называли «воспитанницей» Григория Александровича. Ее полное имя было Идалия-Мария. Фамилия же ей досталась от мужа, полковника Кавалергардского полка А. М. Полетики.
Граф Г. А. Строганов состоял в двоюродном родстве с матерью жены Пушкина Натальи Николаевны. Таким образом, Идалия и Наталья Николаевна — троюродные сестры. Кроме того, они считались близкими приятельницами. С Дантесом Идалия была не только дружна, но, как говорили в свете, была в него влюблена. Впрочем, и в Пушкина тоже.
В жизни Пушкина Идалия Полетика сыграла самую неблаговидную и роковую роль. Всячески поощряя ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной, она устроила 2 ноября 1836 года на своей квартире свидание Натальи Николаевны с Дантесом, о котором тут же (не без ее же участия!) стало известно Пушкину. Это положило начало известным
трагическим событиям, закончившимся дуэлью и смертью поэта.Многие пытаются отыскать корни коварного поведения Полетики в ее совершенно необъяснимой ненависти к Пушкину, возникшей при жизни поэта и продолжавшейся всю долгую жизнь Идалии. Странным образом ее ненависть распространялась на пушкинское творчество, на памятники ему, буквально на все, что с ним связано. Известна легенда о том, что более чем через пятьдесят лет после смерти Пушкина, в 1888 году, узнав об открытии в Одессе одного из первых в России памятников поэту, она, живя в то время в Одессе и будучи уже далеко не молодой женщиной, отправилась к памятнику только затем, чтобы прилюдно плюнуть к его подножию. И, говорят, собиралась даже поехать в Москву, где тоже собирались открыть памятник поэту, чтобы сделать то же самое. Даже к концу своей долгой жизни, в 1889 году, когда посмертная слава Пушкина, казалось бы, достигла своего апогея, Полетика называла его рифмоплетом. Загадка ее ненависти становится предметом специальных исследований, в то время как фольклор предлагает свои варианты ответов.
Согласно одному преданию, Пушкин как-то смертельно обидел Идалию, когда они втроем — он, она и Наталья Николаевна — ехали в карете на великосветский бал. Некоторые рассказчики добавляют при этом одну существенную деталь. В карете было не трое, а двое: Пушкин и Идалия. И в эту злосчастную поездку Идалия сделала попытку сблизиться с Пушкиным. А тот отказался. Будто бы это и привело пылкую женщину в бешенство.
Согласно другому преданию, Пушкин однажды написал в альбом невзрачной Идалии любовное стихотворение и, хотя на улице было лето, пометил его первым апреля. Об этом и вправду бестактном поступке стало известно в свете, и Полетика уже никогда не смогла простить Пушкину подобной безжалостной насмешки. Организованная ею встреча Натальи Николаевны и Дантеса была якобы ее местью за обиду. Причем поступок Идалии был поистине коварным. Дело в том, что приглашение предполагало исключительно личную встречу Натальи Николаевны и Идалии в доме последней. И только когда Наталья Николаевна прибыла к Полетике, она поняла всю подлость и гнусность затеянной интриги. В совершенно пустой гостиной она застала ожидающего ее Дантеса.
Надо сказать, что через много лет после гибели Пушкина ненависть этой странной женщины к Наталье Николаевне усилилась еще больше. Дело в том, что в 1844 году вдова поэта вышла замуж за генерала Ланского, а тот, как утверждает молва, был в свое время любовником Идалии Полетики. По этому поводу современники ядовито злословили, что генерал, наконец, «бросил п о л и т и к у и обратился к поэзии», то есть, попросту говоря, в переводе с иносказательного на светский язык сплетен и пересудов, бросил жену полковника Полетики и обратился к вдове поэта Пушкина. Было отчего ненавидеть.
Остается добавить, что Идалия Полетика вместе с чувством ненависти и злорадства к Пушкину до конца своей жизни сохранила прекрасные отношения с Дантесом. В письмах к нему она уверяла Дантеса, что он не должен чувствовать за собой никакой вины за случившееся. И если кто-то и виноват в трагедии 1837 года, то только сам Пушкин.
Кроме широко известных фамилий Геккерна, Дантеса и Полетики, виновных в развязывании грязной интриги против Пушкина, следует назвать еще несколько имен. При этом необходимо особо оговориться, что непосредственные исполнители злосчастного пасквиля до сих пор достоверно неизвестны. В разное время ими считались разные люди. Это были и князь И. С. Гагарин, и князь П. В. Долгоруков, и князь А. В. Трубецкой. Все они принадлежали к так называемому племени петербургской «золотой молодежи», для которых злая мистификация, пошлый розыгрыш или непристойный обман значили не больше чем светская забава или веселое развлечение. Они были циничны, и последствия подобных развлечений ими просто не просчитывались. Ситуация усложнялась еще и тем, что в описываемое нами время подобные мистификации в Петербурге стали модными. Любители острых ощущений сочиняли самые смешные и нелепые свидетельства, дипломы и удостоверения на звания обжоры, глупца, обожателя, покинутой любовницы, дамского угодника, неверного мужа, обманутой жены и так далее и тому подобное. Вот и диплом, посланный Пушкину и его ближайшим друзьям, сохранял ту же стилистику: «Кавалеры первой ступени, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в великий капитул под председательством достопочтенного гроссмейстера Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно назначили г-на Александра Пушкина заместителем гроссмейстера Ордена Рогоносцев и историографом Ордена».
Как мы уже отметили, такие или подобные им тексты вполне укладывались в общую логику развлечений избалованной петербургской знати. Например, накануне своей свадьбы с Екатериной Гончаровой сам Дантес, обыгрывая название популярного спектакля «Безумный день, или женитьба Фигаро», с хохотом разбрасывал направо и налево каламбуры типа «Безумная осень, или женитьба Жоржа де Геккерна». Иногда такое поведение, возможно и извинительное в юношеском возрасте, не проходило и с годами и откладывало отпечаток на всю жизнь подобных сочинителей.