Призвание: маленькое приключение Майки

«В жизни всегда есть место хорошему, — решила про себя Майка. — Самое трудное — перестать бояться правды».

Нужно лишь досчитать до девяти и верить.

Изо всех сил.

Сладкий Гифт

Послышался мерный упругий стук.

По коридору легкой походкой шел белокурый негр. Тот самый щеголь с сахарной улыбкой, которого Майка приметила еще в фойе «Детского мира».

Негр высоко держал светлую голову, а рука его жила отдельной жизнью — она колотила об пол футбольным мячом.

Мужчина был ярок и пестр: над его иссиня-черным лбом вздымался желтый кудрявый чубчик-хохолок, рубашка была розовая, галстук фиолетовый, а темно-синий пиджак утягивал талию в рюмочку, отчего плечи казались еще шире, а изящество — очевидней.

Девочка увлеклась разглядыванием настолько, что напрочь забыла о вежливости: она и не подумала слезть с подоконника, когда негр с мячом оказался рядом.

Он укоризненно покачал головой и постучал ногтем по циферблату квадратных наручных часов.

— Гифт, — едва глянув на Майку, бросил он.

Имя это, или фамилия — так и осталось неизвестным.

Сонька сполз с подоконника и замычал что-то смущенное.

Щеголь, назвавшийся «Гифт», слушал, рассматривал носы своих блестящих ботинок, колотил мячом об пол и кивал стуку в такт.

Так-так, давал понять он.

— Стук-стук, — бился мяч.

— Of course, я понимаю, тебе приятно видеть старого друга, — с ленцой произнес он, едва Сонька умолк. — Но разве можно пропускать занятия?

Майка почувствовала укол ревности. Он умел слышать Соньку гораздо лучше нее. Гифт понимал его буквально, тогда как девочке еще многое приходилось додумывать.

Сонька опять заговорил на своем языке, но негр-щеголь оборвал его решительным:

— No, Сонни-бой, не годится. Когда-то апельсин был косточкой, но без регулярных усилий косточка никогда не стала бы плодом.

Майка решила звать красавца «мистер Гифт». На этом свете отыскалось бы немного вещей, которые действительно были бы достойны его. Например, девочка с трудом могла представить себе его жующим булочку в столовой, или спящим на диван-кровати. А если бы она увидела лощеного молодца в трико с вытянутыми коленками, как у папы, то, наверняка умерла бы от стыда.

Сомнений не было — мистер Гифт разбирался в детском мире, но разбирались ли дети в мире Гифта, сказать было сложно.

— Good, Сонни-бой, — произнес темнокожий щеголь. — Твой друг может следовать. Мисси Майка, вы хотите с нами? — спросил он, впервые глянув на девочку.

— Хочу, — спрыгивая с подоконника, согласилась она. — А куда?

Мяч заметался между рукой негра и полом, словно занервничав. Школьница решила, что мистер Гифт передумал, но нет — он коротко кивнул и отправился в противоположное крыло здания.

По дороге Сонька потихоньку сообщил, что у мистера Гифта много разных интересных штук, которые обязательно Майке понравятся.

Сонька хорошо знал свою подружку. Оказавшись за массивной дверью с бело-металлической табличкой «Кумiрня», почувствовала что-то вроде щекотки — так о себе давало знать ее неуемное любопытство. В этой комнате две стены состояли из полок, на которых теснились разнообразные скульптуры, бюсты и болванчики.

— Please, руками не трогать, — проходя вглубь помещения, сказал мистер Гифт. — Можно испачкаться.

Среди скульптур были и люди в парадном облачении, и в одних только накидках, и совсем голые. Девочка хихикнула. На самой верхней полке в угол было задвинуто изображение Никифора: голова, высеченная из светлого камня, имела узнаваемую лысинку, приметную бородку, не слишком маленький нос… Узнать чудаковатого ученого в голове можно было без труда, но безвестный мастер все же плохо сделал свою работу — у чурбанчика были злые глаза, так что считать его точной копией Никифора прозорливая девочка не собиралась.

Вообще, эти скульптуры и портреты, собранные воедино, выглядели в «Кумiрне» довольно нелепо. Им было тесно на ограниченном полочном пространстве — каждый требовал себе отдельной большой территории, а не получив ее, беззвучно возмущался: «Безобразие! Разве вы не видите, с кем имеете дело?».

Майка увидела — и поспешила следом за мистером Гифтом, туда, где играл с огнем камин, где на бело-мраморной полке тикали массивные золотые часы, где два больших кресла были повернуты к теплу, а у их ножек лежала мохнатая медвежья шкура.

Сонька уселся в кресло, а Майка, поймав безмолвное указание мистера Гифта, расположилась на стуле за Сонькиной спиной. Щеголь ловко закинул свой мяч в большой позолоченный кубок в углу, вышел к камину и, улыбаясь во все свои сахарные зубы, заговорил о красоте.

Именно так и называлось занятие, на которое случайно попала Майка.

— So… «Красота и мiр», — сообщил мистер Гифт, таинственным образом одной лишь интонацией передав, что говорит о том мире, который в старинные времена писался, как «мiр» и означал «землю, общество, вселенную».

Майка обратилась в слух.

Это было еще увлекательней, чем властолюбивые болванчики, что беззвучно злились на «мiр» за ее спиной.

Блестящий мистер Гифт рассказывал о переменчивой красоте человеческой цивилизации. Он вспоминал «палеолитических Венер» — приземистые женские фигурки из камня, которые считались образцом красоты для древних людей; говорил об идеальной симметрии античных статуй, легко переходил к позднейшим временам, когда красивой признавалась чрезмерная полнота, затем иронически улыбался нынешним худышкам, признанными за образец после английской девушки по имени Твигги.

— Все относительно, — повествовал он, элегантно облокотившись на каминную полку. — То, что сегодня видится смешным, завтра может оказаться естественным, а нынешнее красивое способно предстать нелепостью. Считается, что среди индейцев-майя, — мистер Гифт с улыбкой поглядел на Майку, — образцом красоты считалось косоглазие.

Девочка прыснула.

— А в Японии красавицы чернили зубы… — продолжил эрудит.

Негритянский щеголь говорил много, пышно, словно танцуя со своими словами танец. Голос его то замедлялся в старинном менуэте, то кружился в вальсе, то впадал в бешеный половецкий пляс с метанием воображаемых клинков.