Призыв мёртвых

Джеред проснулся и резко сел на кровати. Снова в поту. Сколько раз повторялась эта сцена в его ночных кошмарах? Почему она не отпускает его?

— Я что-то забыл, — пробормотал он. — Что-то очень важное.

— Ничего подобного.

Голос, прозвучавший из мрака его крошечной каюты, заставил Джереда встрепенуться. Он уставился на единственный стул.

— Что ты здесь делаешь?

— Присматриваю за тобой, — ответила Миррон. — А то ты, знаешь ли, кричишь во сне. Команда нервничает.

— Наплевать.

— Ладно, но ты все равно кричишь.

Джеред потер руками лицо.

— Что я упустил? Ну что же, что я упустил?

— Мы сделали все, что могли. Ильев передал флоту предупреждение об угрозе и указание, что делать. Флагман наверняка вышел в море, как только был объявлен приказ о мобилизации. Сеть на море такая плотная, что сквозь нее никому не проскочить. Окении уже начали охоту. Адмирал идет на остров Кестер, чтобы задействовать резервы. А мы сейчас плывем на самом быстром корабле. Твоем корабле. И нам надо отдыхать до прибытия в Нератарн. Эсторр остался в надежных руках. На юге, севере и западе размещены легионы, готовые выступить по сигналу тревоги. Я знаю, ты переживаешь, что тебя там нет, но ведь сам знаешь, даже мышь не сможет прошмыгнуть во дворец, чтобы угрожать Адвокату. Там есть кому позаботиться о порядке, мы же здесь должны заниматься своими делами. В частности, спать, набираться сил и планировать дело. — Миррон подошла к кровати и поцеловала его в щеку. — А тебе надо успокоиться, а то мы пожалеем, что ты не остался дома.

— Моя мама так делала, — промолвил Джеред. — Целовала меня в щеку, когда я просыпался из-за кошмаров.

— Ну а теперь, когда это делаю я, помогает?

Джеред покачал головой.

— Нет, потому что это не кошмар. Это послание, и я не могу его игнорировать. Мы определенно что-то проглядели. Готов побиться об заклад. Ставлю на кон свою репутацию.

— Так плохо? — нахмурилась Миррон.

— Да. Так. И если ты не против, я прокручу это в голове еще сотню раз, пока не всплывет догадка.

— Ничего у тебя не всплывет, — покачала головой Миррон, вставая и направляясь к двери.

— Хотелось бы верить, что ты права.

Но когда Миррон вышла, Джеред снова лег на койку, вовсе не убежденный и не успокоенный.

ГЛАВА 49

859-й Божественный цикл, 47-й день от рождения генастро

Арвана Васселиса одолевала глубокая печаль. Сколь хрупки, однако, бывают узы власти! Сколь тонко и остро лезвие ножа, на котором балансирует порядок. Сколь зыбки и ненадежны согласие и стабильность, над установлением которых они упорно и неустанно трудились последние десять лет. Все пошло прахом, причем их противникам даже не пришлось прилагать особых усилий.

— Мой сын погиб, спасая вас, неблагодарные ублюдки, — пробормотал он, отворачиваясь от балкона и возвращаясь в официальную приемную.

Никто из присутствующих его не услышал. Парадный зал был огромен, великолепен, и все люди находились далеко, за пределами слышимости. Само это предназначенное для важных государственных мероприятий помещение располагалось в стороне от основных дворцовых покоев, а его балкон выходил на двор с фонтаном перед Вратами Победы. С балкона Адвокат выступала перед гражданами, возвещая о наградах и назначениях, в зале принимала самых важных сановников и послов.

Сегодня здесь ждали гласов Моря, Земли и Ветра. Тело канцлера покоилось на почетном месте в центре зала, под сводчатым потолком с фреской, изображавшей битву в ущелье Картак. Фелис Коройен лежала на высоком столе, под девственно белыми покрывалами. Голова покоилась на подушке в окружении красных, желтых и голубых цветов. Такие же цветы лежали у нее в ногах.

Налицо канцлера, чтобы скрыть безжизненную бледность, наложили грим, тело обмыли и облачили в подобающие сану парадные одеяния, на голове красовался излюбленный ею золотой обруч. Она выглядела величественной и безмятежной, ни ярость, ни злоба, ни презрение более не искажали ее черты. Но Васселиса печалил не ее уход, а его последствия. Он пересек мозаичное возвышение, отделявшее балкон от основного помещения, и спустился на пару шагов ниже, в зал.

Со всех четырех сторон света, склонив головы, сидели служители ордена. Каждый символизировал собой одну из четырех первичных стихий, и им предстояло нести это скорбное бдение, пока канцлер не сподобится должного погребения и не обретет покой в объятиях Бога. Скорбящие были облачены в серые балахоны и тончайшие белые перчатки, головы наголо выбриты.

Справа от стола стояли Эрин Дел Аглиос и Марк Гестерис: похоже, их долгий разговор выдохся. Эрин, облаченная в церемониальную тогу, в тиаре из золотых листьев, со вплетенными в волосы золотыми нитями и в золотых же сандалиях выглядела спокойной, хотя эта внешняя безмятежность давалась ей очень непросто. Гестерис в сверкающих доспехах, с безупречно пригнанным оружием и зажатым под мышкой шлемом с зеленым плюмажем производил такое впечатление, словно никогда не расставался с военной службой и родился на свет с оружием и в броне.

Присутствующая в зале Эстер Наравни ничуть не собиралась скрывать свою ярость и презрение, и пламя в ее очах было под стать огненно-рыжим волосам. А тога и плащ цветов Восхождения представляли собой прямой вызов тем сановникам ордена, чьего прихода здесь ждали.

Васселис направился к ней. Эстер взяла его под руку, и они, отвернувшись от покойной, двинулись в сторону балкона, глядя на голубое небо и прислушиваясь к доносившемуся снаружи шуму.

— Там, снаружи, дела обстоят паршиво, — заметил Васселис.

— Не паршивее, чем здесь, внутри, — громко фыркнула Эстер, и Адвокат шикнула на нее.

— Ну, теперь-то ты можешь просто потерпеть, — посоветовал Васселис.

— Потерпеть? — вскинулась Эстер. — Ты не был там, ты не видел кровь и тела ни в чем не повинных юношей, павших от ее руки. Это позор! Ее надо было обратить в пепел и развеять по ветру. А она лежит здесь, искренне оплаканная наивными верующими, понятия не имеющими, по какому чудовищу они скорбят. Ты уж не обессудь, но мне трудно проявлять учтивость и почтительность по отношению к детоубийце.

Ближайшая из служительниц ордена подняла голову и бросила на Эстер злобный взгляд, который та встретила с невозмутимым спокойствием. Эрин, стоявшая неподалеку, быстро подошла к ней и, взяв под другую руку, сказала:

— Подышим воздухом.

Втроем они вышли на балкон. С балюстрады свисали флаги. Ранние цветы генастро, выставленные на постаментах, добавляли к свежести воздуха тонкий аромат. Каменную кладку оплетал плющ. Что бы ни собиралась сказать Эстер, эти слова так и умерли на ее устах. Она вцепилась в перила, в то время как люди, стоявшие внизу и увидевшие ее, разразились свистом и улюлюканьем, распространявшимися по толпе все шире и звучавшими громче и громче.

— Должно быть, весь город собрался здесь, — выдохнула Эрин.

Через набитый солдатами двор и ощетинившуюся копьями стену, через шлемы и панцири пяти сотен всадников, выстроившихся на площади за воротами позади полной фаланги пехотинцев с сариссами, — поверх всего этого скопища войск она смотрела на граждан. Десятки тысяч жителей заполнили площадь и прилегавшие улицы, облепили деревья, забрались на крыши окрестных домов. Вся эта огромная масса кипела, бурлила и клокотала, выкрикивая проклятия и угрозы, размахивая плакатами с оскорбительными лозунгами. Но худшим из оскорблений были подвешенные на веревках чучела — некоторые в цветах Восхождения, иные и вовсе со знаками власти Адвокатуры.