Про психов. Терапевтический роман

Под конец этой немудреной речи Ваня начинает хлюпать носом. Но тут вновь вспыхивает свет, осветив всех четырех героев. Они сбиваются в неплотную кучку и шаркающей неопрятной группой удаляются прочь со сцены.

Минутное недоумение разражается аплодисментами. Катька, сидящая рядом с Лорой, басом кричит: «Браво!» Лора тоже хочет крикнуть, но слезы сдавливают горло, и она молчит. Аллочка Сонькова вскакивает и всем длинным телом крутится во все стороны, приговаривая:

– Ну какие молодцы! Нет, ну не молодцы? Молодцы!!! Все правда, все как есть!

Психологи шушукаются, склонив головы к Косулину. Шостакович разводит руки: не ожидал, мол, и поднимает вверх большие пальцы на обеих руках.

Косулин сидит не дыша, вспоминая, что чувствовал себя почти так же, когда его шестилетний сын играл в детском садике главную роль Чебурашки. Он повторяет, боясь сглазить: «Подождите, подождите, давайте посмотрим, что будет дальше». Тревожно оглядывает часть партера, сидящую в белых халатах. Там – тихо. Наконец поднимается главный врач и с наигранным удивлением изрекает:

– Посмотрите-ка, интересно, очень интересно! Настоящий театр! И как раскрыта проблема стигматизации! Декораций почему-то нет… Ну это ерунда… Я не все понял, конечно, но интересно, очень интересно!

В антракте народ высыпает курить на улицу. Солнце припекает и заставляет сверкать сугробы бриллиантами. Косулин, Белла, Шостакович, Агния столпились обсудить увиденное. Договорились после спектакля встретиться около морга и покурить. День короткий, а домой никому не хочется.

Наконец все возвращаются и рассаживаются. Место главного врача пустует. Лора меняется местом с пациенткой, проспавшей все первое действие. Катька отдает целую пачку сигарет за место рядом с Лорой. Теперь они сидят во втором ряду, откуда сцена отлично просматривается, но Лора все равно тянется вверх. Все ждут, что будет дальше. Начинается второй акт.

Занавес открывается, и перед внимательным залом предстает новая картина. В правом углу сцены – докторский стол. Горит настольная лампа, громоздятся стопки папок с историями болезней. Белоснежный Мориц сидит, в задумчивости склонившись над раскрытой историей, и меланхолично грызет ручку. В центре сцены лицом к залу сидят Костя и Мент. Костя в женском платье. Старомодный зеленый костюм с брошкой в форме маленькой птички сидит на нем неожиданно хорошо. Косте кажется, что в нем он очень похож на маму. Мент сидит рядом, переодетый в штатское. В левом углу сцены, уютно устроившись в мягком кресле под клетчатым пледом, отец Елений отхлебывает чай из граненого стакана с серебряным подстаканником. Герои, одновременно присутствующие на сцене, совершенно не обращают друг на друга внимания, каждый занят своим.

За сценой слышится неловкое громыхание тяжелых ботинок, что-то со звоном обрушивается, и, наконец, на сцене появляется Ванечка-дурачок, все в том же костюме с Микки-Маусом. Ваня оглядывается и ковыляет к Морицу, который при его приближении перестал грызть ручку и усиленно застрочил, изображая большую занятость.

Зал встречает появление Ванечки нестройными аплодисментами. Ванечка улыбается, кланяется и чуть не падает прямо на Морица. Тот не обращает на него внимания.

Косулин со стыдом и отвращением наблюдает за Ванечкой, ему мучительно хочется сбежать и не видеть продолжения. Мучит ощущение абсурда и неотвратимой опасности, заключающейся то ли в воцарившемся в его жизни балагане, то ли в чем-то еще, что он никак не может осознавать.

Косулин оборачивается к Агнии за поддержкой. Она с интересом и недоумением следит за развитием событий на сцене. Косулин со страхом думает: «Неужели только я это вижу?» Тут кто-то садится на пустовавшее до этого соседнее кресло. Косулин поворачивается. Рядом приземляется Паяц. Он помят, бодр и весел. Косулин с облегчением говорит:

– Слава богу, что вы пришли, а то я тут сейчас чокнусь.

– Разве ж я мог пропустить главное театральное событие сезона!

Тем временем на сцене Ванечка начинает дергать Морица за рукав халата и хныкать гнусаво:

– Доктор, доктор, что со мной? Когда я пойду домой?

– Ванечка, у тебя хроническое нервное расстройство. – Мориц говорит медленно, не отрываясь от письма. – Надо полечиться.

– Когда я выздоровею, доктор? – продолжает хныкать Ванечка.

– Надо пить все лекарства, слушаться доктора, и все будет хорошо, – отделываясь от Ванечки, как от ребенка, повторяет Мориц.

Ванечка не отстает и продолжает задавать одни и те же вопросы.

Тогда Мориц, наконец, отрывается от писанины. Оправляет белый халат, плавно и горделиво встает из-за стола, выходит на авансцену и начинает расхаживать туда-сюда, заложив ладонь за отворот халата. Его движения наполняются достоинством и смыслом, подбородок устремляется вверх. Видно, что эта роль доставляет Морицу особенное удовольствие.

– Ну что же тут непонятного?! Зачем вам так много знать? Есть доктор, есть больница, есть ПНД в конце концов, предоставьте свое здоровье профессионалам. Они о нем позаботятся. Вы все равно ничего не поймете, это слишком сложные материи… Ну вот узнаете вы, что больны, скажем… шизофренией! И как вам это поможет? Лучше об этом просто не думать. Лечиться – и все. А то вы же начнете все отрицать или, хуже того, отчаиваться. В общем, будете только мешать. Мешать вас лечить!

Мориц возвращается к своему столу, открывает ящик, достает из него шоколадку и дает ее Ванечке. Ваня с радостью отвлекается от сложных вопросов, разворачивает шоколадку и бредет к Косте с Ментом. Мориц возвращается к столу и опять начинает грызть ручку.

Ванечка добредает до тихо сидящей пары, отламывает обслюнявленными пальцами кусок шоколада и протягивает его переодетому Косте.

– Ма-амочка, папочка, Ванечка принес вам шоколадку.

Мама-Костя, не замечая шоколадку, смущенно поправляет выбившуюся из штанов Ванечкину рубашку. Папа-Мент, краснея и принужденно улыбаясь, забирает шоколадку и, заворачивая в салфетку, брезгливо убирает ее в карман.

– Мама, папа, а вы меня любите? – глупо спрашивает Ваня.

Мама-Костя и папа-Мент, не отвечая на вопрос, встают, начинают суетиться, загораживают Ванечку от зала. Костя-мама с виноватым лицом обращается к залу:

– Не обращайте на него внимания, пожалуйста, он у нас хороший мальчик.

Папа-Мент раздраженно одергивает ее:

– Прекрати, прекрати, пойдем отсюда…

Мама-Костя берет Ванечку за руку, тянет за собой, напоследок оборачивается к залу и сдавленно шепчет:

– Я ведь даже не курила никогда…

Папа-Мент тянет Ванечку за другую руку. Ванечка ревет и не хочет уходить. Папа-Мент уводит маму-Костю со сцены.

Паяц нагибается к уху Косулина и шепчет:

– А чего, похоже на жизнь, правда, Александр Львович?

– Меня сейчас стошнит, Олег Яковлевич, я их всех уже ненавижу.

– Терпите, Александр Львович, такая у нас работа с вами. Бог терпел и нам велел, а вот, кстати, и он, судя по всему, под пледиком… – Паяц радостно тычет пальцем в направлении кресла отца Еления.

Майя сидит не дыша рядом с Царицей и тихо умирает от восторга. Как мог так быстро, казалось бы, ничего не понимающий в реальной жизни Костя ухватить самую суть их больничного мира? В Морице она узнала себя и отчасти Царицу. Ленинский жест, так точно повторенный Морицем, принадлежал сидящей рядом заведующей. На лице Царицы не дрогнул ни один мускул. Майя еле держится.