Пробить камень
Шрифт:
— Вот и я о том же. Он покосился на ее шею. Шрам был заметен.
— Мой тебе совет, — еще раз сказал Филипп. — Говори всем: я попала в аварию. Поняла?
— Ага, — сказала Кира. — Была авария. И я в нее попала.
— Какая-то ты странная, — сказал Филипп, внимательно разглядывая Киру. — Заторможенная, что ли?
— Травки на дорогу покурила, — улыбнулась Кира.
— Понятно, — протянул он и вдруг спросил: — Кстати, откуда у тебя шрам?
Она отрапортовала:
— Я попала в аварию. И порезалась о боковое стекло.
— Молодец. И какая досада. Такая хорошенькая девушка!
— Считаешь,
— Да его почти не видно.
— Ну ладно.
Кира послала ему воздушный поцелуй и вышла из бара и из города — навсегда.
…В поезде она разговорилась с попутчицей — разбитной тридцатилетней хохлушкой, которая заверила, что жизнь в столице — «супер», надо только крутиться.
— Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?
— Я знаю, куда можно устроиться в два счета, но только не официанткой!
— А кем?
— Вот, — сказала женщина, — позавчерашняя газета, у проводника стянула.
Кира развернула газету на странице объявлений о найме и проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву «Б» было строчек пятнадцать, начинавшихся со слова «барменша». Ниже с десяток объявлений начинались словом «девушки» с восклицательным знаком.
— Что-то не то совсем… — пробормотала Кира.
Другой попутчик, молчаливый мужчина с непроницаемым лицом, всю дорогу пролежавший на верхней полке и, казалось Кире, ни на минуту не закрывавший глаза, забрал у нее газету, быстро пробежал глазами и сказал:
— Это ей ни к чему. Не забивай голову девчонке. — И так посмотрел на хохлушку, что та забилась в угол и больше не проронила ни слова. На Киру же он глянул совсем по-другому, ласково, как-то по-отцовски. Но было в его взгляде и что-то неистребимо мужское, влекущее.
— Ты же, малыш, наверно, про учебу спрашиваешь? — сказал он.
— Про учебу, — неожиданно для себя повторила Кира.
— Меня зовут Георгий… Можно дядя Юра.
Через пятнадцать минут они занимались сексом в туалете. Ничего подобного Кира в жизни своей еще не испытывала… На шее у него она увидела какой-то странный амулет.
— Что это?
— Игрушка.
— Подари?
— Может быть, — ответил он уклончиво и повернул ее к себе спиной. — Потом… А ты далеко пойдешь, — сказал дядя Юра. — Задатки что надо. Запомни мой телефон на всякий случай…
Через неделю на приемной комиссии во ВГИКе она прочитала монолог проститутки из «Пышки» Мопассана, прошла собеседование и была зачислена на актерский факультет.
На собеседовании у нее спросили: «Что вы любите в кино?»
«Хохотать до судорог. И плакать, если получается».
«А не любите?»
«Людей, которые заставляют себя ждать».
«То есть как это?»
«Ну это если я в кино иду не одна».
«Ах, в этом смысле… У вас есть любимая актриса?»
«Нет».
«Как вы это объясняете?»
«Очень просто. Вообще-то я не хожу в кино».
«Вот тебе раз! Почему?!»
«Жизнь слишком коротка».
«Ну, знаете… Что нам в вас по-настоящему нравится, так это отсутствие даже приблизительных представлений о будущей профессии. Это правда, что вы ни разу в жизни не играли ни в профессиональных, ни в самодеятельных спектаклях, не ходили в театральные кружки и студии?»
«Вы уже
не первый раз спрашиваете».«Просто никак не могу поверить. У нас тут обычно фигурируют юные девицы с такими послужными списками, которые, по-хорошему, можно заработать годам к сорока. Скажите, Кира, вы занимаетесь спортом?»
«Не-а».
«Но ведь надо же как-то поддерживать форму».
«Пока она сама как-то держится, а перестанет — может, и начну».
«Достойный ответ. У вас незаурядные внешние данные, вы пользуетесь косметикой?»
«М-м-м. Не скажу».
«Вы готовы к жесточайшей конкуренции? Чему это вы улыбаетесь?»
«Погода хорошая».
«Кажется, вы не представляете, что вас ожидает. Из всего вашего курса в кино будут работать только один-двое. Это по секрету. Просто хочется честно предупредить вас о перспективах. Вернее, я хотела сказать, что ни о каких перспективах ничего нельзя сказать. Старая советская система кинопроизводства сломана безвозвратно, а новая… Вы понимаете, что актерская судьба — это лотерея?»
«Слушайте, так меня приняли?»
«Конечно».
«Ура!!!»
Теперь у нее было жилье и какая-никая стипендия. За неделю она перезнакомилась со всем общежитием и чувствовала себя так, будто сто лет тут прожила. Жизнь началась заново.
Костя
Справа, перед столовой, гнездились три умывальника, слева висело огромное зеркало, все-таки Институт кино, негоже, чтобы будущие звезды ходили с крошками в уголках рта.
Веня Березкин, с рюкзаком на плече, набрав полный поднос, озирался в поисках свободного места. За ближайшим столиком сидела непоправимо красивая девица. И сидела она одна. И он ее не знал. Веня удивился. Он не без оснований относил себя к тем, кто, единожды оказавшись в новой для себя местности или среде, моментально впитывал ее топографию. Приятели говорили, что в военное время из него вышел бы хороший лазутчик. Но эта девица как-то ускользнула от его внимания во время абитуры, а трудноуловимые черты и детали говорили о том, что она первокурсница. Веня недолго ее разглядывал, плюхнулся за столик, дотронулся двумя пальцами до тонкого запястья и на недоуменный взгляд пояснил:
— Два к одному, что ты меня отошьешь, а так, по крайней мере, останутся хорошие воспоминания.
— У кого? — Она прищурила глаза.
— У всех.
Тут к ним подсел Ермилов с двумя чашками кофе.
— Илюха! — обрадовался Веня. — Вот ты нас и познакомишь.
— А кто он? — заинтересовалась Кира.
Ермилов сам не особенно знал, что сказать.
Впрочем, режиссура — дело нехитрое.
— Это Кира, — объяснил он, рассчитывая, что толстяк назовет и себя. — Актерское отделение.
Не тут-то было.
— Ясное дело, не бухгалтерское, — энергично кивнул Березкин, наворачивая макароны. Ему в голову не приходило, что кто-то вообще может его не знать. — У меня тоже была подружка Кира, года полтора. Дочка футбольного тренера. Он потом олимпийскую сборную тренировал. Кто ж такое мог предвидеть?…
— Полтора года — уже немало, — с уважением заметила Кира.
— Еще бы! Тем более что, когда мы расстались, мне стукнуло шесть, а ей семь.
— Некоторым нравятся женщины постарше, — засмеялась Кира.