Проблема 92

— Надо будет поставить прибор на стальную плиту, — сказал Петржак.

— Еще нужны и амортизаторы. Двойной круг из каучука.

— Лампы в усилителе тоже придется подвесить на резинках. И тогда он у нас замолчит, голубчик. Можно будет прыгать, топать, орать и даже ходить на голове.

— А пока давай все же проверим нулевку. — Флеров вынул ампулу и убрал ее назад в сейф.

Щелчки тут же смолкли. Камера, правда, прореагировала на стук стальной дверцы, но это было понятно. Этого можно было ожидать.

Флеров и Петржак затаив дыхание, на цыпочках прокрались к окну. Установка молчала. В синей тьме промчался трамвай, высекая искры на пересечениях проводов. И, как следовало ожидать, радиоволны от этих искр заставили камеру вздрогнуть и заворчать. Пока трамвай не скрылся за поворотом, контакты продолжали раздраженно пощелкивать.

— На каждый чих отзывается, — обозлился Флеров. — Представляешь, чего нам будет стоить отладка? Пока мы научим этого кровопийцу откликаться только на распад урана, он вгонит нас в гроб. Скажи, нет?

— А что делать?

— Разобрать все по винтикам, а пластины расколотить молотком.

— Много шуму.

— Тогда пусть работает как уловитель электроразрядов.

— Грозоотметчик еще Попов изобрел.

— Пусть предупреждает о землетрясениях.

— Для этого есть сейсмографы.

— Что же ты тогда предлагаешь? — Флеров сладко зевнул и потянулся.

— Идти добывать резину. Или, если хочешь, ищи подходящую плиту, а за резиной отправлюсь я.

— Мне все равно, — сказал Флеров. — Хоть плита, хоть резина. Я спать хочу. Завтра приду поздно. Пока не высплюсь как следует, нипочем не приду.

— И то верно. Завтра все равно толковой работы не будет. С амортизатором проваландаемся не меньше недели. Чует мое сердце.

— Клади для ровного счета десять дней. И еще столько же на проверку нулевого. Теперь это придется делать. Ничего не попишешь.

— Да, положение обязывает, — Петржак потянулся. — Работает ведь как-никак.

— Угу, — промычал Флеров. — Работает. А тем временем кто-то уже измерил пороговое значение. Представляешь, мы, определив наконец энергию нейтронов, способных вызвать деление в U-двести тридцать восемь, приходим счастливые в библиотеку писать статью, а на полке уже стоит зеленая книжка «Физрева», где в одной из статей некий доктор икс сообщает… Улавливаете, Константин Антонович?

— Почему тебе именно «Физрев» мерещится? Ни «Нейчур», ни «Контрондю», а именно «Физикл ревью»? Боишься, что опять Ферми опередит?

— А что ты думаешь? Сейчас пороговое значение в U-двести тридцать восемь на повестке дня. Кто-то это вот-вот обязательно сделает. И Ферми, видимо, скорее всех. Он уже прочно оседлал цепь.

— Ладно… Чему быть, того не миновать. Мы ведь всего лишь готовимся повторить чужой опыт. Пусть с высокой точностью и на сугубо количественном уровне, но… На сегодня необходимы сами пороговые значения, а кто их первым измерил — не столь важно…Нет, я не очень огорчусь, если нас опередят. Переживем как-нибудь.

— А я огорчусь. Не обидно, может, отстать на месяцы. Но если счет идет на часы — это очень обидно. Ведь в каждом номере журнала обязательно есть статья по делению урана. Я даже думать не хочу, что мы окажемся в отстающих. Будем держать прицел на первенство.

— Меня ты убедил, — сказал Петржак, — я согласен.

— Тогда попробуем сократить сроки. Станину надо сделать за пять дней или за четыре… А еще лучше за три! Давай-ка набросаем эскиз. Завтра чуть свет поеду на завод.

ШЕСТЬ ЩЕЛЧКОВ ЗА ОДИН ЧАС

Когда при очередной проверке на «нулевку» неожиданно раздался щелчок, большого значения ему не придали. Его могли вызвать и грохочущий по Кировскому проспекту трамвай, и ворвавшаяся в атмосферу Земли быстрая космическая частица, наконец, просто «дыхание» стен Радиевого института, где день изо дня летели в разные стороны брызги урана и тория. Всякое могло быть…

Трамвай, впрочем, отпадал. После того как установку поставили на демпфер и все микрофонные помехи были устранены, счетчик на трамвай не реагировал. Более того, он не отозвался и на включение катушки Румкорфа. Пока между электродами трепетала сиреневая искра, Флеров бросил на пол пудовую гирю, но установка с честью выдержала даже такое испытание. И вот вдруг…

Но Флеров и Петржак быстро сошлись на том, что это случайность, хотя и затаили сомнение. Возможно, оно бы вскоре исчезло, но не прошло и десяти минут, как все повторилось. Установка явно работала и без источника нейтронов. В камере протекало деление ядер урана.

— Ты слышал? — спросил Флеров, хотя это было и так ясно. Костя Петржак, как только раздался щелчок, вскочил с места и кинулся к регистраторам импульсов.

— Не будем уговаривать себя, что это случайность, — сказал он, сосредоточенно разглядывая релейные контакты. — И трамвай тут ни при чем. Я прислушивался.

— Космические лучи?

— Разве что… Попробую экранировать камеру свинцом.

И тут прозвучал вновь щелчок. Третий.

— Да, это, конечно же, не случайно. Здесь либо космос, либо… — Флеров не договорил. Он подошел к окну и потянул на себя тяжелую фрамугу. — Душновато что-то… Надо проветрить.

— Ты думаешь? — Петржак воспринял недосказанное, потому что и сам думал о том же. — Нет, не может быть! — решительно сказал он, покачав головой. — Так открытия не приходят! Безусловно, здесь какие-то посторонние влияния, помехи… Но проверить надо.

— Проверить! — усмехнулся Флеров. — Опять проверить! А работа, между прочим, срывается. Курчатов ждет результатов, а где они? Их нет, потому что камера все еще барахлит. Я тоже, честно говоря, не думаю, что мы наткнулись здесь на нечто совершенно новое. Если бы уран распадался самопроизвольно, это бы уже давно открыли без нас… Хотя как сказать, — он сцепил на затылке пальцы и запрокинул голову.

— Как сказать…

Кроме черной трещины, ничего достойного внимания на потолке не было. Разве что круглый плафон на лепной шестилистной розетке. Флеров подумал, что темнеет и пора зажигать свет. И еще он подумал, что ни один исследователь не располагал до них столь чувствительной установкой.

— В том-то и дело, — опять с полуслова понял Петржак. — Камера очень чутка и в принципе, наверное, может зарегистрировать спонтанное деление.

— Если оно существует!

— Да, если существует. Но независимо ни от чего придется искать причины помех.

— А если мы действительно откроем самопроизвольное деление урана? Все равно скажут, что это помехи!

— Естественно! Исследователь обязан доказать, что опыт был чистым. Микрофонный эффект мы, надо думать, свели к нулю, искрение трамвайной дуги — тоже, но остается космос, от которого никакой экран по-настоящему не спасет, поскольку никогда нельзя быть уверенным, что из какой-то там галактики не залетит сзерхэнергичная частица…