Проблема 92

— Да? В таком случае прошу, — Иоффе взял лампу с закопченным стеклом и, легонько прикрутив фитиль, переставил ее на письменный стол, тумба которого была укреплена половинками кирпича. Сев за стол, он положил перед собой стопку бумаги и карандаш.

Флеров взял табуретку и устроился рядом.

— Ношусь с дикими идеями, — без лишних слов начал он. — Хотелось бы возобновить работу над ураном.

— Понимаю! Идеи не дикие, но, как бы это сказать поточнее, — он пошевелил пальцами, — несколько преждевременные.

— Почему же преждевременные, Абрам Федорович?

— Разве вы сами не знаете? Что сейчас важнее всего для страны? Урановая бомба или танковая броня? Причем новую непробиваемую броню мы можем дать не когда-то там, в неопределенном будущем, а уже через месяц. Или возьмите радиолокацию, противоминное размагничивание… Вы можете сказать, что на сегодня урановая проблема важнее?

— Нет, — с усилием сказал Флеров и опустил голову.

— И я тоже не могу.

— Но завтра или через несколько месяцев именно урановая бомба может стать важнее всего. Это я могу сказать с уверенностью.

— К сожалению, мы очень мало успели сделать, чтобы решить эту проблему в сравнительно короткие сроки.

— Нет, успели-то мы не так уж мало… Нужна серия совсем простых экспериментов, чтобы вплотную приблизиться к решению.

— Каких именно?

— Прежде всего, исследовать реакции на быстрых нейтронах. Эти высокоэнергичные процессы помогут нам понять, в каком направлении двигаться дальше. В том, что для реализации ядерного взрыва годится именно легкий изотоп урана и еще протактиний, сомнений нет…

— Погодите-ка, не спешите, — остановил его Иоффе. — Во-первых, это ясно далеко не до конца. И могут быть вполне обоснованные сомнения даже по поводу цепной реакции в чистом уране двести тридцать пять на быстрых нейтронах.

— Для этого-то и необходимы контрольные опыты.

— Допустим. Но где вы возьмете уран двести тридцать пять, а тем более протактиний? Проблема получения и разделения пригодных для деления изотопов, насколько мне известно, практически не разрешена.

— Если будет полная уверенность в том, что ядерная бомба реальна, ее разрешат.

— Вот видите, Георгий Николаевич, одно «если» нагромождается на другое, а той уверенности, о которой вы говорите, как раз и нет.

— У меня есть. Теоретически я разобрал все мыслимые осложнения, которые могли бы помешать взрыву. Если позволите, я покажу вам, что у меня получилось. Тетрадь с расчетами при мне. Вот!

Иоффе придвинул к себе лампу и углубился в чтение. Он по-прежнему схватывал все на лету, да и сама проблема не была для него новой. Не прошло и десяти минут, как он задал первый вопрос.

— Для системы с замедлителем вы предлагаете тяжелую воду?

— Нет. Ее производство сложно и дорого. Перед самой войной Игорь Васильевич поставил вопрос об использовании для замедления легких ядер…

— Ну и…?

— Вот я и решил попробовать гелий.

— Гелия у нас почти нет, — сухо сказал Иоффе. — И вообще пригодность его для замедления не проверена опытом.

Флеров закусил губу. Что он мог возразить академику? Иоффе был прав.

— Но это, как говорят, полбеды, — вздохнул Иоффе. — С этим мы бы как-нибудь справились. Но все гораздо сложнее. Я, как вы знаете, неисправимый оптимист. И я верю, что дело действительно обстоит именно так, как вам представляется. Но ведь до практики еще очень и очень далеко. Даже самые скромные опыты поставить будет чрезвычайно трудно. Большая часть оборудования осталась в Ленинграде. А то, что удалось вывезти, пребывает пока в упакованном состоянии. Такова реальность, Георгий Николаевич, и было бы ошибкой ее игнорировать. Жизнь в Казани не столь легка, как это может показаться. Вести научные исследования, я говорю об экспериментальной работе, практически не удается. Даже в учреждения электроэнергия подается с перебоями, — он легонько щелкнул ламповое стекло, — не говоря уж о квартирах… Подчас мы делаем невозможное, чтобы не прерывались работы по оборонной тематике.

— Я понимаю, Абрам Федорович, — угрюмо выдохнул Флеров. — Даже если бы была полная уверенность, что ядерную бомбу можно построить в считанные месяцы, то все равно…

— Не надо спешить с выводами! — остановил его Иоффе. — Давайте послушаем, что скажут другие специалисты. Ведь то, что кажется сегодня немыслимым, может на другой день сделаться возможным. Обстоятельства меняются. И меняются к лучшему. Возьмите хотя бы победу под Москвой! Поэтому, если уверенность, о которой вы только что сказали, будет, найдутся и средства и силы. Но сейчас такой уверенности нет, иначе Игорь Васильевич Курчатов не занимался бы морскими минами. Я Вас не убедил?

— Отчасти убедили, Абрам Федорович.

— Только отчасти? В чем же вы со мной не согласны?

— Я согласен со всем. Вы правы, рисуя передо мной реальное положение вещей. Но в одном я по-прежнему уверен стопроцентно: урановую проблему надо продолжать! И я напишу об этом Курчатову в Севастополь.

— От него давно нет писем, — помрачнел Иоффе.

— Да, знаю, — кивнул Флеров. — Он ни разу мне не ответил.

РАДИОМАСКИРОВКА

С моря казалось, что горит весь город. Над Севастопольской бухтой стлалась плотная завеса дыма. В безветренные дни он поднимался клубящейся стеной, за которой едва угадывался бледный солнечный диск, похожий больше на полную луну в промозглой осенней ночи.

Немцы готовились к новому штурму города. Закапывались глубоко в землю, ставили минные и проволочные заграждения, строили доты. Дальнобойная артиллерия методично, квадрат за квадратом, разрушала город, обстреливала тыловые дороги. Эскадрильи Рихтгофена ежедневно обрушивали на Севастополь сотни фугасных бомб.

Вместе с бомбами сбрасывали тучи листовок, где говорилось, что «город снесен с лица земли, пуст и мертв, и защищать там больше некого».

Но Севастополь жил. СевГРЭС исправно давала ток, бесперебойно работали заводы в штольнях. По убежищам регулярно разносили прибывающую с Большой земли почту и крохотные листки «Маяка Коммуны». Типография была разбомблена, и городская газета перешла на «карманный» формат. Сводки Совинформбюро по-прежнему доставлялись в каждый дом, хотя домов в прямом значении этого слова уже не было. По крайней мере, в центральных, самых прекрасных районах города.

Но Севастополь боролся. Он снабжал линию фронта гранатами и минами, рыбой и свежевыпеченным хлебом. И хотя враг господствовал в воздухе, это доставалось ему дорогой ценой. Наши ИЛы и ЯКи принимали неравный бой. В один из налетов было сбито четырнадцать «юнкерсов» и три «мессершмитта».

Линия фронта постепенно сужалась, и действия Севастопольской эскадры становились все более ограниченными. В этих условиях совершенствовать уже отработанную систему противоминной защиты было едва ли целесообразно, и командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Октябрьский отдал приказ переправить группу ЛФТИ в Поти.

Для погрузки была выбрана Северная бухта. Курчатовская бригада прибыла на Минную пристань поздно вечером. Малиновое зарево над городом полыхало вполнеба. Ветер приносил с берега сажу и запах гари.

Капитан «Волги» — плавбазы подводных лодок — намеревался сняться с причала не позже полуночи и торопил с погрузкой. Если бы не расторопность и житейская сметка мичмана Шевченко, физики просто не успели бы в считанные часы уложить в трюме сложное и громоздкое оборудование. Рядом с «Волгой» под погрузкой стояли еще два транспорта. Они должны были вывезти раненых и штабную документацию. Посадка шла быстро и в полной тишине. Только поскрипывали тали да изредка звякало железо. О причалы билась недобрая осенняя волна. В отблеске пожаров шипящая, разлетающаяся в пыль пена казалась розовой.