Пробудившие Зло
Шрифт:
— Чу! — неожиданно дернул за рукав приятеля Леньчик. — Слышишь? Шумит что-то!
Алик перестал кидать землю в могилу и прислушался: в лесу что-то действительно тарахтело.
— Мотоцикл — определил он. — Со стороны дороги. Несет же кого-то, на ночь глядя!
Не сговариваясь, они дружно присели.
— Валить надо! — прошипел Лёньчик. — А то спалимся ненароком!
— А могилу зарыть?
— Хрен с ней! Сам говорил — ему пофиг… А вот нам поплохеет, если узнает кто! На край — завтра вернемся и закопаем!
— Идет! — согласился Алик. — Валим! Дюха, ноги! Бегите! Я догоню, только книгу в мешок засуну, — предупредил он друзей.
Мальчишки, пригибаясь к земле, понеслись в сторону зарослей. Упаковав
— Ну что, — тяжело дыша, осведомился Алик, — проехали уже?
— Да, — ответил Кучерявый. — Двое мужиков. На «Минске» с коляской.
— Из знакомых кто? — уточнил мальчишка.
— Не-а, ни разу их не видел, — качнул головой Андрюха. — Хотя… вон того, в коляске, может мельком встречал…
— Куда же они катят? За грибами-ягодами — рановато еще, за папоротником — поздно, да и стемнеет скоро, — прикидывал возможные варианты Алик.
— А за Колываново куда дорога ведет? — спросил Лёньчик.
— Дальше — тайга, — ответил Алик. — Да и нет там особой дороги… Т-с-с! — Он прислушался, пытаясь определить направление, в котором двигалась мотоциклетка. — Кажись, приплыли, ребя! — охрипшим голосом прошептал он. — По-моему, к церкви свернули…
— Ёпсель-мопсель, чего делать-то теперь будем? — переполошился Андрюха.
— Главное — не ссать! Котелок, — он тряхнул мешком, — захерим пока. Книгу тоже светить не будем. И хера нас кто, в чем обвинить сможет! Не было нас тут! Не-бы-ло…
— А если, все-таки…
— Запомни, Кучерявый, при любом раскладе стоим на своем: я — не я, и лошадь не моя! Не видел нас никто! Не пойман — не вор! Всем ясно? — Алик выразительно взглянул на приятелей.
— Да, понятно все! — отмахнулся Лёньчик.
— Тогда, по коням! — распорядился Алик, выкатывая велосипед на дорогу.
Тарахтящий «Минск» неспешно подкатил к развалинам церквушки. Дернувшись напоследок и оглушительно выстрелив в воздух колечком сизого дымка, мотоцикл заглох.
— Здесь что-ли, Пельмень? — Носастый пассажир мотоциклетной коляски вопросительно взглянул в глаза мотоциклисту.
— Вроде бы… — Мотоциклист суетливо осмотрелся и утвердительно кивнул. Его огромные мясистые уши, из-за которых, собственно, он и получил свое нынешнее погоняло, потешно заколыхались в такт движущейся голове.
— Слышь, Хобот, — стараясь не смотреть в маленькие колючие глазки пассажира, произнес Пельмень, пришлепывая пухлыми губами, — на кой хер мы сюда прикандехали? Ты чё, столько ехал, чтобы на заброшенный колывановский погост глянуть?
Хобот молча залез в карман и вытащил пачку «Беломора». Не торопясь, размял папиросу пальцами, затем дунул внутрь «гильзы», выдувая крошки табака, после чего, зажав бумажный мундштук в зубах, фигурно замял его. Пока Хобот «колдовал» с папиросой, Пельмень выудил откуда-то мятую жестяную зажигалку. Чиркнув колесиком по кремню несколько раз, ушастик запалил пропитанный бензином фитиль и поднес трепыхающийся огонек к кончику папиросы Хобота. Носастый втянул воздух, раскуривая потрескивающую табачину, не удостоив «прогнувшегося» подельника даже взглядом.
— Хобот, ну так чё? Мне уже на перекличку через полчаса…
— Не вякай, сявка! — прогундосил Хобот, осматривая развалины. — Не будут для тебя сегодня кадры рисовать — я дубаку «катю» отслюнил… До утра не хватятся — «химия — это те не «крытка», — поучительно произнес он. — Харе базарить, хватай ковырялку и похиляли!
После того как авторитет «вывалился» из мотоциклетной коляски, Пельмень вытащил из нее лопату:
— Чего копать будем, Хобот? Тута только могилки одни…
— Картоху, Пельмень, картоху копать будем! — весело оскалился носастый, гоняя обсосанный папиросный окурок из одного уголка рта в другой. — Так, от
церквухи по правую сторону, шестая крайняя могилка, — бубнил себе под нос Хобот, не преставая вертеть головой по сторонам.Пельмень нерешительно топтался рядом, размышляя, за каким дьяволом притащился на заброшенный погост прожженный вор-рецидивист Хобот. С Носастым Пельмень познакомился лет пять назад, в лагере под Каменском, где авторитет Хобот был поставлен смотрящим. По неизвестной причине Хобот отчего-то вдруг проникся симпатией к мелкому жулику Славке Первухину, по глупости попавшему на кичу: в обиду не давал, благоволил во всем, так что сиделось Пельменю за спиной Хобота вполне комфортно. И именно с подачи смотрящего, года через два надоумившего Первухина накатать «нужную гумагу», перекинули Пельменя из лагеря на расконвойку — «химию», да не куда-нибудь, а в родную Нахаловку. И вот сегодня после обеда с «золотой справкой» на кармане в поселок заявился и Славкин благодетель собственной персоной. Перетер о чем-то с кумом и дубаками, и Пельменя отпустили со стройки, передав в полное распоряжение откинувшегося уголовника. Хобот мгновенно взял Славку в оборот, потребовав от него раздобыть на вечер колеса. Не смея перечить нежданно-негаданно объявившемуся благодетелю, Пельмень позаимствовал мотоциклетку с коляской у деда Евсея, приходившегося Славке дальним родственником. Дед, как знал Первухин, лежал дома с приступом радикулита, и в ближайшее время не должен был заметить отсутствие транспортного средства. А открыть навесной амбарный замок и потихоньку выкатить «Минск» из сараюшки, заменяющей деду гараж, двоим сидельцам со стажем — да как два пальца об асфальт! Разжившись колесами, Хобот приказал Славке показать дорогу к старому колывановскому погосту…
— Гребанный Екибастуз! — Отвлекла Пельменя от размышлений гнусавая ругань авторитета, стоявшего на краю раскопанной старой могилы. — Какого…
— Так это та самая картошка? — догадался Славка, предусмотрительно отодвигаясь подальше от Хобота: вон как раскалился — хоть прикуривай! Таким злым смотрящего Славка не видел даже на зоне, хотя всякое бывало: и разборки и наезды, и мочилово особо неугодных…
— Какая падла… — хрипло выдохнул Хобот. — На ремни порежу, суку! — Его маленькие глазки покраснели: сосудики налились кровью и полопались. Пельменю показалось, что смотрящего вот-вот удар хватит. Но уголовник быстро справился с приступом гнева: глубоко вдохнул-выдохнул и закурил очередную папиросу. Его перекошенная физиономия вновь приобрела естественный цвет, а черты лица разгладились. — Обскакал меня кто-то на повороте, Пельмень, — невозмутимо попыхивая папироской, произнес Хобот, словно и не он это сейчас бушевал и плевался ругательствами. Славка даже подивился такому самообладанию. — Объегорил… Знать бы кто?
— А чего там такого было, в могилке в этой? — простодушно хлопая белесыми ресницами, поинтересовался Славка. — Клад, что ли? — он сдавленно хихикнул.
— Клад, — выпустив дым через ноздри, подтвердил сумасшедшую догадку Первухина авторитет.
— Клад? — не поверил Пельмень. — Побожись?
— Век воли не видать! — сплюнув в яму желтоватую от никотина слюну, произнес Хобот.
— Кулацкая закладуха? Цацки-рыжьё-сверкальцы? — сбивчиво затараторил Пельмень.
— Сила и Власть! — потеряв на миг самообладание, скрипнул зубами рецидивист.
— Это как? — не допер Пельмень.
— Неограниченные возможности…
— С рыжьём тоже возможностей не меряно, — по-своему понял слова Хобота Пельмень. — Слушай, а может, могилка не та?
— Та, — отрубил авторитет.
Пельмень присел на корточки и пропустил сквозь пальцы горсть земли:
— А ведь свежая яма: сегодня рыли — зуб даю!
— С чего взял? — неожиданно проявил заинтересованность Хобот.
— Сам глянь, — ковыряя ногой бруствер, предложил Славка, — ночью ливень был — холмик бы размыло…