Пробуждение

— Я тоже считаю: и без нас произойдет восстание, — согласился Крылов. — Пусть только выйдет корабль в море. Англичан, я думаю, не прихватит с собой Остен-Сакен.

— Надоели мы им здесь хуже горькой редьки, — какой-то вымученной улыбкой осветилось вдруг печальное лицо Шумилина. — Не уйдет корабль своим ходом — на буксирах выведут.

— Англичане — народ деловой: зря кормить не станут, — подхватил Авилов. — Еще в доке укорял мастерюга наших: «Только бухту пачкаете, отправлялись бы восвояси».

Потом они говорили о постороннем. Мирной беседой старались отогнать мысли о предстоящей казни.

Уснули, когда перевалило за полночь. Но спать им пришлось недолго. Шум заработавших двигателей разбудил их.

— Крейсер собирается выходить в море, — сказал Крылов.

— Да, просто так не стали бы разводить пары, — подхватил Авилов.

Вскоре донесся сверху скрежет выбираемой якорной цепи. Корабль вздрогнул и начал мерно покачиваться. Нетрудно было догадаться, что дали ход.

Шли больше часа. Потом крейсер остановился.

«Что будет?» — подумал каждый из сидевших в судовом карцере.

Раздались голоса за дверью. Лязгнул засов.

В проеме раскрывшейся двери появился Эразмус.

— А ну вылезайте на солнышко, субчики! — с издевкой произнес мичман. — Хватит, засиделись!

21

Крейсер «Печенга» бросил якорь на рейде дикой бухты Мидсбой. В нескольких кабельтовых от флагманского корабля застопорили ход миноносцы.

По сигналу «Большой сбор» команда «Печенги» выбежала на верхнюю палубу. Дежурный по кораблю выстроил матросов в две шеренги. Офицеры сгрудились на спардечном мостике. Все замерли в ожидании.

Из кормового карцерного люка высунулась голова Шумилина. Потом показались Крылов и Авилов. У всех троих были связаны шкертами руки.

Шестеро караульных с винтовками наперевес шли в нескольких шагах от них.

Приговоренных к казни отвели на корму. Поставили лицом к воде.

Дежурный по крейсеру резким движением вытащил из кармана лист бумаги, развернул его и громким голосом начал читать приговор:

— «Бухта Мидсбой, марта двадцать седьмого, года тысяча девятьсот семнадцатого.

Военный суд особого присутствия под председательством старшего лейтенанта Корнева, в составе лейтенантов Соловьева и Вурстера, прапорщика Яхонтова большинством мнений при одном воздержавшемся признал подсудимых Авилова, Крылова и Шумилина виновными в тайном сговоре и подстрекательстве к явному восстанию.

В соответствии со статьями 1019 и 1020 Свода морских постановлений суд приговорил виновных к смертной казни через расстреляние.

Приговор суда вошел в законную силу после конфирмования командиром отряда особого назначения».

По двум матросским шеренгам пронесся ропот. Лица матросов повернулись туда, где стояли в ожидании смерти трое их товарищей.

Сверху со спардечного мостика пристально следили за происходящим на палубе два десятка вооруженных револьверами офицеров. Острый взгляд Остен-Сакена медленно скользил по обескровленным лицам матросов. Капитану первого ранга хотелось увидеть на них выражение страха. Один только страх был необходим ему.

Возле приговоренных к казни остановился отец Иннокентий. Священник был трезв и твердо стоял на ногах. Он поднял крест и хотел причастить стоявшего крайним Крылова. Тот отвернулся.

Отказались от церковного причастия Шумилин и Авилов.

Откуда-то принесли саваны.

Двое караульных отложили ружья и стали обряжать осужденных. У одного из молодых матросов дрожали руки, и он никак не мог завязать тесемки на затылке Авилова.

— Боцман, брезент! — не выдержав, крикнул Эразмус. Но брезента он не дождался. Замешкавшийся караульный завязал наконец тесемки и взял в руки винтовку.

Раздалась сухая дробь барабанов.

— Караул, изготовиться! — скомандовал Эразмус.

Треск барабанов прозвучал сигналом для матросов. Строй вдруг сломался и в один короткий миг превратился в разъяренную людскую массу.

— Спасай братву!

— Бей живоглотов!

— За борт их!

Похватав гребки, пожарные багры и лопаты, матросы бросились на караульных.

Мичман Эразмус, размахивая револьвером, орал:

— Не подходи! Буду пристреливать, как собак, кто посмеет ко мне прикоснуться.

— Всех не перестреляешь! — крикнули в ответ.

Эразмус пятился к открытому люку кормового салона. На него наступали вооруженные чем попало матросы. Десятки глаз следили за мелькавшим в воздухе револьвером.

Почувствовав за спиной раскрытый проем люка, Эразмус резко повернулся, нырнул в него и исчез.

Большинство матросов устремились на грузовой люк. Кое-кто уже карабкался на спардечный мостик, чтобы добраться до кучки офицеров. Потрясая гребками и отпорными крюками, матросы охватывали их в полукольцо, пытаясь окружить. Встретив наведенные в упор револьверы, отпрянули назад. Те, кто карабкались на спардек, попрыгали вниз.

Офицеры оставили спардечный мостик и укрылись в кают-компании.

Разоруженных караульных пинками загнали вниз.

Крылову, Авилову и Шумилину развязали руки. Сняли с них саваны.

22

Казнь не удалась. Команда вышла из повиновения. На крейсере — бунт.

Остен-Сакен вдруг почувствовал, что палуба корабля уходит из-под ног. Он не знал, что делать. А действовать надо было решительно.

А если обратиться за помощью к старшему морскому начальнику в Гонконге, адмиралу Ноэлю? Другого выхода из создавшегося положения, казалось, не было.

— Господин мичман, отправляйтесь в радиорубку и передайте радиограмму старшему морскому начальнику в Гонконге! — приказал. Остен-Сакен дежурному по крейсеру. — Пусть пришлет десант морских пехотинцев и батальон Миддсекского полка, надо усмирить негодяев.

— Слушаюсь, господин капитан первого ранга, — ответив мичман.

Через несколько минут он вернулся.

— Радиорубка и сигнальный мостик захвачены бунтовщиками! — доложил дежурный по кораблю. — У дверей рубки выставлен вооруженный часовой. Я не смог в нее проникнуть.

— Ка-нальи! — в бессильной злобе выдавил Остен-Сакен. — Ну погодите! Я вам устрою праздник!

Вскоре выяснилось, что восставшие захватили все внутренние помещения и верхние боевые посты в носовой части крейсера. Котельное и машинное отделения тоже оказались у них. Возле готовых к стрельбе орудий и торпедных аппаратов безотлучно находились матросы. Похоже, не стихийный бунт на корабле, а организованное выступление! И руководят восстанием смелые и решительные люди.

Мысль о том, как связаться с адмиралом Ноэлем или, на худой конец, с командиром одного из своих миноносцев, не покидала Остен-Сакена. Но как это сделать, если все средства связи в руках бунтовщиков?