Процесс тамплиеров

Г-н Раинах доказывает, что средневековые корни этой истории можно проследить по крайней мере до Уолтера Мэпа, произведения которого относятся к концу XII в., хотя Мэп и не связывает события, рассказанные в этой истории, с тамплиерами. Главным героем у Мэпа является молодой башмачник из Константинополя, который достиг такого мастерства в своем деле, что даже знатные люди шили у него обувь. Помимо сапожного искусства он славился и необычайными успехами в искусстве спорта; и вот однажды к нему явилась некая прекрасная девушка с огромной свитой, специально чтобы заказать башмачки у столь известного мастера. Башмачник был сражен ее красотой; понимая, что по своему положению она для него ни в коем случае не пара, он решил, что лучше будет, если он оставит свою профессию и приобретет другую, более благородную — станет воином. Добившись больших успехов и в воинском искусстве, он решился пойти просить руки девушки, однако отец ее его не принял. Ужасно рассердившись, бывший сапожник стал тогда пиратом, желая отомстить за свое унижение, и вскоре сделался грозою для всех. Тем временем он узнал, что его возлюбленная умерла, и поспешил на похороны. Той же ночью он вернулся на кладбище, проник в гробницу и надругался над покойницей. И тут некий голос возвестил, чтобы он снова пришел на это место через положенный срок — посмотреть, что за дитя только что зачал. Когда он, как ему было велено, вернулся туда, то увидел голову, лежавшую меж ног женщины; то был плод их союза; эту голову нельзя было показывать никому, кроме злейших врагов, которым желаешь погибели, так что он держал ее в запертом сундучке и производил страшное смятение в рядах неприятеля, когда пользовался дарованным ему могуществом. Вскоре ему представилась возможность жениться на дочери и наследнице императора Константинополя. Через некоторое время молодой жене захотелось узнать, что он прячет в своем сундучке, и однажды, пока муж ее спал, она открыла крышку, пришла в ужас и тут же потребовала, чтобы и голова, и ее хранитель были брошены в море. После чего началась страшная буря, а когда море успокоилось, на поверхности воды, в том самом месте, где сундучок и его хозяин скрылись в волнах, долго еще крутился огромный и опасный водоворот. Это место теперь известно под названием залив Саталия40.

Двое авторов, почти современники названных ранее свидетелей, также вставляют в свои произведения сходные истории. Роджер Гоуденский, описывая возвращение Филиппа II Французского из Палестины в 1191 г., вспоминает эту сказку, проплывая мимо «островов Ис». Ее герой — рыцарь, и в результате совершенного им акта некрофилии на свет появляется мертворожденный сынок, а потом некий голос велит ему отрезать ребенку голову и использовать для уничтожения врагов, которые погибнут, стоит им только на эту голову взглянуть. Через несколько лет вполне благополучной жизни жена героя обнаруживает голову и, пока его нет дома, выбрасывает ее в залив Саталия, и с тех пор, если голова поворачивается лицом вверх, там случается страшный шторм41. Гервазий Тилбе-рийский, произведение которого датировано 1210 г., также определяет залив Саталия как местонахождение ужасной головы, которая, как он полагает, принадлежала некогда Медузе Горгоне (чью голову Персей, как известно, выбросил в море). Однако, по его словам, в этих местах рассказывают о рыцаре, полюбившем королеву и совокупившемся с нею лишь после ее смерти. В результате этого соития родилась чудовищная голова, обладавшая, разумеется, гибельной силой — если смотреть прямо на нее. Через какое-то время, плывя по морю на корабле, рыцарь заснул, а его любовница, давно сгоравшая от любопытства по поводу запретного сундучка, который он всегда носил с собой, стащила ключ, оуперла сундучок и, естественно, упала замертво. Проснувшись, рыцарь обнаружил, что его возлюбленная мертва, а сундучок открыт, так что пришлось и ему самому посмотреть на голову, в результате чего погиб и он, и его корабль. А потом целых семь лет, если страшная голова поворачивалась лицом вверх, в этих местах случались сильные бури и водовороты, что создавало огромную опасность для моряков42.

В целом эта история безусловно связана с древним мифом о Персее и Медузе и его различными вариантами, широко известными даже в таких далеких друг от друга краях, как Персия и Италия. Овидий, например, представляет весьма подробный литературный вариант этого мифа, который, в свою очередь, основан на более древних устных версиях. Разумеется, географические и временные различия породили и соответствующее смещение акцентов, однако история эта была чрезвычайно популярна повсюду и оказалась удивительно живуча. Ее устные вариации сохранились даже в XIX столетии среди крестьян Тосканы43. Отголоски ее в показаниях тамплиеров являются, таким образом, лишь незначительным инцидентом в долгой жизни этого замечательного образчика фольклора и никоим образом, даже при известном напряжении фантазии, не могут быть сочтены непосредственно связанными с деятельностью ордена. Тем не менее, во Франции XIV в. историю о губительной голове с удовольствием взяли на вооружение, ибо она содержала сразу несколько элементов, способных мгновенно высечь искру ответной реакции в народном сознании. В частности, стоит вспомнить два из них: веру в то, что живые и мертвые способны совокупиться и зачать дитя, а также веру в дурной глаз.

Во многих обществах до сих пор существует вера в духов и привидения и в их способность совершав половой акт с живыми людьми. Суть так называемого мифа о преследуемой вдове заключается в том, что некий муж умирает, однако возвращается, чтобы совокупляться со своей женой. Она беременеет и (обычно) рождает чудовище, часто одну голову, которая в некоторых случаях наделена разрушительной силой. Примером может послужить сказка индейцев Британской Колумбии. Дочь вождя полюбила некого юношу, но ее отец не дал им разрешения на брак. А однажды ночью братья девушки тайно убили ее возлюбленного и закопали его вместе с конем в лесу. Девушка долго носила по нему траур, ничего не зная о его судьбе, но тут он вдруг объявился, весь в крови, с сосульками в волосах, и унес ее с собой. Он жил с ней среди леса в могиле, и через девять месяцев она родила огромный камень, который тут же ее братьев и погубил44.

Вера в способность «завораживать» дурным глазом и наносить таким образом вред тому, на кого этот «глаз» направлен, распространена, возможно, даже еще более широко. Прежде всего способность эта приписывалась ведьмам и колдунам45. В средние века люди были хорошо знакомы с этой идеей благодаря Библии46. И снова, как и в первом случае, источники данного поверья следует искать в античности, наиболее выразителен его литературный вариант у Плутарха47.

Прочие обвинения по адресу тамплиеров были также весьма серьезны для того времени. Например, встречавшееся в показаниях упоминание о тонкой веревке, которой тамплиеры вроде бы подпоясывались, а до того касались своих идолов, могло, как на то и указывают первые 11 статей обвинения, быть связано со средневековыми представлениями об исламе, а также с учением катаров, ибо протоколы инквизиционных расследований конца XIII в. свидетельствуют, что католическая церковь считала ношение подобных веревок в качестве пояса знаком получения consolamentum48.

Как и прочие выдвинутые против тамплиеров обвинения, обвинение в том, что они опускали некоторые священные слова во время мессы, можно понимать с разной степенью глубины — в зависимости от социального положения слушателя и его отношения к ордену. Представители простого народа привыкли к нападкам церкви на катаров и обвинениям в том, что они якобы пренебрегают святыми таинствами, что связано с их неверием в основные догматы католической веры — Боговоплощение, Воекресение и Искупление49. Бернар Ги, почти современник процесса, приводит официальную точку зрения на то, каковы должны быть представления людей на сей счет. Эти еретики, говорит он, считали, что указанные догматы — лишь пустая оболочка50. «Они оскорбляют Святые церковные таинства, искажая их смысл, особенно таинство евхаристии, и утверждают, что тело Христово не совместно со святым обрядом причастия»51. И снова, таким образом, устанавливалась потенциальная связь с учением катаров.

Ногаре, разумеется, мог иметь в виду более конкретные и специфические цели. Если, например, капелланы ордена опускали слова Священного Писания, то, значит, никакой жертвы Господу не приносили, и Христос «телесно» в церкви не присутствовал. То есть церковные службы — как во здравие, так и заупокой — у тамплиеров никакого смысла не имели, так что миряне-жертвователи зря делали свои, порой весьма значительные, взносы в пользу ордена, да и обширные земли были пожалованы тамплиерам под фальшивым предлогом. Это был очередной и очень эффективный способ вызвать возмущение влиятельной части общества — а именно, крупных феодалов — и склонить ее на сторону французского правительства, а заодно оправдать изъятие собственности у тамплиеров. Ногаре предоставлял другим сколько угодно размышлять о возможных причинах такого поведения тамплиеров. Может, тамплиеры просто боялись проклятия церкви, ибо совершали смертный грех, поклоняясь пресловутой голове или коту? Возможно, они и хлеб не святили, чтобы избежать этого. Больше того: считая, что распятие Христа на Голгофе не имело никаких последствий, они лишь формально поклонялись Господу, прикрывая факт своего идолопоклонства, а значит, тайно исповедовали какую-то ересь или даже ислам52.

Возможен был и еще один мотив их деятельности, также приведенный Ногаре в качестве доказательства: все тамплиеры — колдуны, заключившие союз с демонами. Было широко распространено верование, что гостия служит защитой от любого колдовства, ибо ни один демон не может смотреть на тело Христово. Верование это можно проиллюстрировать историей XII в. о супруге Жоффре, графа Анжуйского. История эта приведена у Гиральта Камбрийского. Графиня редко ходила в церковь, но далее если и ходила, то никогда не оставалась там во время совершения церковных таинств. Граф и другие отмечали это с удивлением, и однажды, когда она собралась уже, как всегда, ускользнуть посреди службы, стража по команде графа задержала ее. Тогда она, подхватив двоих маленьких сыновей — всего их у нее было четверо, — вылетела в высокое окно церкви, и больше ее никогда не видели53. Возможно, кое-кто и пытался делать выводы из подобных историй, однако все в конце концов сходилось на понимании первостепенной важности мессы в католицизме, ибо именно месса непосредственно приобщает христиан к жертве, принесенной ради них Иисусом Христом54. Если бы обвинение в неуважительном отношении к мессе можно было последовательно использовать, весь христианский мир восстал бы против ордена тамплиеров, считая, что они действиями своими подрывают самую основу веры и мировоззрения людей.

То, что внутри ордена «своими силами» совершались такие таинства, как исповедь и отпущение грехов, способно было лишь усилить подозрения, вызванные другими статьями обвинения, ибо те, кто подстрекал рядовых членов ордена на подобные правонарушения, ни за что не желали, чтобы братья исповедались в том, что происходит в ордене, кому-то со стороны, хотя многие тамплиеры, давая показания, утверждали, что исповедовались посторонним духовникам, в том числе и братьям-францисканцам. Возможно, в этом обвинении действительно есть какая-то крупица истины. Во время процесса в Англии стало ясно, что некоторые тамплиеры не отличают святого таинства отпущения грехов священнослужителями от того незаконного действа, которое называют отпущением грехов великим магистром или местным приором, тем, кто как-либо нарушил внутренний Устав ордена. Хотя причины этого, видимо, совершенно безобидны и совершенно не связаны с ересью, подобная практика, тем не менее, легко могла быть соотнесена с предполагаемым пренебрежением тамплиеров к церковным таинствам55.

Обвинение в мужеложстве, что совершенно очевидно, направлено было против всех хранивших целибат членов ордена, состоявшего исключительно из мужчин. Было бы удивительно, если бы тамплиеры, как и все прочие монашеские ордена, были совершенно свободны от гомосексуализма. Возможно, Ногаре включил данную статью обвинения только по этой причине, но реакция тогдашнего общества и в данном случае была обусловлена глубоко укоренившимися предрассудками. Церковь всегда учила (возможно ошибочно), что увлечение гомосексуальными связями навлекло некогда гнев Господень на город Содом56. Писатели-богословы и создатели гражданского права в средние века поэтому, обвиняя кого-либо в подобном грехе, старались проявлять особую осторожность из опасения, что кара свыше обрушится и на их собственную страну. Св. Василий и св. Августин предупреждали молодых монахов и монахинь об этой опасности57, а в 538-544 гг. император Юстиниан издал закон, запрещавший гомосексуальные отношения58. Позднее св. Петр Дамиани в «Liber Gomorrhianus» в 1051 г. порицал гомосексуализм, Цитируя Библию: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них» (Лев., 20:13)59. Еще теснее связаны с делом тамплиеров законы, изданные в 1120 г. в Наблусе, в Иерусалимском королевстве. На пограничной территории, где всегда существовала опасность нападения неверных, легко было счесть любое несчастье наказанием свыше за плотские грехи. Одним из особо тяжких считался грех содомии, и четверо из 25 каноников тамошнего церковного совета разбирали в суде исключительно подобные дела. Если виновность была доказана, содомитов сжигали на костре. Те, кто скрыл, что его принудили к содомии, а потом позволил этому случиться во второй раз, также рассматривались как содомиты. Тех же, кто добровольно признался и явился, дабы быть наказанным, заставляли под присягой поклясться, что они откажутся «от этой постыдной мерзости», а если они снова преступали закон, то их изгоняли из королевства60.

Итак, предъявленные обвинения были совершенно ясны. Именно греховность тамплиеров привела в 1291 г. к падению королевства крестоносцев. Если бы не срочно предпринятые меры, гнев Господень пал бы и на французское королевство, приютившее у себя стольких преступников, склонных к «противоестественным действиям». Церковь и весь народ должны были совместными усилиями бороться с подобной опасностью. Подобный ход мыслей способен был понять каждый. Тамплиеры стали козлами отпущения не только в результате провала движения крестоносцев, которое отказывались поддерживать массы, но также и в связи с тем, что французское правительство оказалось не способно создать действенный управленческий аппарат. Теоретики могут обратиться к рассуждениям Фомы Аквинского, который рассматривал гомосексуализм как оскорбление здравого смысла, ибо такая связь исключает возможность зачатия и рождения детей, что, с точки зрения этого философа, и является единственным оправданием плотского соития61. Тем, кто имеет вкус к истории, нет нужды заглядывать во времена Содома. Генри Хантингдонский, например, был уверен, что кораблекрушение, в кртором в 1120 г. погиб Уильям, сын и наследник короля Генриха I, было последствием греха содомии, в котором были повинны почти все на борту62.