Прочь из моей головы

– Чудесные ощущения, – прошептал он и, прищёлкнув пальцами, материализовал для себя цилиндр, разом прибавляя ещё сантиметров двадцать к росту. – Жаль, что эффект временный, и придётся сделать рокировку через часок-другой, но не всё сразу. Дорогие мои, как вы смотрите на то, чтобы заняться серьёзным делом? Например… – и он сделал паузу, облизнув губы и закатив глаза – …вернуть моё настоящее тело.

Меня – даже в нынешнем неопределённом состоянии – продрало холодком. Не от манер Йена, нет, за столько лет можно и привыкнуть, и не от перспектив.

А от того, что я уже заранее была на всё согласна.

Мне стало тревожно; вместе с тревогой пришёл звон, состоящий, кажется, из сотен неприятных звуков, вселяющих смуту в разум. Вой пожарной сигнализации где-то неопределённо далеко; скрежет отросших ногтей по исчёрканной мелом грифельной доске; гадкий комариный зуд, переходящий в грозный гул пчелиного роя; визг шин; металлический дребезг огромного, сложного механизма; верещание стоматологического сверла… И здесь, в невесомости, неопределённости вне собственного тела, где я зависла, от этого звона было не скрыться. Мир вокруг на долю секунды стал болезненно чётким – со всех сторон разом ко мне ринулись иглы-образы, пронзили насквозь – а затем расплылся липким бесцветным туманом. В безотчётном стремлении спрятаться от накатившего ужаса я попыталась прижать ладони к ушам и зажмуриться, начисто забыв, что у меня сейчас нет ничего – ни рук, ни ушей, ни глаз…

…и вдруг меня окутала музыка.

Йен пропел всего несколько бессмысленных фраз на мёртвом языке – я знала, что они бессмысленны, потому что сейчас, в нынешнем моём состоянии чувства и знания Йена доносились до меня, хотя и приглушённо, как звуки работающего в соседней квартире телевизора поздней ночью – и тревожный звон утих. Меня накрыло спокойствие, странное, больше похожее на какой-то ментальный наркоз. Я понимала совершенно ясно, что должна была испытывать ужас, но ощущала только нечто вроде онемения.

«Значит, Йен Лойероз».

При всём многообразии вариантов я почему-то выбрала этот.

– Да, – ответил Йен, поправляя двумя пальцами и без того безупречный локон надо лбом. – Лойероз. Nerium oleander, олеандр обыкновенный, один из самых романтических рецептов заставить биться чаще, измучить и остановить глупое, доверчивое сердце.

За его словами стояло что-то… что-то большое, приторно-сладкое и ядовитое, больше всего похожее на застарелую ненависть к самому себе, перебродившую в вино. Наверное, в другой раз, в ином состоянии я бы уцепилась за это чувство, попыталась бы размотать ниточку знания… Но теперь лишь продолжала спрашивать по инерции то, что и так понимала.

«Псевдоним?»

Йен отчётливо скривился, сдвигая цилиндр на лоб, точно так мог спрятаться от моего взора.

– Не совсем. Как бы объяснить… Знаете, о юные дивы, у меня был один приятель, моряк, звали его Висельная Верёвка. Когда его спрашивали, откуда такая кличка, он многозначительно кивал на реи, но на самом деле прозвище ему дали портовые девки. Вот и здесь кое-кто хотел меня… уязвить. Но оскорбление прижилось и стало вторым именем.

«Кто? Девки?»

Салли наконец подала голос. И звучал он сыто.

Йен усмехнулся.

– Падшие среди них были тоже, хотя и в несколько ином смысле.

«Их можно убить?»

На его лицо набежала тень; со стороны я видела её – ощущала? – как вуаль, зыбкую, но скрывающую эмоции.

– Нет, моя кровожадная прелесть. Сейчас мы не можем, – ответил он с едва заметным сожалением. – Но когда-нибудь попробуем, о, да… – Йен обнажил в улыбке зубы. – Однажды я вернусь, чтобы проредить цветы Запретного Сада и задать пару вопросов садовникам. И, кстати, милые мои девочки, одного из них сегодня мы уже видели.

Яркий образ пробился сквозь пелену окутывающего меня равнодушия.

«Чудик в оранжевом плаще».

– Именно. И этих дуболомов, – Йен пошевелил мыском сапога полу шуршащего плаща одного из поверженных гигантов, – послал он. Крепкие ребята, к слову, хотя слеплены явно на скорую руку; скорее всего, у него талант кукольника. Подозреваю, что и каверну, – и Йен крутанулся на месте, раскинув руки, – тоже создал он. И я его не помню. Скорее всего, в садовники он пробился уже после моей… моего фиаско.

Йен хотел сказать «смерти», совершенно точно, однако в последний момент поправился. Я ничего не ощутила по этому поводу, только сделала себе заметку – подумать обо всём позже. Салли тоже затаилась; ей было слишком хорошо.

Но кое-что из сказанного меня заинтересовало даже сейчас, в оглушённом состоянии. Значит, эти исполины были не людьми, а чем-то вроде самоходных машин; как там, куклы? Вообще по описанию похоже на големов, но не мифических, а современных – из книг или фильмов. Информация попадалась противоречивая, но главное, что нигде големы не считались живыми, одушевлёнными существами.

Это успокаивало: значит, мы никого не убили.

– Не совсем так, – вмешался Йен и снова подцепил мыском край плаща одного из «големов». – Всё-таки кукольник вкладывает в своё творение часть собственной жизни и слепок с личности – либо подселяет дух животного, если хочет сохранить инкогнито. Отважусь предположить, мои юные и несведущие подруги, что наш кукольник использовал бродячих собак, потому его мальчики так легко взяли след. И каверна… – он задумчиво скрестил руки на груди, пробарабанил пальцами по локтям. – Каверны – пространственное эхо сильных чар, чаще всего они появляются на местах сражений. Скажем, на улице столкнулись плечами два чародея и не поделили упавший платок с инициалами прекрасной дамы, – усмехнулся Йен. – Слово за слово, и вот часть реального города разрушена, а столкновение чар породило призрачную улицу. Но готов спорить, что ещё вчера этой каверны не было.

Страх пробился даже сквозь охватившее меня онемение.

«Тот тип в оранжевом… кукольник знал обо мне? И о тебе с Салли? Он хотел нас убить?»

Йен пожал плечами.

– Не обязательно именно убить. Скорее, заманить в каверну и задержать до его прибытия, живыми или мёртвыми, без разницы. А он бы уже разобрался, что мы такое. Точнее, что ты такое, Урсула Мажен.

«И что теперь делать?»

– Сбить его со следа, – оскалился Йен снова. – Мы покинем каверну, и я её захлопну вместе с големами. Если сделать всё аккуратно, то он решит, что каверна потеряла стабильность и разрушилась сама. Да, пожалуй, так и поступим… одно мгновение только. Кис-кис-кис?

Он неожиданно присел на корточки и позвал тонким, приторно-ласковым голосом. Будь я кошкой, ни за что бы не вышла к такому подозрительному типу, однако здешние драные обитатели, вероятно, имели другой взгляд на жизнь. Сперва вылезла та, что пряталась за мусорными баками; чуть погодя с дерева спустилась вторая, которую мы использовали в коварных отвлекающих манёврах. Йен бесцеремонно сгрёб обеих и зашагал вниз по улице, щелчком пальцев откинув шлагбаум; кошки грелись под щегольским белым пальто и беспокойно ёрзали.