Прочь из моей головы

«Тридцатая» серия кукол была экспериментальной. Девять кукол – девять девочек, за два года прошедших путь от младенца до зрелой женщины; тела их на всём протяжении опытов подпитывались и изменялись с помощью чар, потому ткани стали особенно прочными. Куклы обладали огромной силой, не боялись ни ядов, ни болезней. Но в процессе развития обнаружился один неискоренимый дефект, точнее, даже два: любопытство и своеволие.

Более послушные образцы ушли в свиту к госпоже Фра и были проданы в другие семьи в качестве телохранителей, двух кукол – вторую и девятую – пришлось уничтожить ещё на промежуточном этапе, поскольку они напали на своих создателей. Салли Три-Шесть вместе с тремя «сёстрами» временно осталась при фабрике, пока доктор Энцо искал способ исправить «фатальные недостатки», проще говоря, превратить экспериментальных кукол в послушных болванчиков.

Примерно в то же время Датура решили, что им вполне по силам сместить Розы на местном чародейском троне – и начали свою многоходовку по смене власти. И частью планов было, разумеется, похищение гроба, в котором находился самый знаменитый трофей правящей семьи – бессмертное тело Йена Лойероза.

И почему-то – вот, право, неожиданность – Розы воспротивились.

Хотя гроб выкрали успешно, перевезти его оказалось не так легко. Правящая семья несколько раз пыталась отбить его, в последний раз – около самого Ведьмина Зеркала, недалеко от Танна. На помощь к попавшим в засаду чародейкам Датура перекинули часть внутренней охраны, в том числе – кукол тридцатой серии из лаборатории. Трофей удалось сохранить и благополучно доставить в Дурманный Лог, но не все марионетки вернулись. Салли Три-Шесть была в их числе.

– Мгм, оболочку я подготовил, – беспокойно кашлянул доктор Энцо, избегая моего взгляда. – Но что касается, гм, души – совершенно не представляю, что делать. Думаю, моя роль на этом исчерпана, и я могу идти…

Тильда ничего не ответила, но в дверном проёме пол треснул и выпустил жирный зелёный стебель, который отрастил и гостеприимно распахнул багровую зубастую пасть. Чародей посмотрел на него, промокнул платком лоб и сел на стул у стены. Вообще, по моему мнению, беднягу вполне можно было бы и отпустить – вряд ли он храбро побежит за подмогой или нападёт исподтишка, скорее, забьётся куда-нибудь и пересидит опасность в надёжном месте.

– Зачем? – одними губами спросила я у Тильды.

– По приколу, – так же тихо, почти беззвучно, ответила она.

Мы какое-то время таращились друг на друга, а потом захихикали, как идиотки.

«Не бойся, милая – со стороны это вполне сойдёт за злодейский садистский смех», – подлил Йен масла в огонь.

Но веселье весельем, а что делать дальше – я понимала даже меньше, чем доктор. Теоретически нужно было просто переместить душу Салли внутрь подготовленного пустого сосуда, а дальше всё бы получилось само собой – или не получилось бы. Но вот это «или» напрягало до полного ступора, потому что я боялась навредить ей и в конечном счёте её потерять. Пока мы сохраняли статус-кво, но…

«Просто делай, – сказала Салли, и сомнений в её голосе слышалось не больше, чем обычно. – Я хочу сама – ходить, драться, говорить. Думать, бегать быстро. Пить что-то сладкое. Обнимать хороших людей. Смотреть на красивое. Быть».

– Неплохие планы, – прошептала я, прикрывая глаза. – А что насчёт кино? Зимой всегда выходят крутые ужастики.

– А почему? – заинтересовалась Тильда.

– Ну, наверное, потому что световой день короткий, и больше времени для того, чтобы хорошенько побояться в темноте, – улыбнулась я. – Сходим дружной женской компанией: ты, я… и Салли, – добавила я и положила руку на лоб пустому телу, оболочке, которая должна обрести жизнь, если у меня получится.

…когда получится.

Раньше, когда я прикасалась к потерянным душам, то обращалась вовне; теперь же приходилось заглядывать внутрь собственной головы – почти что рокировка, но не совсем, не шаг назад, а половина, четверть… десятая часть. Салли была со мной очень давно, почти всю жизнь, так, что теперь мы ощущали себя единым целым, хотя и оставались двумя разными личностями. А сейчас, когда нам пришлось наконец разделиться, это было всё равно что собственными руками выдрать сердце из грудной клетки.

На секунду зрение отказало.

Боли я не чувствовала, но оказалась полностью дезориентированной. Пол ушёл из-под ног; тело стало лёгким-лёгким, ощущения притупились. Йен крикнул что-то, но его голос остался далеко, за невидимой гранью, и время точно остановилось. Кажется, от всего мира осталось только две крупицы, две крохотные частицы – я сама и Салли, её чувства, разум, воспоминания… и душа.

– Доктор Энцо, как вы оцениваете эксперимент?

– Сложно сказать, но уже сейчас понятно, что они реагируют на раздражители. Вот, посмотрите: если одну из них ударить, она заплачет, как настоящий ребёнок… Ай! Чертовка!

– Бойкая девочка, острые зубки. Но, надеюсь, от агрессии вы её избавите. Которая это, говорите?

– Тридцать шестая. Что касается тридцать девятой…

…всё, что ей нужно сделать – пройти через дом и убить того человека. Она знает, как он выглядит – большой, высокий, гора мяса с блестящим лицом; никто не остановит самозванку – здесь много таких же девочек в красивых нарядах. Если горбиться, как они, если трястись, когда на тебя падает взгляд, бежать, прижимая руки к груди, то тебя не раскроют.

Три-Два говорит: растягивай задания, снаружи – свобода. Но ей такая свобода не нравится; впрочем, Три-Два говорит много странных вещей.

Чтобы вернуться, нужно просто убить; если не убить, вернуться нельзя; получается, смерть – единственный выход.

…когда она рассказывает Три-Два о том, что смерть похожа на большую дверь, Три-Два сначала смеётся, а потом плачет.

– …Разумеется, я не стану отказывать в вашей просьбе. Но для чего вам куклы, госпожа Николетт? Я полагал, что вы уже выросли из детских игр.

– Мне скучно. Пусть они сражаются друг с другом.

– Но…

– Вы собираетесь мне возразить, доктор?

– Нет, конечно, нет.

– Тогда я забираю эту… и вон ту… Почему ты на меня так смотришь? Шаг вперёд. Я сказала, шаг вперёд! Эй! Идиотская кукла!

– Эта – дефектная, не обращайте внимания. Позвольте, я заменю её на другую…

…всё, что ей нужно сделать – пройти через поле, избежать ловушек и убить короля. Под её началом сегодня много товарищей, но почти все они погибнут. Но зато маленькие сёстры, если они доберутся до финальной черты, получат титул, и тогда их будет сложнее убить… Надо же, везде смерть.

Это интересно. Ей нравится.

Но когда Салли пытается объяснить доктору, что шахматы – это игра, в которой нужно открывать для врага двери, он не понимает.

– Если они узнают, что я дала тебе имя, они тебя утилизируют. Никогда им не говори.

– Хорошо, сестра.

– И не называй меня сестрой.

– Хорошо.

– Поменьше говори и побольше слушай, ясно?