Прочь из моей головы

– Чего вытаращился? – шипит Принцесса, как злая кошка, и сразу становится очень некрасивой.

Он смотрит в сторону и мечтает стать незаметным. Из-под розового куста на него с сочувствием пялится жаба.

– Я пришёл за книгой.

– А ты что, умеешь читать? – противным голосом тянет Принцесса и выставляет одну ногу в голубом башмачке. – Ну, если почистишь мне ботинки, то проходи. Языком почистишь.

Подружки принцессы хихикают, и слушать это обидно. Но Йен смотрит на жабу под кустами и придумывает кое-что забавное. Надо только приспособить чары…

…Принцесса визжит, уворачиваясь от дождя из жаб, и бежит, высоко подкидывая коленки.

Сейчас она снова почти милая.

…мерзкая вонь никак не вымывается из волос. Йен слышит её всё время и гадает – чем таким его окатили в последний раз, что оно даже чистящими чарами не убирается?

В библиотеку его, впрочем, пускают всё равно, только сажают подальше от других учеников – чему он только рад. В книгах находится несколько интересных рецептов избавления от вони, но вот незадача: волосы отчего-то становятся розовыми.

– Как мамино платье, – бормочет Йен, крутясь перед зеркалом. Брюки ему коротковаты, как и рукава, и потому встопорщенная розовая шевелюра смотрится ещё потешнее. – Да-а, ну я и красавчик. Неотразимый!

Внезапно ему становится смешно.

Волосы он решает оставить такими – хотя бы на время, а потом можно и придумать чего-нибудь.

…Они с Флёр читают один ботанический атлас на двоих, толкаясь локтями. Атлас – только предлог, разумеется; их обоих это устраивает.

– Яд, который заставит сердце биться чаще, а потом остановиться навеки, – читает она нараспев и толкает его в бок. – Почти как ты.

– Значит, буду олеандром, – фыркает Йен и трётся виском о её плечо.

Хорошо; жарко; хочется сходить на ледник за сидром, но лень.

– Тебе нужен наставник, – говорит Флёр внезапно и смотрит на него очень странно, задумчиво. – Кто-то не из Розария. Иначе выкинут тебя, как котёнка… Как насчёт Хорхе Альосо-и-Йедра?

– Он же вроде отшельник?

– В этом и смысл – его ты достать не успел.

Они смеются одновременно.

Йен старается не думать о том, что у Флёр тёмный, злой взгляд.

Она появляется на закате. В плаще до пят, с накинутым капюшоном – дурацкий маскарад, который не может обмануть никого.

– Завтра. Мы выступаем завтра. Но если ты сдашься мне и поклянёшься Розам в верности…

– Хватит, Флёр. Я уже отдал тебе всё, что можно. Оставь мне хотя бы свободу от тебя.

Йен правда устал – настолько, что даже смотреть на неё не хочется. А она злится, разве что не шипит и не точит железные когти о стены его бедной лаборатории – образно выражаясь, разумеется. Хотя он бы не удивился, если б буквально.

– Если ты не собираешься сдаваться, – тихо говорит Флёр, глядя в пол, – тогда убегай.

– Нет. Этого я делать тоже не буду.

– …тогда я тебя уничтожу.

Когда я очнулась, то голова у меня трещала страшно, словно готова была расколоться в любую секунду. Йен лежал на постаменте, до пояса укрытый лабораторным халатом; между его лицом и моим стояла чашка с растворимым кофе. Салли сидела на полу и сосредоточенно пялилась в зеркала-экраны.

– Полчаса, – сказала она, не оборачиваясь. – Старшая сестра не возвращалась.

– А Йен? – спросила я.

Голос хрипел, словно у старой злой ведьмы.

– Дышит. Лежит. Не двигается.

Сердце тревожно сжалось. Полчаса прошло, а он до сих пор не очнулся… И в голове у меня пусто – в буквальном смысле. Что теперь делать-то? Просто ждать?

– Пей, – попросила Салли и указала пальцем на чашку. – Нужны силы.

Кофе оказался остывшим и приторным почти на грани отравы, но сейчас это было кстати. Я выхлебала его одним долгим глотком и даже край чашки облизала, а потом пристроила голову поудобнее на постаменте и закрыла глаза. Каменный край неудобно врезался в грудь, но усталость была сильнее дискомфорта. В сон клонило неумолимо; веки слипались, и болезненная пульсация в висках отдалялась, отдалялась…

«Когда Йен очнётся, то первое, что он увидит – моё лицо, – подумалось вдруг. – Можно даже сказать, даже первое, что он увидит после того, как родится заново».

От этой мысли становилось щекотно под диафрагмой, и щёки начинали гореть.

Я почти что провалилась в забытьё снова, когда Салли резко привстала и вплотную подскочила к одному из зеркал.

– Идут, – сказала она коротко, нащупывая тесак на поясе. – Одиннадцать человек. Подходят к мосту.

Сонливость как рукой сняло. На мгновение затеплилась надежда, что это Тильда возвращается с компанией друзей, или наставники Розария наконец прорвались через лабиринт, но она быстро угасла.

– Похоже, подчинённые Эло Крокосмии, – холодея, произнесла я, когда разглядела их получше. И пошутила неловко: – Наверное, сигнализация сработала. Или у них тут плановая проверка. Двоих я узнаю точно: вот та лысая дама повелевает грибами, а тот мужик орал: «Росянка с нами!». Не то чтобы ему это помогло… Что делать будем?

Салли затихла, прикидывая перспективы в уме.

– Задержу, – ответила она наконец, поудобнее перехватив тесак. – Двадцать минут. Хорошее время.

Я прикусила ноготь. Как не вовремя, если бы ещё чуть-чуть… Если бы Йен проснулся… Когда они доберутся до лаборатории, то сразу поймут, что здесь случилось. И что тогда? Убить его им не по силам, конечно, и он сам говорил, чтобы в первую очередь мы с Салли спасались сами… Но разве навредить можно только убив? Йен ведь упоминал эту, как её, мёртвую воду. Если его поместить опять туда, то он просто не проснётся, потому что время для него остановится.

Вырваться из такой ловушки невозможно. Наверное.

И что тогда будет с Хорхе? С Тильдой, которая пошла против садовника и всемогущего клана Датура? С Дино и Гэбриэллой?

Салли поднялась, но я успела перехватить её за руку и позвала:

– Постой, не спеши. Скольких ты можешь убрать наверняка? Точно? Так, чтобы и ты сама выжила?

У меня появилась идея – пока неоформленная, но, кажется, перспективная. Если всё получится…

– Половину, – ответила Салли, растопырив пятерню. – Разделить, рассеять. Уничтожить.