Продаётся Таня. 20 лет

– Спасибо вам еще раз, от всего сердца, – проговорила я.

– Не за что, не за что, деточка. Сейчас надо заняться планом бегства. Сначала общий, а потом детальный. Опасно было бы делать это в спешке. Исмар не глупый человек, он очень сообразительный, и любая, даже малейшая оплошность может нас выдать. Поэтому веди себя так, как я тебе говорю. Для начала мы попробуем устроить тебе медосмотр, по возможности в больнице, где директор – мой хороший приятель…

Он пришел опять, когда была почти полночь. Сказал, что я, скорее всего, поеду к врачу именно в ту больницу, о которой он мне говорил. Вероятно, он разговаривал на эту тему с Исмаром, может, сказал, что он видел меня и что я неважно выгляжу, что мне необходимо показаться врачу. Они договорились, что это будет комплексное обследование.

После завтрака на следующий день перед домом меня ожидал автомобиль, за рулем сидел Сафет. Скорее всего, машина была его, но на переднем сиденье был еще один человек. Из охраны. Я села в машину, и мы поехали в клинику. Уже на входе нас дожидался врач, с которым Сафет, насколько я знала, был раньше знаком. Они сердечно поздоровались и беседовали пару минут в стороне. В это время охранник спокойно прохаживался по холлу больницы. Потом мне дали знак следовать за ними. Мы поднялись на третий этаж и вошли в кабинет того врача: он, Сафет и я. Они вдвоем опять разговаривали, мне было жаль, что я ничего не понимаю, потому что разговор, без сомнения, касался меня.

– Ты останешься здесь до завтра. Омар мой хороший друг. Ты здорова, никакого тщательного осмотра не будет. Тебе только сделают для проформы анализ крови. А результат уже известен, точно, Омар? – спросил Сафет на английском, повернувшись к врачу. Тот со сложенными на груди руками, улыбаясь, смотрел на меня.

Потом Сафет еще какое-то время находился в клинике. Он носил какие-то бумаги по кабинетам, в то время как охранник спокойно сидел в коридоре. Я в конце концов осталась в больнице. Меня поместили в палату с пожилой женщиной, турчанкой. Это меня устраивало – у меня не было никакого желания с кем-то общаться, особенно с незнакомцами.

В тот же день врач, друг Сафета, зашел в палату, чтобы заполнить карту. Потом я легла на кровать. Медсестра принесла сок и яблоко, при этом смотрела на меня каким-то странным взглядом.

Это была обычная больничная палата. По тому, как держал себя со мной врач, нельзя было понять, это частная клиника или государственная больница. Впрочем, меня не слишком занимал такой вопрос. Моя кровать была у окна, в двух метрах от нее стояла кровать соседки по палате, турчанки. Эта женщина мне не понравилась с первого взгляда. У нее был колючий, недружелюбный взгляд, он вызывал тревогу. Неприязнь была, похоже, взаимной. Турчанка тоже не прониклась ко мне симпатией.

Когда медсестра вышла из палаты, около получаса стояла полная тишина. Я медленно потягивала сок и листала какие-то местные газеты, обращая внимание на фотографии, ведь понять текст я все равно не могла.

– Что вы делаете в Турции? – вдруг услышала я голос той турчанки, голос, который заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Она сказала это на чистом английском языке, тоном, больше подходящим какому-нибудь полицейскому следователю, чем женщине преклонных лет.

– Вы говорите по-английски? – проговорила я, лишь бы что-нибудь сказать.

– Да, как видите. Разве в этом есть что-то необычное?

– Просто я предполагала, что вы из Стамбула. Это ведь так?

– Да, я живу в Стамбуле, а вы? Как вас сюда занесло?

– Извините, как вы узнали, что я иностранка? – полюбопытствовала я.

– Девушка, дорогая, давно ли вы смотрелись в зеркало? Что общего в вашей внешности с этой нацией? То, что вы не турчанка, очевидно. Если не хотите, можете не отвечать на мой вопрос, – добавила она и отвернулась.

Я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Теперь она опять перехватила инициативу в разговоре, и придется приложить усилия, чтобы найти подходящую тему и взять под контроль темп беседы.

– Извините, я не хотела вас обидеть. Я из Швеции. Я приехала сюда как студентка, по обучению.

Я изучаю вашу страну и могу сказать, что это очень интересно. – Я сделала еще одну попытку перевести разговор на другую тему.

– А что вы изучаете и где учитесь? – спросила она.

Вопрос застал меня врасплох. В Белграде я ничему не училась. Естественно, я знала институты, могла бы выкрутиться, но перед этой женщиной я чувствовала себя все более неловко. Она задавала вопросы экзаменаторским тоном, и я оказывалась как будто в положении студентки и чувствовала себя довольно неуверенно. Хотя всего лишь нужно было вспомнить институт в Швеции, мне в голову ничего не приходило. «Кто эта женщина?» – подумала я про себя.

– Я изучаю социологию в Мальме, – сказала я.

– Я никогда не была в Мальме, я училась в Париже, и этот город удовлетворял все мои потребности, по крайней мере, в молодости. Я училась на архитектора, но никогда не работала по специальности. Стечение обстоятельств.

Потом турчанка замолчала, и тишина стояла еще несколько минут. Я чувствовала, что мне нужно что-то сказать, вроде бы создать впечатление, будто я хочу поговорить, продолжить начатую тему. Я боялась вызвать подозрения.

– Вам нравилась архитектура, или это был выбор ваших родителей, или вам кто-то посоветовал? – прервала я молчание.

– Это долгая история, не думаю, что она была бы интересна девушке из Швеции. Оставим это. Скажите лучше, как вы попали в больницу. По вашему виду не скажешь, что вы больны. Наоборот, я давно не встречала такой красивой и привлекательной женщины, как вы, – неожиданно добавила она.

– Это тоже долгая история. В двух словах, я почувствовала слабость, у меня закружилась голова, потом я потеряла сознание. Это повторялось несколько дней, и так я попала сюда, – соврала я не моргнув глазом.

Она продолжала молчать, закрыла глаза, и я поняла, что разговор закончен.

Я заснула, наверное, уже ближе к полуночи. В палате горел свет, я погрузилась в сон, только когда поняла, что турчанка крепко спит на соседней кровати. В коридоре время от времени раздавались шаги и приглушенные голоса. Больница погружалась в сон. Я проснулась за ночь только один раз – из-за сна, который так врезался в память, что я до сих пор помню его в мельчайших подробностях.