Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»

Потом она призналась мне, что у нее начались роды. Этого еще недоставало! Я так обозлился, что обругал ее — не могла выбрать другого времени!

Когда боль отпустила, она сказала:

— Мне не хочется тебя затруднять, но, может быть, ты сходишь за помощью?

За помощью? А куда я пойду? Кто выйдет на улицу, когда там такая свистопляска? Да и кого я здесь знаю?

Однако я взял зонт и фонарь, сказал ей, чтоб не унывала, и пустился в путь. Дорогу перед моим домом частью смыло, на ее месте плескалась морская вода. Я решил кратчайшим путем добраться до дома соседа, стоявшего на пригорке. А зонт уже вырвало у меня из рук и унесло неведомо куда. Затем потух фонарь — так называемый противоураганный. Я шел в темноте, ушибая ноги о камни, спотыкаясь о кусты кактуса, и спину мне приятно холодили струи дождя, стекавшие за воротник. Я чувствовал, что предаюсь во власть демону. Казалось, ветер вот-вот сложит меня пополам, поднимет в воздух и швырнет о землю, а не то завяжет мое тело в сотню узлов. Справа и слева трещали и валились деревья. С избитыми, окровавленными ногами я, пыхтя, поднялся к дому соседа. И только когда я очутился у него на крыльце, мне стало ясно, как опрометчиво я поступил. Сосед-то был европеец; он служил в полиции — был полицейским инспектором или что-то в этом роде — и держал злющего бульдога. В общем, такой букет, что хуже некуда! Я поспешно ретировался.

Отойдя от дома, я остановился в нерешительности. Жил я в этих местах недавно. Мало того, что ни с кем не был знаком, а даже не знал, где кого искать. И вдруг я вспомнил, что здесь неподалеку живет врач — в огромной, похожей на замок вилле под названием «Вид на океан». Я направился туда, посасывая укушенный скорпионом палец, в котором точно пульсировала не кровь, а тысяча иголок. Вдруг я услышал, что плачу — навзрыд, как малый ребенок.

Я бегом одолел бесконечные склоны и ступени и оказался на веранде «Вида на океан». Минут двадцать я изо всех сил стучал в дверь. Потом стал бегать вокруг дома и кричать. Отворилось окно, и женский голос спросил, кто здесь. Глупый вопрос! Как будто она могла все обо мне узнать, чуть только я назову себя! Все же я вкратце рассказал ей мою несчастную жизнь вплоть до этой минуты, но она, конечно, не расслышала ни слова. Тогда она спросила, как меня зовут. Я прокричал свое имя. Кругом стоял такой шум, что вопросы и ответы приходилось повторять раз по десять. Это было очень утомительно. И хорошо же я, наверное, выглядел — мокрый до нитки, волосы прилипли ко лбу, одежда вся в грязи. Я уже понимал, что женщина приняла меня за бандита. Как можно смиреннее я спросил ее, дома ли доктор. Собрав последние остатки мужества, она ответила, что доктора нет — он уехал в Бомбей и вернется только через месяц. А потом добавила ни к селу ни к городу — наверно, чтобы произвести впечатление на бандита, — что в доме гостит много родственников и что они страшно разгневаются, если потревожить их сон. Я заверил ее, что я не бандит, и объяснил свое бедственное положение. Она как будто мне посочувствовала, но что ей было делать? Медицину-то знал ее муж, а не она и не те грозные родственники, что спали под ее крышей.

Я помчался домой.

Я уверил жену, что помощь скоро прибудет. Эта ложь немного ее подбодрила. Она посоветовала мне открыть окно со стороны моря, чтобы ветер, раз за разом ударяясь о стекло, не свалил весь дом. Дом и так уже скрипел и шатался. Но открыть окно — значило бы впустить ураган в комнату. Пока мы обсуждали, как быть, раздался грохот — обрушилась кухня. За этим последовал ужасающий стук и взрыв у нас в комнате. Ветер, не дожидаясь меня, вышиб раму. Свет погас. Минуту я сидел оглушенный. Потом, на ощупь найдя раму, попробовал пристроить ее на место (а боль в руке, укушенной скорпионом, все не унималась), чтобы защититься от свирепых порывов ветра. И все это время жена терзала мне душу своими криками, стонами, воем. Я озверел от ярости, ушиб больную руку и разразился ругательствами. Потом выронил раму из рук и застыл, услышав среди бури и мрака громкий, жизнерадостный крик новорожденного.

Словоохотливый хозяин встал с места и позвал:

— Эй, малый, поди-ка сюда!

Вошел шустрый, широко улыбающийся мальчуган. Хозяин погладил его по голове.

— Вот, познакомьтесь, этот самый человечек и прибыл к нямв ту памятную ночь.

Друг маленькой лилы (перевод М. Лорие)

Сидда подошел к калитке, как раз когда мистер Сивасанкер, стоя на веранде своего дома, размышлял над проблемой домашней прислуги.

— Вам слуга не требуется, ваша милость? — спросил Сидда.

— Зайди, — сказал мистер Сивасанкер. Пока Сидда входил в калитку, мистер Сивасанкер внимательно его оглядел и подумал: «Как будто ничего… Вид, во всяком случае, опрятный». — Ты где до сих пор работал? — спросил он.

Сидда сказал:

— Вон там, — и указал рукой непонятно куда, — у доктора.

— Как его зовут?

— Не знаю, ваша милость, — сказал Сидда. — Он живет возле рынка.

— Почему тебя уволили?

— Они уехали из города, — последовал стандартный ответ.

Мистер Сивасанкер спросил:

— А что ты умеешь делать?

— Все что угодно, ваша милость. Что скажете, то и буду делать.

Мистер Сивасанкер никак не мог решиться. Он позвал жену. Она осмотрела Сидду и сказала:

— Как будто не хуже тех, что у нас были раньше.

Из дому вышла Лила, их пятилетняя дочка. При виде Сидды она радостно взвизгнула.

— Ой, папа, он мне нравится. Не прогоняй его. Давайте оставим его себе. — И это решило дело.

Сидде положили еду два раза в день и четыре рупии в месяц, а он за это стирал белье, работал в саду, бегал с поручениями, колол дрова и присматривал за Лилой.

— Сидда, пойдем играть! — кричала она, и он бросал любое дело, каким был занят, и бежал в сад, где она стояла с красным мячом в руках. Ни с кем ей не было так хорошо, как с ним. Они перебрасывались мячом, потом она приказывала:

— Теперь докинь мячик до неба. — Сидда, крепко ухватив мяч, на секунду зажмуривался и подкидывал мяч высоко в воздух. Поймав его снова, он говорил:

— Ну вот, оттолкнулся от луны и вернулся. Видишь, к нему крошки от луны пристали.

Лила серьезно разглядывала мяч и говорила:

— Не вижу.

— Тут нельзя терять времени, — объяснял Сидда, — а то они испарятся и опять улетят на луну. Вот, гляди скорей… — Он обхватывал мяч ладонями и давал ей заглянуть в щелку между пальцами.

— Да, — говорила Лила, — теперь вижу, а разве луна мокрая?

— Конечно, — отвечал Сидда.

— А кто живет на небе?

— Бог, — отвечал Сидда.

— А если стать на крышу и протянуть руку, до неба достанешь?

— Если на крышу — нет, а если влезть на кокосовую пальму, тогда достанешь и до неба.

— Ты лазил? — спрашивала Лила.

— Сколько раз. Как луна сделается круглая, я сейчас же лезу на дерево и трогаю ее.

— А луна тебя знает?

— Еще бы. Ну-ка, пойдем, я тебе покажу что-то интересное.

Они стояли около розового куста. Он указал вверх.

— Отсюда тебе луну видно, так?

— Да.

— А теперь пойдем со мной. — Он повел ее во двор за домом и, остановившись у колодца, опять указал вверх. Луна была и здесь. Лила захлопала в ладошки и удивленно воскликнула:

— Луна здесь! А была там! Почему?

— Я ее попросил, чтобы шла за нами.

Лила побежала в дом и сообщила матери:

— Сидда знает луну.

Когда начинало темнеть, они шли в комнаты и играли в школу. У нее был целый ящик, полный всяких каталогов, книжек с картинками и карандашей. Она с увлечением изображала учителя. Усадив Сидду на полу с карандашом и каталогом в руках, она тоже брала карандаш и каталог и приказывала: — Пиши. — И он пытался списывать все, что она писала на страницах своего каталога. Она знала несколько букв, умела нарисовать подобие кошки и вороны. Ничего хотя бы отдаленно похожего Сидда не мог изобразить. Она говорила, разглядывая его каракули: — Разве я так нарисовала ворону? Разве я так нарисовала букву Б? — Она жалела его и изо всех сил старалась обучить. Но хоть он и умел управлять луной, карандаш ему никак не повиновался. Так что ему грозила опасность сидеть пригвожденным к месту, пока не сломается его грубая, негнущаяся рука. Чтобы отдохнуть, он говорил: — Что это, никак тебя мама зовет обедать. — Лила, бросив карандаш, выбегала из комнаты, и на том урок кончался. После обеда Лила бежала ложиться спать. Сидда уже должен был ждать ее со сказкой наготове. Он садился на пол у ее кроватки и рассказывал сказки одна другой интереснее: про зверей в джунглях, про богов в небе, про волшебников, что строят за одну ночь золотые дворцы и поселяют в них маленьких принцесс и их ручных птичек…

День ото дня она все больше к нему привязывалась. Не желала расставаться с ним ни на минуту. Стояла рядом, когда он копался в саду или колол дрова, и увязывалась за ним, когда его посылали с поручением.

Однажды вечером он пошел купить сахару, и она пошла с ним. Когда они вернулись, ее мать заметила, что золотая цепочка, которую Лила носила на шее, исчезла. — Где твоя цепочка? — спросила она. Лила заглянула в вырез кофточки, поискала и сказала: — Не знаю. — Мать дала ей шлепка. — Сколько раз я тебе говорила — сними и убери в шкатулку!.. Сидда, Сидда! — позвала она и, когда Сидда вошел, взглянула на него и сразу решила, что вид у него какой-то странный. Она спросила его, где цепочка. У него пересохло в горле. Он поморгал и ответил, что не знает. Она накричала на него, пригрозила полицией. Тут ей пришлось вернуться на минуту в кухню — проверить, не подгорает ли еда на плите. Лила шла за ней и хныкала: