Продавец слов

– Дачки-то есть кому носить? – спросил Димон.

– Что носить? Не понял…

– Передачки. Харчи там, вещички.

– Я не думал пока… Родители, наверно.

– Скажи, чтоб шузы притащили. В тюрьме сейчас дубак, не топят, гады, в тапочках загнёшься. Носки шерстяные попроси и вообще шмоток тёплых побольше. Там не Канары.

Антон скис окончательно. Реальность не была виртуальной. Намалёванный скелетик на стене. В полосатой робе и шапочке с номером. «Хочешь похудеть? Узнай у меня, как».

«Зря попросил сообщить матери… Она ж с ума сойдёт… Хотя, Владимир Аркадьевич вряд ли родителей сейчас найдёт, а где они работают, он не знает. Хорошо б, Ульянову позвонил. Телефон „Ариадны“ есть в справочнике… А Борюсику я морду набью… Не умею, но набью. Лишь бы выйти отсюда…»

Димон что-то растолковывал про прелести тюремной жизни, но Антон его не слушал.

«А книга?.. Как её теперь закончить? У меня каждый день на счёту… Черт, самого же главного не спросил, сколько мне светит?»

– Дим, не знаешь, случайно, что за это бывает? Ну, за вымогательство?

– Ежели по кодексу, лет до трех, кажется, а, ежели по жизни, смотря, сколько у тебя бабосов. При удачном раскладе можно и на поруки выйти. Трудовой общественности. Либо условно получить.

«Три года!.. Во, попал!»

– Будешь хорошо сидеть, отпустят досрочно. А хорошо сидеть – значит, администрацию подкармливать и барабанить.

– Как это – барабанить? В барабан?

– Нет, в бубён… И где вы, писатели, только живёте?

«Можно подумать, у нас все только по тюрьмам и сидят… Кстати, а неплохую идею этот Димон подкинул. Не придётся теперь ломать голову, как освободить Шершня… Тьфу ты, при чем здесь Шершень? Мне для начала самому выйти надо“.

Неожиданно вспомнилась Дашка Грушницкая. Интересно, как там ей у мормонов? Смогла убежать? Или норму рожает?

За дверьми камеры раздался знакомый голос. Антон вскочил с нар и попытался подсмотреть в щёлочку, но безуспешно. Голос принадлежал Ульянову, значит, Владимир Аркадьевич все же дозвонился до него. Взволнованный редактор поинтересовался, правда ли, что Антон задержан? Дежурный нехотя подтвердил.

– Можно узнать, за что?

– Нельзя. Тайна следствия.

– Хорошо, дайте мне поговорить с ним.

– Только с разрешения оперуполномоченного Колядко. Но он в прокуратуре. Ждите.

– А кто-нибудь есть из руководства отдела?

– Варанов. Начальник. Второй кабинет.

Судя по хлопнувшей двери, Лев Борисович покинул дежурную часть.

– Что, отбивать пришли? – спросил Димон, – корешок твой?

– Редактор.

– Уважаю… За меня хрен кто впишется… Обидно иногда, Антоха… Не чуха, вроде, в уважухе, а не вписываются.

Прошло ещё полтора часа мучительного ожидания. За это время в камеру посадили третьего гостя, тощего паренька лет двадцати в солдатской форме. Судя по всему, дезертира,

– Что, воин, от дедовщины сбежал? – продолжая лежать, задал вопрос опытный Дмитрий, когда тот переступил порог.

– Наоборот, – чуть не плача, ответил тот, – салаги беспредел устроили. Никого не признают, хоть дембель перед ними, хоть черпак. Мне два месяца до приказа, а им по фигу. Ни койку убирать за себя не заставить, ни вахту стоять.

– Да, не по уставу. А по почкам не пробовал?

– Они сами, кого хочешь, уроют. Я терпел терпел, да сколько ж можно? Свинтил.

– О-о-о, да ты, стало быть, не мужик. Чуха, – развёл расписные пальцы Димон, – верно, Антох?.. Стало быть, с нормальными людьми сидеть не имеешь права. Поэтому, на пол давай, дембель.

– Может, я с краешку посижу?

– Слышь, воин. Мы с Антохой люди творческие, где-то даже ранимые, он писатель, я художник. За беспредел сразу бампер рихтуем. Поэтому, сказано – на пол, значит – на пол.

Когда, наконец, дежурный пригласил Антона на выход, Димон заверил писателя, что его место никому занять не позволит, и понадеялся на скорое того возвращение.

– Классный ты пацан, Антоха… Ждать буду. Сигарет у кого-нибудь стрельни, у меня последняя.

– Хорошо, Дима.

Говорить «я вернусь» Антону ужасно не хотелось. Дежурный возвратил ему вещи, затем отвёл в знакомый кабинет. Помимо опера, там находился и Ульянов. Когда Антон опустился на стул, Колядко молча положил перед ним чистый лист и ручку.

– Пиши… Я, такой-то, сякой-то не имею никаких материальных претензий к Лосеву Борису Юрьевичу…

– Но он мне тысячу должен! Я же…

– Пиши, Антон, пиши, – прервал его Лев Борисович.

– Обязуюсь, – продолжил Колядко, – ему не угрожать и не предпринимать в отношении него каких-либо действий ни сам, ни с помощью третьих лиц. Число, подпись.

Когда Антон расписался, Колядко спрятал бумагу в папку и предупредил:

– Не дай Бог… На первый раз прощаем. Еле уговорил следователя не возбуждать дело. Повезло, что Лосев забрал заявление. Но если хоть одна жалоба от него, достаём материал из архива и играем по-новой. Понял?

– Но это ж не прави…

– Понял?!

– Понял.

– И патронов холостых в карманах не таскай. В смысле, никаких не таскай…

На крыльце отдела Антон, что-то вспомнив, остановился.

– Лев Борисович, у вас сигареты есть?

Ульянов протянул пачку «Винстона». Антон, взяв её, возвратился в дежурную часть.

– Парню передайте. Который за побег сидит.

На пороге он ещё раз обернулся к дежурному.

– Скажите… А Колядко кто по званию?

– Капитан. Капитан милиции…

Ульянов предложил подкинуть Антона до дома. Тот не отказался. В домашних тапочках ехать в автобусе и идти по улице не совсем удобно.

– Больше так делать не надо, – мягко предупредил Лев Борисович, когда они сели в чёрную «Ауди».

– Я просто дал денег взаймы. Тысячу долларов.

– Ещё столько же мне пришлось выложить этому легавому… Они на полном серьёзе хотели тебя посадить. Но, если б даже не посадили, помурыжили бы на всю катушку… А мне это не надо. Совершенно не надо. Тебя сейчас ничто не должно отвлекать от книги… Хочешь, я отвезу тебя на свою дачу? Там никто не будет доставать.