Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Вот и всё. Ничего особо сложного, достаточно бездумно повторить сказанное учителем.

Точно так же, как сегодня. Я глядел в окно, рассматривая холмы на горизонте и размышляя о тех идиотах в столовой, когда мистер Ларю произнес:

– Кто может назвать военачальника, ставшего известным политическим деятелем после Гражданской войны? – Он заглянул в журнал – видимо, в поисках самого отъявленного двоечника. – Джеймисон Дивер?

– А? – обернулся я.

– Гражданская война. Военачальник. Который потом стал известным политиком. – Мистер Ларю щелкнул пальцами, словно я был каким-то дрессированным тюленем или типа того. – Ты вообще меня слушаешь?

На

словах «Гражданская война» перед моими глазами появилась лента времени: вторая половина XIX века. Лента прокрутилась до периода Гражданской войны – начало 1860-х годов. Она была окрашена в голубой цвет. Казалось бы, из-за кровопролития и насилия война должна быть красной, но важнее оказалось то, что «Гражданская» начинается на «г», а буква «г» определенно голубого цвета. Некто знаменитый, чья слава не угасла и после войны, – Улисс С. Грант.

Перед глазами всплыла надпись «8+8». Светло-серая, конечно, потому что восьмерки серые. Я знал, что Гражданская война началась в 1861 году (секретный прием № 1 из списка выше), а «8+8» напомнило мне, что Грант стал президентом 8 лет спустя и оставался им 8 лет.

– Грант, – ответил я. – В 1869 году был выбран президентом США. Пробыл на этом посту два срока, до 1877 года.

Мистер Ларю смерил меня взглядом.

– Верно. Однако с этого момента советую не отвлекаться на пейзажи за окном. – Он отвернулся. – Итак, кто может рассказать о ходе восстановления…

На самом деле есть еще один секретный прием. Наверное.

5. Обладай неврологической особенностью под названием «синестезия».

Это не заразно. Не смертельно. И даже безвредно. Честно говоря, если б от синестезии умели избавляться, я бы отказался: без нее жизнь стала бы слишком пресной. Да и мои оценки бы, скорее всего, ухудшились.

Сколько я себя помню, некоторые вещи – к примеру, буквы, цифры, дни недели, месяцы – представляются мне в определенном цвете. И эти цвета никогда не меняются. Допустим, буква «а» светло-оранжевая, как апельсиновый шербет, смешанный с ванильным мороженым. В любых обстоятельствах.

Цифра 7 – всегда тонкая полоска фиолетового, а среда – широкая, скучная, бежевого цвета. Собственно, так я этот день и ощущаю. Когда кто-то говорит «среда», я сразу вижу прямоугольник с другими прямоугольниками по бокам: слева – понедельник и вторник (серого и желтого цвета соответственно), а справа – четверг и пятница (синий и коричневый… ну еще бы. Звучит, наверное, нелепо, но что поделать: на эти вещи я повлиять никак не могу.

Есть и другие проявления. Например, когда кто-нибудь разговаривает (и особенно если скучно бубнит, точно один мой знакомый учитель истории), то я вижу, как произносимые слова проматываются передо мной, словно бегущая строка в сводке новостей по телику. А иногда какие-то идеи проигрываются в моей голове в виде странных коротеньких мультиков, будто мой мозг – это студия аниме, полная обкурившихся художников.

Мама говорила, у нее было почти то же самое. Я помню, как в детстве часто сидел с ней на кухне и мы обсуждали, кто что видит.

– Какого цвета для тебя вторник? – спрашивал я.

И она отвечала: зеленый.

– Не может быть! – говорил я. – Он совершенно точно желтый. А как насчет ноября?..

Я никогда об этом особо не задумывался. Видимо, считал, будто все воспринимают мир сходным образом. А когда оказалось, что это не так, должен признаться, я был поражен.

Однажды я помогал отцу в гараже, а по радио

шла какая-то научная передача о людях, у которых цвета ассоциируются с буквами или цифрами, а иногда со звуками или чем-то еще. Я, помнится, удивился, зачем они рассказывают обо всем известных вещах, но потом ведущие сообщили, что такая неврологическая особенность называется «синестезия» и встречается она лишь у небольшого процента людей.

Честно говоря, на секунду я забеспокоился, потому что название звучало будто какая-то болезнь – нечто среднее между «амнезией» и «диареей». Но потом ведущие сказали, что на здоровье синестезия никак не отражается, бла-бла-бла… возможно, она связана с творческими способностями или памятью…

На тот момент в моей голове осталась одна-единственная мысль: неужели так не у всех? Я словно увидел заголовок: «Ученые обнаружили, что некоторые люди дышат носом!» – вот как это ощущалось.

– Я почему-то думал, что большинство людей тоже такое видят, – сказал я маме, – но, похоже, я ошибался. Оказывается, это довольно редко бывает.

Мама посмотрела на меня, легонько прищурившись, прямо как Олли сегодня, и кивнула.

– Я знала, что у других не так, но никогда не заостряла внимание на твоей особенности. Потому что не хотела, чтобы ты чувствовал себя не таким, как все. Но согласись, синестезия – это здорово.

Да, соглашусь. Вот только теперь то ощущение ушло – вместе с мамой, – и, похоже, больше никто на свете не обладал ее способностью понять меня и не мог мне помочь избавиться от чувства, будто я один во всей вселенной.

Что касается сестры, то, ясное дело, она ждала меня на парковке, подпирая старую «субару-аутбэк». Да, мне до сих пор было очень странно садиться за руль маминой машины, но это лучше, чем ходить пешком. Наверное.

Пока я открывал дверцу, мимо проехал один из двенадцатиклассников на новой «шевроле-камаро» – из тех, что отец называет «поддельно-маро», ярко-желтого цвета. Мы с Олли проводили машину взглядом, оценивая потенциальное совершенство расцветки.

– Идеально? – спросила сестра.

Я покачал головой:

– На пару оттенков посветлее бы.

– Вечно ты найдешь к чему придраться… – косо глянула на меня Олли.

Глава 2

Фотографы слишком рано перестают снимать свой объект, не исчерпав всех возможностей.

Доротея Ланж

КАК ТОЛЬКО Я ВЫЕХАЛ С ПАРКОВКИ, ОЛЛИ УТКНУЛАСЬ в телефон. Должно быть, как обычно, с кем-то переписывается, решил я. Но когда мы остановились на светофоре, она повернула ко мне экран и показала фотографию модели: профессионально сделанный снимок латиноамериканки. Взлохмаченные черные волосы, щедро накрашенные тенями глаза – ну прямо вылитый енот. Весьма привлекательный, правда, енот.

– Оцени! – потребовала Олли. Наверное, потому, что минимум три раза в неделю я повторяю ей: «Не торопись оценивать других!» – Какая тебе нравится больше? Эта или… – она пролистнула к другой фотографии, – вот эта?

Если первую можно было назвать «страстной», то вторая относилась к противоположной категории – «невинность» или что-то вроде того: белокожая блондинка с голубыми глазами и широкой улыбкой. И тоже мастерски снята.

– Что именно мне нужно оценить? Профессиональную прическу и макияж, студийное освещение, вентилятор, чтобы волосы развевались, или навык владения «Фотошопом»?

Поделиться с друзьями: