Проект «Аве Мария»

Вот уже целую неделю я блаженствовал, занимаясь исключительно наукой. Никаких встреч. Никаких отвлекающих факторов. Только исследовательская работа и проектирование. Я и забыл, как увлекательно с головой погружаться в решение текущей задачи.

Мой первый прототип биореактора успешно завершил очередной цикл. Внешне он не производил особенного впечатления – металлическая труба длиной в 30 футов [66] , да неказистые блоки с контрольной аппаратурой, приваренные там и сям. Но все функционировало! Биореактор производил лишь несколько микрограмм [67] астрофагов в час, однако сама идея оказалась рабочей!

66

30 футов примерно соответствует 9 метрам.

67

Микрограмм – одна миллионная доля грамма.

Мне выделили собственный персонал – двенадцать человек – инженеры из разных стран. Самыми одаренными были два брата из Монголии. Когда раздался звонок от Стратт, я, отправляясь на совещание, оставил их за главных.

В каюте для переговоров Стратт ждала меня одна. На столе традиционно громоздились горы документов с графиками и таблицами. Стены пестрели от таблиц и схем – новых и старых. В конце длинного стола сидела она. Рядом я заметил бутылку женевера [68] и низкий бокал. Я ни разу не видел, чтобы эта женщина выпивала.

68

Женевер – крепкий (от 30 до 48 % крепости) спиртной напиток из можжевельника. Считается традиционным напитком в Нидерландах и Бельгии. Прародитель английского джина.

– Вызывали? – уточнил я.

Стратт вскинула голову. Под глазами набрякли мешки. Она не ложилась.

– Да. Присаживайтесь.

Я сел рядом.

– Вы жутко выглядите. Что происходит? – забеспокоился я.

– Мне нужно принять очень тяжелое решение.

– Чем я могу помочь?

– Хотите? – Она пододвинула ко мне бокал.

Я отрицательно замотал головой. Тогда Стратт налила себе еще порцию и заговорила:

– Обитаемый отсек в «Аве Марии» крайне мал: 125 кубометров.

– Ну, для космического корабля даже просторно, – возразил я.

– Для капсулы вроде «Союза» или «Ориона» просторно, а для космической станции – очень тесно. Он получится в десять раз меньше обитаемого отсека на МКС.

– Так, – кивнул я. – И в чем проблема?

– Проблема в том, – Стратт грохнула передо мной папку с бумагами, – что члены экипажа убьют друг друга.

– В смысле? – Я открыл папку. Внутри оказалась внушительная стопка листов с печатным текстом. Точнее, это были сканы набранных на компьютере страниц: одни на английском, другие на русском. – Что это?

– Во времена «космической гонки» Советы сразу же нацелились на Марс. Они рассуждали просто: если полететь на Марс, то высадка американцев на Луне покажется скучной банальностью.

Я захлопнул папку. Все равно я не понимал текст на кириллице. Но я догадывался, что Стратт сумела его прочесть. Казалось, она знает все существующие в мире языки.

Стратт подперла подбородок руками.

– Путешествие на Марс с технологиями 1970-х означало бы полет по гомановской траектории [69] , то есть экипаж провел бы на борту корабля чуть больше восьми месяцев. И вот, советские ученые решили проверить, что произойдет с людьми, если их на несколько месяцев запереть в тесном замкнутом пространстве.

69

Гомановская траектория – эллиптическая орбита, используемая для перехода между двумя другими орбитами, обычно находящимися в одной плоскости. Названа в честь Вальтера Гомана (1880–1945), немецкого инженера, внесшего важный вклад в понимание орбитального движения.

– И?

– На семьдесят первые сутки между мужчинами начались ежедневные драки. На девяносто четвертый день эксперимент пришлось прервать: один из испытуемых чуть не зарезал другого осколком стекла.

– Сколько человек полетит на «Аве Марии»?

– На данный момент планируется трое.

– Ясно, – произнес я. – То есть вы переживаете из-за того, что может произойти, если мы отправим трех космонавтов в четырехлетний полет в отсеке объемом 125 кубометров?

– Дело не только в том, чтобы они сошлись характерами. Каждый член экипажа будет с самого начала знать: через несколько лет он погибнет. И немногочисленные отсеки корабля станут единственным, что в своей короткой жизни увидят космонавты. Психиатры, с которыми я консультировалась, утверждают, что у экипажа, скорее всего, разовьется тяжелейшая депрессия. Высока вероятность суицида.

– Понятно, психологи нас не обрадовали. Но неужели больше ничего нельзя поделать? – спросил я.

Стратт подтолкнула ко мне пачку бумаг, скрепленную степлером. Заглавие гласило: «Влияние длительного коматозного состояния на организм приматов и человека, а также негативные последствия. Авторы: Шрисук и др.»

– Прекрасно. И что это? – поинтересовался я.

– Исследование, проведенное одной развалившейся конторой из Таиланда. – Она задумчиво взболтала напиток в бокале. – Они погружали онкологических больных в искусственную кому на время проведения химиотерапии. Пациенты получали длительное лечение, не испытывая никаких страданий. А потом, когда наступала ремиссия или если лечение не помогало и оставался лишь переезд в хоспис, их будили. В любом случае, больные «пропускали» долгий мучительный период.

– По-моему, отличная идея.

– Если бы не одно «но»: высокий процент летальных исходов, – грустно произнесла Стратт. – Как выяснилось, человеческий организм попросту не рассчитан на длительное пребывание в коме. Химиотерапия назначается на месяцы, а потом часто делают повторные курсы. Ученые пробовали на приматах различные методики погружения в искусственную кому, но обезьяны либо погибали, либо просыпались в состоянии «овоща».

– Тогда почему мы об этом говорим?

– Исследования продолжились. На сей раз ученые обратились к истории пациентов, перенесших кому. Выбрали тех, кто вышел из длительного коматозного состояния без ощутимых последствий, и попытались понять, что у них общего. И ответ удалось найти.

Архивные бумаги «Роскосмоса» были для меня загадкой, зато я имел богатый опыт работы с научными докладами. Перевернув несколько страниц, я заскользил глазами по строчкам.

– Генетические маркеры? – спросил я.

– Да, – ответила она. – Ученые обнаружили набор генов, делающих человека «кома-резистентным». Так они окрестили новый феномен. Искомые последовательности оказались в составе так называемых «мусорных ДНК» [70] . Безусловно, это свойство почему-то возникло у людей очень давно в ходе эволюции и до сих пор мелькает в генетическом коде некоторых из нас.

70

Мусорная ДНК – части геномной ДНК организмов, которые не кодируют последовательности белков. Единой концепции эволюционной роли и возникновения «мусорной» ДНК пока нет, однако существует мнение о том, что некодирующая ДНК эукариот представляет собой остатки некодирующих последовательностей ДНК, возникших при становлении жизни.

– А уверены ли авторы исследования, что эти гены отвечают за «кома-резистентность»? – усомнился я. – Коррелируют с ней, да, но являются ли причиной феномена?

– Да, уверены. Такие же гены обнаружены и у низших приматов [71] . Что бы то ни было, оно восходит к древнейшей части эволюционного дерева [72] . Поговаривают, чуть ли не к самому водному предку [73] , который периодически впадал в спячку. В общем, исследователи отобрали приматов с генами резистентности, и животные вышли из длительной комы без побочных эффектов. Все до единого.

71

Низшие приматы («мокроносые» приматы, или полуобезьяны. (лат. Strepsirrhini) – подотряд млекопитающих из отряда приматов. Обитают в Африке и Юго-Восточной Азии, в особенности на Мадагаскаре. Живут на деревьях и активны прежде всего ночью или в сумерках. В эволюционном плане считаются более примитивным и древним подотрядом.

72

Эволюционное дерево (филогенетическое дерево, дерево жизни) – многоуровневая иерархическая структура, отражающая классификацию живых организмов и эволюционные взаимосвязи между различными видами, имеющими общего предка.

73

Водный предок – водная обезьяна, рассматриваемая в качестве гипотетического предка homo sapiens в рамках акватической теории. Акватическая теория объясняет отличие человека от прочих приматов (отсутствие волосяного покрова, выступающие груди у самок, выступающий нос) водным образом жизни одного из предков.

– Ага, понимаю, куда вы клоните. – Я отложил документы. – Каждый кандидат сделает ДНК-тест на наличие генов кома-резистентности. В полете членов экипажа погрузят в кому. И им не придется действовать друг другу на нервы в течение четырехлетнего путешествия или предаваться размышлениям о скорой смерти.

– И это еще не все! – Стратт отсалютовала мне бокалом. – Раз экипаж в коме, вопрос с едой решается гораздо проще. Порошкообразная питательная смесь со сбалансированным составом поступает прямиком в желудок. Нет нужды в тоннах разнообразных блюд. Только порошок и замкнутая система рециркуляции воды.