Проект «Повелитель»

— Они что? — покрутил пальцем у виска Сережка.

— Вот и я так думаю, — кивнул Хаймович.

— Ты знаешь, Хаймович, ты, наверное, прав насчет кошки. Он когда меня подцепил, потом лапу облизал и вроде как умылся. Я еще заприметил, вроде как движение знакомое.

— Ну, допустим кошка… Но смущает меня Максим это отсутствие следов. Такое существо весит не мало. Торков давно кто-то крошит на винегрет. А следов нет…

— Понимаешь, — я замялся подбирая слова, — Он вроде как не живой… Он не ходит а словно скользит по воздуху, причем разом. Только его не было и он уже здесь, даже воздух не колыхнется.

— Хорошее дело, — присвистнул Миша, — с такими когтями покойнички летают.

— Он не летает. Он просто есть и нет… не знаю, как объяснить.

Хаймович кашлянул.

— Я кажется, догадываюсь как. В прошлом веке был такой термин — телепортация. Мгновенное перемещение в пространстве.

— И ещё… — решился выдать я, — Он не твердый, он вроде как туман, твердой становится та часть тела, которая ему нужна, лапа например.

— Интересно, — задумчиво сказал Миша, — а когда по нужде, он какую часть тела лепит?

— Да не ходит он по нужде, — психанул я, чувствуя, что моим словам не верят, — Он не ест никого, он охотится из инстинкта, из чистого удовольствия.

— Точно кот, — кивнул Косой, — Молодой кот, который мышей ловить учится.

— В твоих словах Федор есть здравый смысл, — сказал Хаймович, подняв указательный палец к верху. На языке жестов Хаймовича это означало высшее одобрение.

— Относительно породы мы определились, но природа данного существа весьма загадочна.

И разгадку думаю можно найти в известном нам месте… Хотя может быть я ошибаюсь.

Хаймович теребил мочку уха.

* * *

… Одно из свойств биотиков, как оказалось это не только изменение и трансформация организма, но при достаточной продолжительности жизни объекта, создание его энергетической копии с клонированием сознания. Энергетический клон образно выражаясь наделен собственной волей и может при недостаточно сильном влиянии эго отходить от носителя и существовать самостоятельно некоторый период времени, но не более полусуток.

* * *

Они шли, освещая себе путь факелами. Толкая перед собой самодельные тележки с хворостом и старой рухлядью. Несли автомобильные покрышки, куски толи, смолы. Две большие облезлые канистры хлюпали при ходьбе. Солярка, не иначе. Где-то неподалеку выли собаки, перекликаясь разными голосами. Факелы коптили и шипели от мелких капель моросящего дождя. И лица блестели от капель в свете факелов, и тени блуждали на лицах, придавая им зловещее выражение. Они шли убивать. Нас убивать. Вот брошены первые связки хвороста под гостевое окно. Канистры плюхают содержимое, следом летят факелы, смола, автомобильные покрышки. Мы просыпаемся от удушливого вонючего дыма. Хватаем автоматы и палим ничего, не видя и не соображая прямо в пламя костра. Хаймович кричит, что надо уходить. Я поднимаюсь по лестнице, распахиваю дверь и получаю заряд дроби в грудь. Бах! Бах! Бах! Пять выстрелов сливаются в один. Пятеро стрелков сидят перед дверью с ружьями, и встречают меня залпом из пяти стволов. Грудь обжигает нестерпимый зуд и боль, и я падаю раздирая руками кровавые лохмотья на груди. Свет меркнет в моих глазах. И погружаясь во тьму, я успеваю удивиться тому, что я умер. Стоп! Говорю я сам себе. Это нельзя допустить! И я просыпаюсь в холодном поту и бужу всех.

— Подъем Хаймович! Косой! Ангел! Подъем! Нас убивать идут!

Подняв людей, рассказав им свои видения, срочно ищем план действий. Хаймович просто кладезь знаний! Ночь на дворе. Хоть глаз выколи. Стреляй, хоть застреляйся. Если они факелы потушат, то совершенно бесполезно и бессмысленно. И Хаймович предлагает единственно верное решение. Самим развести костры, чуть поодаль от дома, чтобы увидеть подходящих гостей. Так мы и сделали. Один костер запылал чуть вдалеке от гостевого окна, чтоб и дым в дом не валил, и видать было. А другой костер запалили, с обратной стороны дома, у входа. Подходы решили прикрывать сверху, с третьего этажа. Косой с Ангелом следили за входом, а я с Шустрым за гостевым окном. Женщин Хаймович увел в подвал и пристроил в кузне. Мы и деда хотели закрыть в подвале от греха подальше.

Но он заявил, что как Кутузов сам должен присутствовать при Бородине. Накидав поболе в костры, притаились и ждём. Косой озирается и нервничает. Костры вот-вот прогорят, а гостей нет и тогда вся затея насмарку. Стрелять он толком не может. Ствол упер в подоконник. Левая рука в дощечках и на перевязке, которую дед снимать запретил. Надежда только на Мишку и деда. Тут я с Сережкой. Надежда только на меня, Сережка заряжать бы успевал. Но они пришли. Подошли в недоумении к кострам, вглядываясь в темноту. Тут мы им и дали! Как мне показалось, я с первой очереди пятерых свалил. А может, они со страха попадали? За моей спиной ребята тоже дали жару. Патронов у нас не меряно. Если б каждый в цель попадал, банду Джокера, раз пять уделать могли. Противник попрятался беспорядочно отстреливаясь. Костры затухли. Они рванули в надежде, что невидимы. Но в серой мгле рассвета темные силуэты всё же просматривались, и атака захлебнулась.

Прошёл день. Бесконечно тягостный и долгий. Заунывно жужжали мухи. Их битком набилось в дом. Они, так же как и мы, тянулись к теплу. Костры разжечь нам не дали. Сережка несколько раз пытался проползти и протащить дровишек и каждый раз фонтанчик пуль прижимал его к земле. Сердце билось в тревоге, и приходили мысли, что это последний день. И оттого казалось обидно, что он такой же как все предыдущие, мутный, сырой и холодный, и обидно его было проводить не за сковородкой с мясом, не у теплой печки, не в постели с Розой. А сидя у окна подпирая стену и до боли, в глазах всматриваясь в противоположенный дом и деревья, за которыми притаились твои враги. И опостылел тебе уже этот дом, и эти деревья с корявыми обожженными ветками. И эти люди, залегшие за стволами деревьев и точно так же проклинающие тебя. Они не давали жизни мне, а я им. Мы лениво перестреливались. Патронов оказалось не так уж и много, как я думал ночью. Однако, я не давал подползти им, они не давали уснуть мне. Я с тревогой думал о наступающей ночи. Темнота скроит их. О том чтобы развести костры, не могло быть и речи. А поддерживать их всю ночь мы вообще не сможем. Думали о том, чтобы прорваться с боем. Но это отпадало. У Мишки — нога, у Федора — рука и жена с ребенком. Нам не уйти. От сознания этого становилось мерзко и пакостно на душе, и хотелось завыть поднимая глаза к небу как та бездомная собака, жалуясь на свою судьбу. А ещё мне хотелось спрыгнуть с окна, и пройтись на врага, поливая с автомата от пуза. И хрен с ним, что мне пристрелят, главное я прихвачу с собой если повезёт ещё дюжину врагов.

И настала ночь и они поперли. И началась беспорядочная перестрелка. Мы спустились к дедовским дверям и прикрывали уже только их. В гостевое окно влетел факел, и в доме заполыхало. Это было не важно. Женщины были далеко в подвале и пожар в хате их не коснется. Главное было не пустить врагов в дом, чтобы в углу у печки под ковриком они не нашли вход в подвал…

Мы стреляли и довольно удачно отстреливались, как я вдруг неожиданно получил пулю. Я упал и на какое-то время отключился. Пришел в себя от боли. Смоляная капля обожгла моё лицо. Было тихо. Пронзительно тихо. Никто не стрелял. Трещал факел, и незнакомое лицо с надменным и брезгливым выражением склонилось надо мной.

— Это и есть Толстый? — спросило оно у кого-то.

— Да Джокер, это он.

Лицо потеряло ко мне интерес и пропало размытым пятном. Что-то со зрением, подумал я. Да и ноги почему-то не шевелились. Тут кто-то заботливый ткнул в меня ножом, и я умер.

Темнота. Ну, вот опять? Подумал я с тоской. Надоело мне умирать, однако.

Я проснулся, тиская под головой дедовский бушлат. Волосы на голове слиплись от пота.

В голове лихорадочно забилась мысль: Что делать? Будить всех, жечь костры? Вторую ночь мы всё равно не переживем, это уже проверено. Кем проверено и как? Да мной проверено! Я только что во сне эти варианты прокрутил. Хана по любому выходит.

Поднялся до бака с водой, и зачерпнув ковшиком, стал глотать холодную и безвкусную дождевую воду. Закряхтел Хаймович:

— Ты чего Максим?

— Поговорить надо Хаймович и срочно.

— Чего случилось?

Тут я ему вкратце и обрисовал ситуацию. Хаймович с интересом выслушал, что то кумекая про себя, теребя нос и потирая лоб. Идея с кострами ему сразу понравилась. Но дослушав, чем всё это закончится он насупился и потрогал мой лоб. Ладошка его оказалась сухой и холодной, а лоб у меня липкий и горячий.