Проект "Веспасий"

— А если не откроем, можно сразу хоронить, — оптимистически добавил самый опытный ходок в прошлое. — Значит, погибли или просто навечно застряли в минувшем. Второй вариант — не самый страшный. Жить там можно, если помнить, за какие вольности карает Мироздание.

— Для нас главное — выполнение приказа, — отчеканил россиянин Зураб, откликавшийся также на позывной «Беркут».

Откровенно говоря, с ним идти на задание Глебу совершенно не улыбалось. Во-первых, фанатик. Во-вторых, изувечен ещё сильнее, чем Генрих. Значит, больше мотивации сохранить себя в помолодевшем и здоровом теле. Налицо конфликт между чувством долга и открывающимися возможностями. Первый кандидат на «не открыть глаза».

— Не забывайте. У израильских искусствоведов бытует мнение: у Малевича среди польских предков затесались евреи. Поскольку Израиль располагает теми же возможностями, что и мы, не исключаю, что картины подменены их агентом, — предупредил Осокин, а Конрад сделал вид, что не расслышал. Совершенно не патриот Израиля, он вдруг впадал в национальную солидарность, когда слышал, что гой говорит плохое о еврее.

— Ольга, готовы переиграть МОССАД? Если да, Алесь, жми кнопку.

Глеб опустил веки и тотчас ощутил себя на сырой земле, согреваемый приятным теплом женского тела. Быстро выбрался из ямы и помог напарнице.

До отправки уже примерно знал, какую внешность ей утвердили, сейчас рассматривал, не скрывая интереса.

Рыхлая пышка превратилась в миниатюрную худую брюнетку, вполне симпатичную, но не более того, чтоб не вызывать животной ревности у сотрудниц Третьяковки. Зябко поёжилась — сентябрь выдался сравнительно тёплый, зато на одежде, как водится, сэкономили.

— Не смотри туда.

Глеб загородил собой ямы, оставшиеся с прошлых путешествий. Там — мёртвые тела, едва припорошённые землёй. Их с Генрихом от полоцкого турне, его собственное — совсем разложившееся после поисков Креста Ефросиньи Полоцкой сотню лет назад и несколько более позднее, с американским паспортом под истлевшей подкладкой пиджака. Там же остались и сэкономленные доллары, их возможно переправить в США и обменять на современные… Но Осокин их изъял. Появление старых американских купюр у отставного российского майора вызвало бы вопросы.

— Там… ты?

— В трёх экземплярах. Надеюсь, в нашей ямке окажется мой четвёртый и последний труп. Хватит.

— Да, к этому не сразу приспособишься. Как я тебе?

Она покрутилась перед напарником.

— Худенькая, стройная. Чуть моложе. Я к тебе к другой привык, — дипломатично выкрутился Глеб. — Пошли скорее, пока не околели.

Он выбрал себе привычный облик худощавого жилистого крепыша лет тридцати, только черты лица другие, несколько монголоидные.

В лесу под Гродно смарт ловил спутники и GPS, и ГЛОНАСС. Симки, естественно, у путешественников не было, только паспорта, деньги, пара 100-граммовых золотых пластинок с белорусскими банковскими оттисками. Всё остальное предстояло докупить.

— Слушай, тут какие-то военные…

Глеб прижал палец к губам и велел затаиться. Воинская часть, заложенная как некий исследовательский центр, но заброшенная из-за недофинансирования, как-то существовала, местность охранялась. Конечно — спустя рукава. И чрезвычайно странно, что ни солдаты-срочники, ни кто-либо другой не обнаружили ямы с человеческими останками. Тела даже не полностью укрыло мусором. Похоже, неугомонное Мироздание вмешалось и здесь. Если кто-то, скажем, в две тысячи двадцатом году обнаружит прах путешественника во времени из две тысячи двадцать четвёртого, парадокс налицо. Оттого грибники неожиданно для себя сворачивают в сторону, им словно отводят глаза.

По крайней мере, это самое правдоподобное объяснение.

Когда спины двух солдат скрылись за деревьями, парочка выбралась через прореху в бетонном заборе и в самом быстром темпе устремилась к шоссе, ведущем в Гродно от Островца, идти предстояло километров шесть.

Попутка подобрала их сразу и подбросила до ближайшего торгового центра. Там спустили сразу тысяч пять белорусских рублей, обзаводясь самым необходимым. Ольга потратила бы и больше, не скованная скромными доходами эксперта по искусству, но Глеб обещал: остальное — в Москве. Поскольку цены в белорусских рублях казались раз в тридцать меньше, чем то же самое в российских, женщина готова была набрать тонну одежды, косметики, парфюма, обуви…

— С собой в будущее не заберёшь. Да и размер у тебя там другой.

Обиделась. Потом успокоилась. Что-то задумала и примолкла, вздёрнув острый носик.

До столицы добрались на поезде Гродно-Москва без приключений, сняли комнаты в хостеле и принялись за поиск квартиры, удобной, чтоб ездить до Новой Третьяковки. По улицам города передвигались без опаски быть узнанными знакомыми, оба ничуть не похожи на оригиналы. А вот куда-то попасть или влипнуть было чревато неприятностями. Оба получили документы, неотличимые от настоящих. Но только Маргарита Седова и Каюм Иванов — реальные люди, проживающие за Уралом. И при глубокой проверке выяснится, что двое приехавших в Москву являются их фальшивыми двойниками с дублями паспортов.

Первая серьёзная неожиданность произошла при приёме на работу. Если Иванов, в реальной жизни — мастер на все руки, благополучно прошёл нехитрые тесты и получил благословение на оформление, то с Маргаритой произошёл конфуз. Кадровица отчего-то нахмурилась и отправила кандидатку побеседовать с кем-то из проверенных работников. Глеб-Каюм шёл с напарницей рядом по служебному коридору галереи, когда та испуганно пискнула:

— Это же я!

— Да. Ни слова, способного изменить твоё поведение в следующем году. Иначе…

Договорить не успел, Ольга Лозанова приблизилась.

— Это вы — новенькие?

— Да, нашальница, — воскликнул Глеб, едва удержавшись, чтоб не спародировать интонации Равшана из «Нашей Раши».

— Вот… Дожили. Люди с Востока нанимаются не только дежурными по залу, но и экскурсоводами.

Ольга-Маргарита беспомощно оглянулась. Пыталась произвести выгодное впечатление на мужчину, не показывала себя стервой, какой была год назад. Особенно если учесть, что взрослые люди за год не особо меняются.

— Да, нашальница. Это я с Востока, Каюм-электрик. Зовите розетку подтянуть, да? Маргарита с Новосибирска, нашальница.

Да, славянской внешности. Но хорошо одетая благодаря командировочным, в дорогих туфлях на высокой шпильке. Благоухающая ароматом дорого парфюма, такой не купишь на зарплату музейщика, если намерен дожить до следующей зарплаты. А главное — худая!

Прямо на коридоре Лозанова учинила допрос и окончательно пришла в ярость, выяснив, что приезжая осведомлена во всех тонкостях современного искусства не хуже её, опытного знатока живописи. Зло завизировала заявление о приёме, едва не порвав ручкой бумагу.

Ольга-Маргарита что-то попыталась сказать в ответ, но поперхнулась и осталась стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами.

— Если так будешь стоять перед посетителями на экскурсии, немая как рыба, тебя моментально уволят, и катись в свой Новосибирск!

«Нашальница» удалилась, гордо покачивая кормой.

У Марго на глазах выступили слезинки.

— Не хотела, чтоб ты видел меня такой. Ей попробовала сказать, чтоб заткнулась…

Дальше последовал непечатный пассаж.

— Ну, такое оскорбление она, то есть ты, наверняка бы запомнила. Что, соответственно, повлияло бы на последующие действия. Вот Мироздание и спело песенку «постой, паровоз, кондуктор, нажми на тормоза».