Проезжий

Если я поеду вперед, наши пути пересекутся. Если поверну назад, они станут меня догонять. Если попытаться спрятаться, они все равно меня найдут.

Мои губы пересохли. Я облизал их, но это не помогло. Вытащив флягу, я отпил и закупорил ее, наблюдая за всадниками. Они, как и я, знали, что мы находимся рядом. Теперь я начал догадываться, кто эти люди. Отряд Бэрроуза, крепкие ребята. Похоже, я влип в неприятную историю, крайне неприятную.

Глава 21

Отряд Бэрроуза существенно отличался от отряда Лью Пейна. Эти сильные, опасные парни после всего происшедшего не станут встречаться со мной один на один. Они попытаются загнать меня в угол или устроят засаду.

Передо мной раскинулся Медвежий каньон. Дорога Голд-Ран исчезала в нем, а потом спускалась вниз к реке Долорес, откуда открывался путь в нескольких направлениях. Там начинались еще две узкие дороги, по которым, если двигаться на север, можно добраться через каньон к горному кряжу Индейский Путь.

Я не очень хорошо знал эти горы, но о дорогах слышал много. Эти сведения путники передавали друг другу при встрече. Ребята Бэрроуза действовали интуитивно. Они догадывались, куда я направляюсь, и собирались преградить мне путь. Если им удастся это сделать, придется сражаться.

Мне следовало где-нибудь остановиться. Если я буду продолжать бежать, меня поймают. Они ехали налегке и двигались быстрее.

Я пересек открытый луг и, спрятавшись за деревьями, начал спускаться вниз по Голд-Ран. Дорога напоминала американские горы, и большая ее часть скрывалась за деревьями. По моим прикидкам, крутой спуск тянулся более тысячи метров, а внизу я немедленно свернул на восток. Когда позади осталась сотня ярдов, вошел в Медвежью реку и направил своих лошадей в обратную сторону, продолжая идти по воде до ручья Гринстоун. Затем свернул от реки и выбрал из двух дорог ту, что лежала восточнее и подымалась в горы. Я не сомневался в том, что они последуют за мной. Двигаясь по реке, я менял направление, поворачивая то на запад, то на восток, заметал следы, пытаясь сбить их с толку, но знал, что скоро они меня раскусят. Но пока у меня есть время и возможность найти подходящее место.

Я чувствовал, как внутри постепенно нарастает гнев. Я не хотел таких неприятностей. Хьюстон Бэрроуз сам затеял скандал и получил то, чем надеялся угостить меня. Его братья решили мне отомстить и шли за мной по своей собственной воле. Они охотились за мной только по одной причине — чтобы убить. А я уводил их в свои края, в горы, покрытые лесами. Лесами, где деревья прекращают свой рост из-за того, что их почки, находясь высоко над землей, замерзают. Растениям в тундре удается выжить потому, что их почки расположены близко к земле, и это защищает их от мороза.

Мне хотелось столкнуться с ними как раз у такого леса. Там трудно спрятаться, а местность хорошо просматривается на многие мили. Может, они тоже, как и я, привыкли к высокогорьям? Но едва ли. Они пасли коров, а это края овец.

Я выехал из густых еловых зарослей на открытую вершину. Мне нечего было бояться. Если даже они идут за мной следом, то не могут увидеть меня снизу. Чалый привык к горам, и, похоже, ему здесь тоже нравилось. Судя по растительности, мы поднялись на очень большую высоту. Я оглядывался на пройденный путь. Если они хотят меня поймать, им придется сначала поездить по труднопроходимым чащобам.

Выше меня, за голой скалистой вершиной, тянулся горный кряж Индейский Путь. Отыскав небольшую ложбину, я привязал лошадей к карликовым елям, а сам, прихватив с собой винтовку, вошел в еловые заросли и залег.

Место оказалось удобное. Две дороги, что тянулись по разные стороны от ручья Гринстоун, сходились прямо подо мной. По какой бы ни ехали преследователи, они все равно окажутся на открытом пространстве и в пределах ружейного выстрела. Еще одна дорога, по моим догадкам, это была тропа Маленького Медведя, уходила на запад.

Еловый лес, где я нашел себе укрытие, покрывал примерно два акра, в одних местах деревья росли густо, а в других простирались большие поляны. Здесь встречались вершины, покрытые лишайником и безлесые возвышенности. Мои лошади оставались незаметными со стороны дороги, по которой двигались всадники.

Если им нужен я, тогда встреча произойдет в этом месте. Гнев внутри меня перерос в жесткую, зловещую ярость.

Я мог свободно следить за обеими дорогами, поэтому прислонился спиной к дереву и отдыхал, довольный собой. Во мне бушевала ярость, но безмолвная красота и спокойствие природы постепенно вернули мне самообладание. И ярость сменилась обыкновенным гневом на людей, которые хотят принести в эти края кровную месть.

Земля, усыпанная у подножия склона альпийскими лилиями, казалась огненно-красной, как будто индейцы расписали ее своими яркими красками. На горе примерно в пятидесяти шагах от меня грелся на солнце желтобрюхий сурок. Я не мог сказать, заметил он меня или нет.

Наконец, я увидел их. Они находились от меня в добрых пятистах ярдах, с винтовками в руках, готовые к бою. Установив винчестер в рогатине дерева, я наблюдал, как они приближаются.

Английскому лорду, которого я сопровождал на охоте, наверняка понравилась бы наша смертельная игра. Этот сухой, одинокий мужчина, чье сердце осталось где-то в юго-западной Индии, часто рассказывал, как сражался с афганцами и другими народами, вспоминая те времена и места. «Наши противники, — говорил он мне, — были прекрасными воинами. Лысые, жестокие мошенники, сражавшиеся за любовь, готовые убивать без оглядки».

Он часто цитировал Киплинга, одного из немногих поэтов, кого я когда-то читал.

Когда первый из моих врагов приблизился ко мне на четыре сотни ярдов, мой взгляд скользнул по стволу винтовки, я нацелился ему в грудь и легонько нажал на курок. Винтовка дернулась в моих руках, и грохот выстрела эхом отозвался в горах, а тот, что ехал впереди всех, резко подскочил в седле, а другие бросились врассыпную.

Только скрыться им оказалось некуда. Они ехали по открытому склону, ближайший лесок и камни остались позади в нескольких сотнях ярдов. Один всадник развернул коня и поднял винтовку. Но склон в нескольких местах покрывали еловники, он не знал, откуда прогремел выстрел, и стоял как вкопанный, озираясь вокруг.

Я вытащил из сумки кусок крекера, разломил его пополам и начал жевать. Потом бросил в рот оставшуюся половину и ждал. Тот всадник представлял собой отличную мишень — сидя верхом на лошади с винтовкой в руке и глядя по сторонам, но находился далековато, поэтому я не трогал его — пусть себе сидит. Моя пуля не убила человека, в которого я целился. Возможно, он получил лишь легкое ранение. Во всяком случае, теперь он прикован к седлу.

В голубом небе лишь кое-где плыли пышные кучевые облака. Солнце ласкало приятным теплом, а воздух был невероятно чист. Сурок исчез.

Раненый всадник подъехал к своим товарищам. Похоже, они взялись обрабатывать и перевязывать его рану. Я запрокинул голову и закрыл глаза.

Может, на том все и кончится? Приблизиться ко мне по открытому склону — все равно что заказать себе билет на Бут-Хилл. Однако люди, видно мстительные по натуре, они не захотят вернуться домой и признать свое поражение. Ненависть и месть стали для них навязчивой идеей.

Подняв голову, я наблюдал за ними. Двое оставались на своих местах, а третий направился по лугу к тропе Маленького Медведя. Достигнув тропы, он остановился и посмотрел в мою сторону. Я наблюдал за ними, переводя взгляд с одного всадника на другого. Вдруг, как по сигналу, они помчались в мою сторону.