Профессиональная интуиция

Горшенин засмеялся.

— Зачем же так официально? — Он протянул руку. — Игорь Викторович. Недавно уволились?

Я тоже засмеялась, крепко пожала руку, коротко представилась:

— Нина. Уволилась полгода назад. А что, так заметно?

— Чувствуется. Так, значит, шейпинг вас не интересует?

— Не-а, — качнула я головой, пренебрежительно скривив губы. — Мне бы что-нибудь посерьезнее. Размяться там, бросочки, с грушей поработать.

— О! — уважительно воскликнул Горшенин. — Тогда, конечно. Что ж, удачи вам.

— Спасибо, — буркнула я, отворачиваясь. — Я-то думала, дельное что-нибудь присоветуете.

Горшенин натянуто рассмеялся, переступил с ноги на ногу. Уходить вот так сразу теперь ему было неловко. Не обращая на него внимания, я вынула блокнот, порылась в карманах. Не найдя ручки — естественно, как же я могла ее найти, если лежала она в сумке, — я сдержанно выругалась и, шевеля губами, принялась повторять расписание занятий сразу нескольких групп. При этом то и дело путала время и номера спортзалов, из-за чего жутко злилась.

Расписание я, конечно, уже давно запомнила — что там особенно запоминать, но продолжала делать вид, что числа по какой-то причине не хотят укладываться в голове. Ручка была последним поводом задержать Горшенина еще ненадолго. Я уже начала сомневаться, что когда-нибудь он ее предложит.

— Ручку? — виновато все же предложил Горшенин.

— Спасибо, — сказала я с облегчением, взяла ручку и, глянув на нее, сказала: — Красивая.

Ручка действительно была изящной, необычной и по виду дорогой.

— Сослуживцы подарили, — пояснил Горшенин, — когда увольнялся.

— Любили, значит, — пробормотала я, аккуратно и неторопливо переписывая в блокнот расписание. — Меня тоже любили. Особенно когда случалось что-нибудь или со службы слинять надо было.

— В каком смысле? — Горшенин снова рассмеялся. Похоже, мои солдафонские манеры и грубоватость его забавляли.

Теперь, когда у меня находилась во временном пользовании его любимая ручка, ему волей-неволей приходилось стоять рядом. Зато неловкости он больше не испытывал.

— А я в медсанчасти работала. — Я мельком глянула на Горшенина и снова уткнулась в блокнот, но прежде заметила, что в лице директора что-то неуловимо изменилось. — Я медсестра.

— О! — только и сказал он.

«О!», черт возьми! Не может более ясно свои мысли выражать. Ломай теперь голову, что это его «О!» означало.

— А почему вы уволились? — неожиданно проявил интерес к моей биографии Горшенин.

Не похоже было, что он задал вопрос только для того, чтобы поддержать беседу. Голос его звучал вежливо и спокойно, я бы даже сказала, слишком спокойно, но глаза разглядывали меня с жадным вниманием. Кажется, он наконец-то заинтересовался моей персоной.

— В двух словах и не скажешь. Если коротко, то сама из армии я не уходила. Меня, скажем так, «ушли». Ну вы знаете, как это бывает.

— Бывает по-разному, — уклончиво произнес Горшенин. — А как вы вообще в армию попали?

— Отчим пристроил, сразу после училища. Чтобы под ногами не путалась. Большое спасибо. — Я вернула ручку, спрятала блокнот и закинула сумку на плечо. — Пойду пока по городу пройдусь и осмотрюсь. Может, чего насчет работы разузнаю… Жаль, что сейчас позаниматься не получилось…

— Погодите-ка, — прервал мой словесный понос Горшенин. — Так вы что же, без работы сейчас?

— Да я только вчера приехала, — невесело улыбнулась я.

— О! — воскликнул снова Горшенин. — И сразу в спортзал!

— А чего без дела болтаться?

Кажется, чем-то я его задела. Похоже, Горшенина заинтересовала именно моя специальность.

— Идемте. — Горшенин решительно повернулся и захромал по коридору. — Если хотите позаниматься именно сейчас, то попробуем это устроить.

— А нас пустят? — засомневалась я.

Горшенин усмехнулся:

— Пустят. У меня тут знакомый сейчас тренировку ведет.

Мы прошли через пустую раздевалку и оказались у входа в спортивный зал. Мальчишки и девчонки восьми-одиннадцати лет старательно выполняли каратешные ката. Слышалось сопение, шлепки трех десятков босых ног по татами и зычный голос тренера:

— Ичи! Ни! Корольков! Какая стойка? Са-а-ан! Медленно здесь, медленно! Корольков, повнимательнее, счет слушай! Аня, жестче! Что это за руки? Разве это руки? Еще раз с самого начала! Ичи!

Самого тренера из глубины раздевалки видно не было.

— Стро-огий, — многозначительно тряхнул тростью Горшенин, заметив, что я с любопытством прислушиваюсь к происходящему в зале. — Посидите минутку, я сейчас. А вы, кстати, где службу проходили?

— Последние полтора года под Читой, — заученно пробормотала я.

— О! — произнес сакраментальное восклицание Горшенин и прошел в зал.

Я бросила сумку на деревянную, покрытую темным лаком скамью, а сама принялась прохаживаться взад и вперед, неожиданно ощутив острое желание присоединиться к этим девчонкам и мальчишкам на татами.

Счет между тем прекратился.

— Перерыв! — объявил тренер. — Всем — физо. Коля, командуй.

— Упор лежа! Встали на кулаки! — Тонкий мальчишеский голос умело имитировал интонации тренера. — Тридцать отжиманий: десять на кулаках, десять на пальцах, десять… так.

— Так — это как? — насмешливо поинтересовался кто-то из ребят.

— Корольков! Все, между прочим, стоят в упоре! Минуту стоим на кулаках, затем отжимаемся! — По залу пронесся ропот. — Королькова благодарите. Время пошло!

В раздевалку вошел Горшенин и радостно сказал:

— Ну вот, все в порядке. Тренировка закончится минут через пять, после этого зал будет свободен целый час. Можете позаниматься. Сенсея зовут Андреем.

«Зачем мне тренер?» — хотела было поинтересоваться я, но вовремя сдержалась. Если Горшенину интересно, чтобы я поработала с сенсеем, значит, я с ним поработаю, какие проблемы.

— Спасибо, Игорь Викторович! — поблагодарила я с чувством.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Горшенин. — Занимайтесь на здоровье. Я… не прощаюсь.