Профессия – первая леди

– Можете ехать, я позвоню и скажу, когда вам забрать меня. Я пробуду здесь до вечера.

Микаэла Штаудхаммер, невысокая шатенка, облаченная в дорогой черный брючный костюм, поцеловала в обе щеки герцословацкую подругу. Они общались по-немецки (за восемь лет жизни в Германии Надежда выучила немецкий язык) и по-герцословацки (Микаэла, и сама работавшая в Штази, говорила на нем почти без акцента).

– Надя, добро пожаловать, – увлекая подругу в лифт, сказала Микаэла.

Они поднялись на четвертый этаж, где Штаудхаммеры занимали просторную восьмикомнатную квартиру.

– Ты обрадовала меня своим звонком, – произнесла Микаэла. – Мы не видели тебя и Гремислава с Пасхи, почти полгода! Хольгера сейчас нет, я уже говорила…

– Мой супруг, как ты знаешь, в Пекине, – заметила Надежда Сергиевна, располагаясь в удобном кожаном кресле.

Микаэла хитро улыбнулась:

– Наш банк тоже устанавливает тесные экономические связи с китайцами. Очень перспективный рынок! Американцы это уже давно поняли, так что нам надо опередить янки!

Микаэла подготовилась к приезду подруги: сухое печенье, кекс, несколько видов пирожных, кофе.

– И твой любимый Apfelkuchen [9] , – водружая еще одну тарелочку, заметила Микаэла. Она знала: в Германии Надежда пристрастилась к яблочному пирогу, считая его почему-то непременным атрибутом праздничного стола.

– Какая вкуснотища, у меня слюнки бегут, – сказала с восторгом Надежда Сергиевна. – Но прошу тебя, мне тонюсенький кусочек. Увы, от сладкого я быстро полнею…

Микаэла рассмеялась – эта проблема была ей незнакома.

– Тут нет ничего смешного, – с набитым ртом заметила Надежда Бунич. – Я с Нового года поправилась на восемь килограммов. Ужас, да и только! Но отказаться от яблочного пирога выше моих сил! Лучше куплю новые платья, чем стану голодать!

9

Яблочный пирог (нем.).

Они поболтали ни о чем около часа, затем Микаэла внезапно спросила:

– Надя, тебе требуется моя помощь?

Бунич вздрогнула, Штаудхаммер пояснила:

– Я ужасно рада тебя видеть, но это не в твоем стиле так неожиданно… как это по-герцословацки? Да, сваливаться на голову… Ты ведь супруга президента!

Надежда Сергиевна с мукой взглянула на последний кусочек яблочного пирога: тот так и просился на ее тарелку. Но нет, на сегодня достаточно! И вообще, она приехала сюда не кофе распивать и пироги уминать.

– Ты права, – сказала она тихо. – От тебя ничего не утаишь, дорогая моя…

– В Штази никогда не бывает «бывших», – заметила с озорным блеском в глазах Микаэла. – Как, впрочем, и в КГБ.

Поколебавшись, Надежда Сергиевна сказала:

– Мне в самом деле требуется твоя помощь. Это очень деликатное дело, но я знаю, что могу на тебя рассчитывать. Вы с Хольгером и так очень нам помогли…

– Вы нам с Гремиславом тоже, – улыбнулась Микаэла.

Она имела в виду постановление правительства Герцословакии, которое было принято сразу после того, как Бунича избрали президентом: все свои зарубежные активы страна переводила в банк, где работал Хольгер Штаудхаммер.

Надежда Сергиевна запнулась. Она посмотрела на Микаэлу и прошептала:

– Но об этом никто не должен знать, ни Хольгер, ни Гремислав. Ты мне обещаешь, Микаэла?

Та потрепала подругу по руке и сказала:

– Мы знакомы двадцать лет, Надя. И ты знаешь, что я умею хранить секреты. Иначе бы Хольгер на мне не женился!

– У Сережи… кое-какие неприятности, – выдавила из себя Бунич. Штаудхаммер воскликнула:

– О, ты имеешь в виду нелепые слухи о его причастности к… к смерти той красотки в картинной галерее?

– Уже и слухи поползли, – желчно заметила Надежда. – Раз это тебе известно, значит, в курсе и весь экарестский бомонд. Все смакуют пикантную новость – сын президента имеет какое-то отношение к смерти той особы! А Огнедар уверял меня, что приложит все усилия, дабы остановить слухи!

– Шила в мешке не утаишь, – проявляя знание герцословацкой идиоматики, заметила Микаэла. – Всегда находится кто-то болтливый. Если что-то знают два человека, то рано или поздно узнает и третий…

– Представляю, с каким рвением подчиненные Гремислава обсуждают эту сплетню, – Надежда Сергиевна вышла из себя. – А как на нее накинутся враги! А пресса!

– Если пресса и накинется, то не герцословацкая, а зарубежная, – произнесла Микаэла. – Гремислав приструнил особо говорливых и навел порядок в том информационном хаосе, который достался ему по наследству от Благояра Никлотовича. Гремислав молодец! Журналистам никогда нельзя давать много власти, они сразу же забываются, теряют голову и начинают клеветническую кампанию.

– Ты абсолютно права, – вздохнула Бунич. – Иностранцы в этом отношении не знают удержу. Это сумасшествие какое-то: если о Гремиславе и его политике что-то и пишут, то обязательно негативное, если показывают репортаж о Герцословакии, так сразу понятно – или теракт, или банковский кризис, или арест очередного проворовавшегося олигарха. И как они перевирают и подтасовывают факты! Видят только то, что хотят видеть! И после этого кто-то еще говорит о «независимых средствах массовой информации». Все они работают на политических недоброжелателей Гремислава! Они не хотят, чтобы он возродил былое могущество Герцословакии и лишил кое-кого из иностранцев влияния на принятие решений в нашей стране!

Микаэла кивала головой:

– Мы гордимся тем, что являемся вашими друзьями. Мы всецело поддерживаем Гремислава. Итак, Надя?

Надежда Сергиевна продолжила:

– Ну ладно, оставим журналистов в покое. Мне нужны пятьдесят тысяч долларов. Наличными! Прямо сейчас!

Микаэла и глазом не моргнула, как будто у нее каждый день занимали подобную сумму и в роли просителя выступала жена президента.

– В каких банкнотах? – деловито спросила она. Надежда Сергиевна растерялась. Сережа ничего об этом не говорил.

– Советую взять стодолларовыми, получится пять пачек, – заметила Микаэла. – Они не займут много места. С купюрами большего достоинства могут возникнуть проблемы – их тяжело разменять и нелегко сбыть с рук.

– Стодолларовые так стодолларовые, – согласилась Бунич и неожиданно добавила: – Микаэла, а ты сумеешь их достать?

– Конечно, – Микаэла скупо улыбнулась. – Это не бог весть какая сумма, Надя.

– Я… разреши мне пока ничего тебе не объяснять, – произнесла, чувствуя себя виноватой, Надежда Сергиевна. – Эта сумма у нас есть, но в банке. Я не смогу снять ее со счета, не привлекая внимания: «доброхоты» сразу сообщат Гремиславу, а он ничего не должен знать! Я верну тебе деньги…

– О, Надя, прошу тебя, это сущая безделица, я рада помочь своей подруге…

– Я их обязательно верну, можешь не сомневаться! – Надежда почувствовала ком в горле, в глазах защипало. – И прошу тебя, не говори об этом Хольгеру. Никому не говори, Микаэла!

– Обещаю, что никому не скажу, – Штаудхаммер обняла Надежду Сергиевну и поцеловала. – Надя, можешь на меня рассчитывать. И когда представится возможность, ты все мне расскажешь.

Надежда Сергиевна расплакалась, а немецкая подруга гладила ее по спине, ничего не говоря. Когда Бунич успокоилась, Микаэла скрылась на несколько минут. Надежда, шмыгая носом, посмотрела на одинокий кусок яблочного пирога и, костеря себя за отсутствие силы воли, запихнула его в рот. Как вкусно-то!