Программист
Шрифт:
В это время из комнаты выглянула Зинченко и позвала Акимова. Серж поплевал на сигарету, бросил ее в урну и пошел на место.
— Кооперативный мат, — восхищенно и недоумевающе сказал Иван Сергеевич. И было не очень ясно, подразумевает он задачу или что-то еще, потому что смотрел он не на диаграмму, а прямо мне в глаза. Но я взглянул на страницу и странное чувство рассеялось. Под верхней диаграммой стояла надпись: кооперативный мат.
— Иван Сергеевич, — начал я, — я, честно говоря, не очень разбираюсь в этих задачах. Кому здесь мат?
— Красотища-то какая, Геннадий Александрович.
Такой степени двусмысленности, переходящей даже в намек, я от Постникова не ожидал. Не ожидал и заинтересовался. Теперь надо было не дать ему снова уйти в раковину.
Думал я, думал (секунд пять, разумеется, больше неудобно было бы) и, ничего не придумав, пошел напролом:
— Иван Сергеевич, вы, когда много внимания не можете уделять отделу, ну, другие, скажем, дела или еще что…
— Так у меня, слава богу, и так все идет нормально в отделе.
— Ну не всегда же. Сейчас вам тему переписали на год, а если бы нет? Обязали бы, допустим, к декабрю закрыть. Ну и отчетишко, худо-бедно, какой-то надо было бы состряпать, словом, все как полагается. А непосредственно у вас времени на это нет. На конференцию, допустим, вас приглашают. На какую-нибудь заманчивую этакую.
— Гена, кончай свои вводные, давай посмотрим задачу. Скоро обед, а там я должен зайти к Карцеву — и в министерство.
— Ну что, Иван Сергеевич, небось стали бы гайки закручивать, из подчиненных масло давить, а?
— Видишь лп, во-первых, это весьма неприятное занятие, во-вторых, требует значительных затрат личной энергии. Подчиненные сейчас пошли такие, что, пока гайки закрутишь, резьбу на болту сорвешь.
— Ну зачем же вам личную энергию расходовать? Есть ведь и заместители.
— Во всяком случае, я как-то всегда обходился без подобных процедур. Хотя начальничков таких встречал. И нередко. Не мешают (в целом, конечно, не мешают. А по мелочам — сколько угодно), но уж и помощи от них как от козла сгущенного какао. Иди даже меньше. Тут точные цифры трудно определить.
Деликатным смешком я отметил юмористическую эскападу Постникова и осторожно ввел зонд в самое больное (для меня, конечно) место.
— Ну, это дело вкуса, Иван Сергеевич. Вы человек утонченный, эстет от науки, можно сказать. А другой человек попроще — в профессорской семье не рос, к обхождениям не привык. Ему задание только вынь да положь.
— Это все, Гена, нюансы. Если дело делается, значит, в общем и целом все вообще идет правильно.
— Ну не будем упрощать, Иван Сергеевич. Допустим, в настоящий момент дело делается, то есть, по вашей терминологии, все идет нормально. Что должен делать начальник? Любыми средствами (теми, в которые он верит, к которым он привык) ему нужно поддерживать это стационарное состояние. А если он делает все, чтобы сорвать настрой? Приемов тут много — не мне вам говорить. Противоречивые указания, нагнетание нервозпости, грубость… В общем, полный «джентльменский» набор.
Иван Сергеевич стал смотреть на меня в упор и говорить подчеркнуто членораздельно.
— Ну
и что? — спросил он тяжеловесно.— Зачем, Иван Сергеевич? Зачем? Вот что меня интересует.
— А он, может, считает, что люди и так будут работать. Подумаешь, нервозность, грубость… Люди и не такое выдерживают.
— Но все-таки зачем? Зачем рисковать-то, выдержат— не выдержат люди, когда в этом необходимости никакой нет.
— Но все-таки зачем? Зачем рисковать-то, выдержат— не выдержат люди, когда в этом необходимости никакой нет.
— А затем, Гена, эх, зря я к тебе подошел, время только угробили, придется одному кооперативный мат разбирать, н-да… так вот, иногда мало, чтобы ты хорошо работал. Иногда надо, чтобы при этой ты думал, что работаешь плохо. И думал об этом ежедневно, ежеминутно. Чтобы ты почти и не сомневался в этом.
5. Диалог первый: телефонно-необязательный
— Алло, это вы?
— Я.
— Почему вы в Москве?
— А почему я не должна быть в Москве?
— Вы сказали, что уезжаете на месяц, а прошло всего две недели.
— Простите, кому сказала? По-моему, самое время представиться.
— Помните, в парке, на углу Каляевской и Садовой вам предложил спички один молодой человек?
— Ну, допустим, не такой уж и молодой.
— О, так вы помните? Я был так озабочен получением телефона, что имя его обладательницы…
— Извините, я тоже виновата. Я заспешила, а вы…
— Гена…
— Да, Гена. Вы, кажется, заполучив мой телефон, полностью утратили ко мне интерес. Для вас это была чисто спортивная задача.
— Теперь-то вы убедились, что нет?
— Не совсем. Вы позвонили, зная, что меня нет в Москве. Значит, наудачу. От нечего делать.
— Мне действительно нечего делать. Но вы знаете…
— Лида… На всякий случай имейте в виду, что меня зовут именно так.
— Да. Так вы знаете, Лида, когда нечего делать, это еще ничего не значит.
— То есть… не говорите красиво, Гена.
— Нет, я только хотел сказать, что «от нечего делать» можно ведь по-разному понимать.
— Понимать по-разному можно все.
— Лида, а почему вы все-таки в Москве? Вы давно вернулись?
— Я и не уезжала. В Минске должна была теоретическая конференция состояться, а ее перенесли иа два месяца.
— Значит, через два месяца поедете?
— Нет, не надо теперь уже. Сборище состоится в Москве, чуть ли не напротив моего дома. Гена, подождите минутку. Я только открою дверь… (Я слышу шорох в телефоне, когда она кладет трубку, затем несколько голосов.) Гена, вы меня извините, ко мне друзья пришли. Позвоните как-нибудь в следующий раз.
— Лида, с вами увидеться сегодня можно?
— Сегодня вряд ли. Н-нет, определенно нет. Я сегодня занята, к сожалению.
— А завтра?
— Еще не знаю. Гена, вы позвоните, я мы договоримся. Хорошо?
— Хорошо.
— Ну, всего доброго.
— До свидания.
6. Геннадий Алиссандрович
Стриженов раз осторожно высказал мне свое недоумение тем, что я остаюсь в отделе Борисова я не перехожу к нему. Хотя бы к нему. А ведь есть и другие.