Прогулка под луной

— Ты так думаешь, Миша? — с надеждой в голосе спросила Инна.

— Обязательно. Дети… У них так. Чувство протеста. «Не делаете по-моему, так нате вам, уйду от вас». Так что нам сегодня главное — ждать. Не дергаться, не пороть горячку, ждать. У вас фотографии не найдется?

Маша огорченно покачала головой. Все фотографии остались в Москве.

Зверев торопливо вышел из комнаты и через минуту вернулся с пачкой фотографий. Это были те самые, в лесу, с белками. Маша взяла в руки снимки — яркие, в солнечных пятнах. От них так и повеяло радостью и красотой того дня. И когда это Денис успел напечатать? Вот Маша с белкой на руке, хохочет. Зверев с дочерью вдвоем. Маша и Алька в обнимку с собакой.

Милиционер выбрал снимок, где Алька с Шейлой вдвоем, и сунул в карман рубашки.

— Дело мы пока заводить не будем, — пояснил он. — Официально дело заводят, если человека нет дома четыре дня. Но искать будем потихонечку. Не переживайте.

— То есть как — потихонечку? — Зверев был готов взорваться. — Пропал ребенок! А вы — потихонечку. Нет уж, давайте как следует искать. Вы местный, подскажите, где искать. Я этих мест ни черта не знаю. Где она может быть? Где?!

— Вы, папаша, зря так, в самом деле. У нас тут народ не злой, отзывчивый. К любому заходи — приютят на ночь, тем более ребенка. Она могла насочинять, что ходила за ягодами, заблудилась. Дрыхнет где-нибудь в деревне, у бабульки на печке.

— Может быть, объездить соседние деревни? — предложила Маша.

— Это лишнее. Во все соседние деревни я позвоню и все выясню, — пообещал участковый, — здесь у меня кругом свояки. Вы же не местные, вам могут и не сказать. Мало ли зачем вы ребенка ищете.

— Да, вы правы. — Зверев прошелся по комнате.

— Мы поищем в лесу, — нашлась Маша, — у нас с ней много было любимых мест. А вдруг?

— Вот это можно, — разрешил милиционер. — Только сами смотрите не заблудитесь. У нас сплошной лес. Места-то заповедные. И вот еще: дома чтобы кто-нибудь был. Я буду звонить.

— Я никуда не уйду, — отозвалась из спальни Инна. Дети проснулись, и из комнаты доносилась их утренняя возня.

Милиционер поднялся, собираясь уходить.

— Ну, я не прощаюсь, зайду после обеда. Не падайте духом.

И бодро зашагал по коридору. Маша покосилась на Дениса. Он стоял, отвернувшись к окну. Его поникшая спина говорила красноречивее всяких слов. Он не стал говорить участковому о случившемся с Алькой в Москве, и она поняла его и тоже не обмолвилась ни словом. Пока не время.

— Я схожу переоденусь, и мы пойдем. Хорошо? Денис кивнул не оборачиваясь.

Маша вбежала в мансарду, вытащила из сумки спортивные брюки, футболку и кинула на кровать. Стала снимать халат — из кармана выпала обезьянка.

Маша подняла ее — сердце екнуло: из кармашка цветастого фартучка торчала записка!

Конечно же! Не зря Алька держала обезьянку у себя до самого Машиного отъезда, а потом второпях сунула в карман сумки… Маша торопливо развернула тетрадный листок в клеточку. Таким родным корявым почерком было выведено: «Маше». Внизу столбиком были написаны стихи.

Не о том, не о томНочью окна молчат пусто…Не о том, не о томНочью птицы кричат грустно…Я к тому, что звездаВ этом небе зажглась утром,Я не знаю другой,Синеглазой такой, мудрой!Только ты не устань.Не умри!Не растай!Не исчезни!С неба не упади,Мне в ладонь посвети,А если…Если ты упадешь,Мне глаза обожжешь светом.Впрочем, можешь упасть!Только сердце мое — следом…

Внизу стояла подпись: «Аля Дедюш. Июнь. Поселок Лесной».

Маша вскочила, потом снова плюхнулась на кровать. В висках стучало, слезы катились, то и дело попадая в рот. Она натянула брюки, футболку, снова схватила листок. Строчки прыгали перед глазами, как блохи. Значит, все-таки она убежала из-за Маши… Куда?

Девушка уставилась на Алькину пустую кровать. Господи, что она скажет Звереву? Денис сам пришел за Машей. Увидел ее, заплаканную, с листком в руке, подошел. Прочитал стихи.

— Слушайте! Если исходить из этой записки… она по крайней мере убежала сама! А?

Маша кивнула, улыбаясь сквозь слезы.

— Ну так идемте скорее, там Никита ждет.

Они побывали везде: на озере, в дубовой роще, в сосновом лесу, наконец добрались до сторожки лесника — безрезультатно. Никаких следов.

Вернулись к вечеру — подавленные, уставшие, опустошенные.

— Миша приезжал. Пока ничего, — виновато встретила их Инночка.

За столом сидели, давясь ужином. Вкуснейшие Минины котлеты не лезли в горло. Все поняли, что предстоит еще одна ночь неизвестности.

Маша добрела до бани. Вылила на себя ведро теплой воды, подержала в тазу ноги. Ступни горели.

Накинула махровый халат и поднялась наверх.

Пустая мансарда хмуро уставилась на нее всеми предметами. Алькины вещи: майка, халатик, кроссовки, полосатый тигренок, бинокль… Ее листки со стихами и рисунками, разбросанные на подоконнике как попало, — все это казалось Маше беспощадным укором.

Мысль о том, что предстоит провести целую ночь в этом помещении, до краев полном одиночества, стала невыносимой. Маша сидела на своей кровати, бесцельно глядя в окно. Слушала звуки: вот кто-то внизу, в бане, загремел ведром, вот кто-то прошел по саду, шаркая тапочками. Включили фонтанчик полива в помидорах. Только бы не кончались звуки!

Когда на сад упадет тишина, станет совсем жутко.

Но тишина наступила как неизбежное. Маше казалось — ее слух не различает даже кузнечиков. Когда среди неумолимой тишины она услышала скрип двери внизу и тяжелые шаги на лестнице, она не испугалась, а скорее обрадовалась.

Столь невыносимо было одиночество.

В мансарду вошел Зверев. В темных, как асфальт ночного шоссе, глазах Маша прочитала боль. Он молчал, а она не знала, как его утешить. Она впервые понимала и жалела его как близкого человека. Зверев вдруг стремительно пересек комнату и опустился рядом с Машиной кроватью на колени.

— Маша, обнимите меня, пожалуйста…

Она послушно протянула руки, обхватила ладонями его голову и притянула к себе. Он порывисто обхватил ее руками. Так они сидели некоторое время, тесно прижавшись, грея друг друга своим теплом.

Потом Маша отняла от своего живота его голову, наклонилась и поцеловала его глаза, лоб, колючие щеки… Потом губами нашла его рот и поцеловала в губы.

Зверев замер, принимая ее осторожную ласку. Маша почувствовала, как две ладони на ее спине потяжелели, словно налились свинцом, и поползли вверх, обжигая кожу даже через ткань халата. Он вынул непослушными пальцами заблудившуюся шпильку из ее волос, и те рухнули вниз искрящимся водопадом.