Прогулка среди могил

10

Вечером я отправился на собрание, а Элейн — на свои занятия, а потом мы взяли по такси, встретились в «Матушке Гусыне» и послушали музыку. Около половины двенадцатого появился Красавчик Дэнни и присоединился к нам. С ним была девушка — очень высокая, очень худая, очень черная и очень странная. Он сказал, что ее зовут Кали. Она кивнула, но не произнесла ни слова и в ближайшие полчаса как будто даже не слышала ничего из нашего разговора, после чего подалась вперед, уставилась на Элейн и сказала:

— Ваша аура вся зелено-голубая, очень чистая и очень красивая.

— Спасибо, — отозвалась Элейн.

— У вас очень древняя душа, — добавила Кали, и это были ее последние слова — все остальное время она как будто вообще не замечала нашего присутствия.

Красавчик Дэнни не мог рассказать нам ничего особо интересного, и мы большей частью просто слушали музыку, а в перерывах болтали о пустяках. Ушли мы довольно поздно. Когда мы ехали на такси к Элейн, я сказал:

— У тебя очень древняя душа, и зелено-голубая аура, и очень симпатичная маленькая попка.

— Очень проницательная девушка, — сказала Элейн. — Мою зелено-голубую ауру люди обычно замечают только при второй или третьей встрече.

— Не говоря уж о твоей древней душе.

— Знаешь, о моей древней душе ты бы лучше помалкивал. Вот о моей симпатичной маленькой попке можешь говорить сколько угодно. И где он таких находит?

— Не знаю.

— Были бы они обыкновенные потаскушки с актерской биржи — это одно дело. Но у него все они какие-то особенные. Вот эта, Кали, — как ты думаешь, чем она колется?

— Понятия не имею.

— Потому что она определенно витает в каком-то другом мире. Неужели психоделики все еще в ходу? Не иначе как она сидит на священных грибах или на какой-нибудь галлюциногенной плесени, которая растет только на гнилой коже. Скажу только одно — она могла бы зарабатывать неплохие деньги, если бы взялась обслуживать мазохистов.

— Если только у нее самой кожа не гнилая. И потом вряд ли она способна до такой степени сосредоточиться на работе.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Вид у нее вполне подходящий, и что-то еще в ней такое есть. Представь себе, как ты ползаешь у ее ног и получаешь от этого наслаждение.

— Не могу.

— Ну, конечно, — сказала она. — Ты ведь сам настоящий маркизик де Садик. Помнишь, как я тебя один раз связала?

Водитель изо всех сил старался сдержать смех.

— Помолчи, пожалуйста, — сказал я.

— Нет, помнишь? Ты еще тогда заснул.

— Это говорит только о том, как я тебе доверяю, — ответил я. — Замолчишь ты или нет?

— Ладно. Сейчас завернусь в свою зелено-голубую ауру и буду молчать.

На следующее утро, когда я уходил, Элейн сказала, что у нее есть предчувствие: звонки от жертв изнасилования еще будут.

— Именно сегодня, — сказала она.

Но оказалось, что она ошиблась, несмотря на свою зелено-голубую ауру. Никто не позвонил. Когда мы вечером разговаривали по телефону, она была совсем расстроена.

— Наверное, это все, — сказала она. — Три в среду, одна вчера, и больше ничего. А я-то думала, что мне предстоят героические деяния и что я раскопаю что-нибудь важное.

— Девяносто восемь процентов любого расследования — пустая работа, — сказал я. — Приходится делать все, что только придет в голову, ведь никогда не знаешь, что пригодится, а что нет. Судя по реакции этих женщин, ты, наверное, потрясающе говорила по телефону. И, пожалуйста, не думай, что у тебя ничего не вышло, раз тебе не удалось с трех попыток найти жертву, оставшуюся в живых. Ты ведь искала иголку в стогу сена, да к тому же очень может быть, что в этом стогу вообще нет иголки.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, что, скорее всего, они свидетелей не оставляли. Скорее всего, они убивали всех женщин, которых насиловали, и очень может быть, что ты разыскиваешь женщину, которой не существует.

— Ну, раз ее не существует, — сказала Элейн, — то и черт с ней.

* * *

Ти-Джей звонил мне каждый день, иногда по нескольку раз. Я выдал ему пятьдесят долларов на проверку обоих бруклинских автоматов, и вряд ли он извлек из этой сделки большую выгоду: все, что у него оставалось от метро и автобусов, он просаживал на телефонные разговоры. С куда большим успехом он мог бы помогать карточным шулерам или разносчикам или заниматься какими-нибудь другими уличными делами, которыми зарабатывал себе на жизнь. Но он все время приставал ко мне с просьбой дать ему задание.

В субботу я выписал чек на оплату своего номера и заплатил по другим ежемесячным счетам — за телефон, за пользование кредитной карточкой. Глядя на телефонный счет, я снова вспомнил о тех звонках Кинену Кхари. За несколько дней до этого я еще раз попытался разыскать какого-нибудь служащего телефонной компании, который мог бы подсказать мне, как получить сведения о них, и снова услышал в ответ, что ничего сделать нельзя.

Я как раз размышлял об этом, когда около половины одиннадцатого позвонил Ти-Джей.

— Дайте мне проверить еще какие-нибудь телефоны, — взмолился он. — В Бронксе, на Стейтен-Айленде, где угодно.

— Хочешь знать, что ты можешь для меня сделать? — сказал я. — Вот я дам тебе сейчас номер телефона, а ты узнай, кто туда звонил.

— Что узнать?

— Нет, ничего.

— Но вы что-то сказали, старина. Говорите, что вам надо.

— А вдруг ты и в самом деле сможешь это узнать? — сказал я. — Помнишь, как ты выудил в справочной номер автомата на Фэррагет-роуд?

— Это когда я говорил таким голосом, будто только что вышел из шикарного магазина?

— Вот именно. Ты не мог бы таким же голосом переговорить с кем-нибудь из вице-президентов телефонной компании, чтобы он сказал, как заполучить список телефонов, откуда звонили по одному номеру в Бэй-Ридже?

Он задал мне несколько вопросов, и я объяснил, что мне надо и почему я не могу этого получить.

— Погодите, — сказал он. — Вы говорите, они не хотят дать вам эти номера?

— Не могут. Они регистрируют все звонки, но их невозможно рассортировать.

— Чушь, — сказал он. — Та, первая девица в справочной, на которую я попал, тоже сказала, что невозможно определить мой номер. Нельзя же, старина, верить всему, что они говорят.

— Да нет, я...

— Знаете, кто вы? — сказал он. — Я каждый день звоню вам, как проклятый, спрашиваю, что у вас есть для Ти-Джея, и у вас вечно ничего нет. Чего же вы раньше мне про это не говорили? Глупо-с, Люкас.

— Что ты хочешь сказать?

— А я хочу сказать, что если вы мне не говорите, чего вам надо, то как же я могу это для вас раздобыть? Я же еще в первый раз вам это сказал, когда вы разгуливали по Сорок Второй и ничего никому не говорили. Я же еще тогда вам объяснил: скажите мне, чего вы хотите, и я помогу вам это достать.