Прогулка среди могил
Шрифт:
Видит Бог, ей не было никакой нужды стирать белье самой. Она могла нанять сколько угодно прислуги, он много раз ей об этом говорил. Но ей это нравилось, она была старомодна и любила стряпать, убирать и вести хозяйство.
Он взял телефонную трубку, постоял, держа ее в вытянутой руке, потом снова положил. «Никому не звоните», — сказал тот мужчина. «Кому я могу позвонить?» — ответил он.
Кто это ему устроил? Наехал на него, похитил его жену. Кто мог такое сделать?
Ну, вероятно, многие могли бы. Возможно, даже всякий, если бы только знал, что это сойдет ему с рук.
Он снова взял телефонную трубку. Эта линия
И все-таки жаль, что на протяжении этих двух часов его не могла подслушивать полиция. Выследить тех, кто ему звонил, схватить похитителей, привезти домой Франсину...
Нет, что-что, а это ему ни к чему. Полиция все только безнадежно испортит. У него есть деньги. Он заплатит их и либо получит ее обратно, либо нет. Есть вещи, которые зависят от человека, а есть такие, которые не в его воле. Заплатить деньги или нет, зависело от него; как именно это сделать, тоже в какой-то степени зависело от него; но все, что будет дальше, от него не зависело.
«Никому не звоните».
«Кому я могу позвонить?»
Он снова взялся за телефон и набрал номер, который знал наизусть. После третьего гудка трубку снял его брат.
— Пит, — сказал Кхари, — ты мне нужен. Хватай такси, я тебе отдам деньги, только приезжай сюда немедленно, слышишь?
Наступила пауза. Потом он услышал:
— Малыш, я для тебя что угодно сделаю, ты же знаешь...
— Тогда хватай такси и приезжай!
— ...Но в твои дела я впутываться не хочу. Я просто не могу, малыш.
— Это не дела.
— А что?
— Это Франсина.
— Господи, что случилось? Ладно, расскажешь, когда приеду. Ты ведь дома, да?
— Нуда, дома.
— Сейчас беру такси и еду.
Как раз в то время, когда Питер Кхари искал таксиста, который согласился бы отвезти его в Бруклин, я смотрел, как в студии «И-эс-пи-эн» тележурналисты рассуждают, насколько вероятно повышение заработной платы спортсменам. Поэтому я не слишком огорчился, когда зазвонил телефон. Это был Мик Баллу, он звонил из города Каслбар в графстве Мэйо, в Ирландии. Слышимость была прекрасная, как будто он говорил из задней комнаты бара «Гроган».
— Здесь замечательно, — сказал он. — Если ты думаешь, что в Нью-Йорке все ирландцы ненормальные, ты бы посмотрел, какие они у себя дома. Здесь через дом по пабу, и никто из них не вылезает оттуда до самого закрытия.
— Но ведь они рано закрываются?
— Слишком рано, черт возьми. Но в отеле обязаны подавать выпивку в любое время дня и ночи каждому постояльцу, который там зарегистрирован. Сразу видно — цивилизованная страна, правда?
— Точно.
— Только тут все курят. То и дело закуривают и угощают всех вокруг. А у французов с этим еще хуже. Когда я был там — навещал родню по отцовской
линии, — так они на меня обижались, почему я не курю. По-моему, американцы — единственный народ в мире, у кого хватило ума бросить.— Ну, сколько-то курящих у нас еще осталось, Мик.
— Так им и надо, пусть мучаются в самолетах, в кино и везде, где курить не разрешается. — Он рассказал мне длинную историю о мужчине и женщине, с которыми познакомился несколько вечеров назад. История была забавная, и мы оба посмеялись. Потом он поинтересовался, как мои дела, и я сказал, что хорошо.
— Правда? — спросил он.
— Малость засиделся, пожалуй. Слишком много свободного времени. И к тому же сейчас полнолуние.
— Это точно, — отозвался он. — Здесь тоже.
— Какое странное совпадение.
— Но здесь, в Ирландии, всегда полнолуние. Хорошо еще, что все время льет дождь и луны никогда не видно. Мэтт, у меня идея. Садись в самолет и прилетай сюда.
— Что?
— Готов спорить, что ты никогда не был в Ирландии.
— Я вообще за границей никогда не был, — сказал я. — Нет, погоди, вру. Раза два ездил в Канаду и один раз в Мексику, только...
— А в Европе не был?
— Нет.
— Так, ради Бога, садись в самолет и прилетай сюда. Можешь и ее захватить, если хочешь, — он имел в виду Элейн. — Или приезжай один, это не важно. Я говорил с Розенстайном, и он сказал, что мне лучше еще некоторое время не показываться в Штатах. Сказал, что может все уладить, но тут впутались эти блядские федеральные следователи, поэтому он хочет, чтобы я держался подальше от Америки, пока он не даст отбой. Очень может быть, что я проторчу в этой вонючей дыре еще с месяц или больше. Чего ты смеешься?
— Я думал, тебе там понравилось, а теперь оказывается, что это вонючая дыра.
— Когда рядом нет друзей, везде будет вонючая дыра. Приезжай, старина. Что скажешь?
Питер Кхари добрался до дома брата сразу после того, как Кинен еще раз поговорил с тем из похитителей, что повежливее. На этот раз тот был не слишком вежлив, особенно к концу, когда Кхари попытался потребовать доказательств, что Франсина жива и здорова. Разговор был примерно такой:
КХАРИ. Я хочу поговорить с женой.
ПОХИТИТЕЛЬ. Это невозможно. Она спрятана в одном доме. Я звоню из автомата.
КХАРИ. Но откуда я могу знать, что с ней все в порядке?
ПОХИТИТЕЛЬ. Потому что у нас есть все основания ее поберечь. Подумайте только, какую ценность она для нас представляет.
КХАРИ. Господи, а откуда я вообще могу знать, что она у вас в руках?
ПОХИТИТЕЛЬ. Вы помните, какие у нее груди?
КХАРИ. Что?
ПОХИТИТЕЛЬ. Вы можете узнать одну из них? Так будет проще всего. Я отрежу у нее одну титьку и оставлю у вас на пороге, чтобы вас успокоить.
КХАРИ. Господи, что вы говорите? Не смейте так говорить.
ПОХИТИТЕЛЬ. Тогда давайте не будем затевать разговор о доказательствах, ладно? Мы должны доверять друг другу, мистер Кхари. Поверьте мне, в этом деле главное — доверие.
— Вот и все, — сказал Кинен Питеру. — Им надо доверять, но как я могу им доверять? Я даже не знаю, кто они. Я все думал, кому бы позвонить. Ну, знаешь, из тех, с кем у меня дела. Кто бы поддержал меня, помог. Но о ком я ни подумаю, — почем я знаю, может, и он в этом замешан. Как я могу кого-нибудь исключить? Ведь кто-то же все это устроил.