Прогулка в Тригорское

Письма следовали за письмами. Три дня спустя по отправке предыдущего письма, Пушкин вновь пишет к Прасковье Александровне:

«Нужно ли мне говорить вам о моей признательности? Право, сударыня, с вашей стороны весьма любезно, что вы не забываете своего отшельника. Ваши письма столь же приводят меня в восторг, сколько великодушные обо мне заботы — трогают. Не знаю, что ожидает меня в будущем; знаю только, что чувства мои к вам останутся навеки неизменными, — Еще сегодня я был в Тригорском. Малютка совершенно здорова и прехорошенькая [62] . Как и вы, сударыня, я полагаю, что слухи, дошедшие до г-на Керна, не верны; но вы правы, что ими не следует пренебрегать. На днях был я у Пещурова [63] , „лукавого ходатая“, как вы его называете; он думал, что я в Пскове (NB). Я рассчитываю еще проведать моего старого негра-дедушку, который, как я предполагаю, на этих днях умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него Записки, относящиеся до моего прадеда [64] . Свидетельствую мое почтение всему вашему милому семейству и остаюсь, сударыня, вашим преданнейшим, — 11 августа».

62

Младшая дочь П. А. Осиповой — Екатерина Ивановна (родилась 17 июня 1823 года, скончалась в 1902 году в Севастополе). Ее воспоминания о Пушкине см. В. П. Острогорский и В.Н. Максимов. «Альбом Пушкинский утолок». М. 1899 г., стр. 112–115.

63

В то время Пещуров был опочецким уездным предводителем дворянства.

64

«Дедушка» Пушкина — Петр Абрамович Ганнибал (родился 21 июля 1742 г.), второй сын «Арапа Петра Великого» и старший брат отца матери поэта, в то время проживал в имении своем — сельце Петровском, Опочецкого уезда, в нескольких верстах от Михайловского. Пушкин, находясь в ссылке, неоднократно посещал его; сохранился единственный листок, уцелевший от записок Пушкина, веденных им в Михайловском и датированный 19 ноября 1824 г., где он рассказывает об одном посещении Ганнибала в Петровском (по подлинному автографу, ныне хранящемуся в Майковском собрании в рукописном отделении Академии Наук СССР, листок этот напечатан в книге П. Е. Щегол ев а «Пушкин и мужики». По неизданным материалам 1928 г, — «Записки, относящиеся до моего прадеда» — вероятно, немецкая биография Абрама Ганнибала — «Арапа Петра Великого», сохранившаяся среди бумаг поэта (ныне в тетради № 2387 во Всесоюзной Публичной библиотеке им. Ленина), — П. В. Анненков («Пушкин в Александровскую эпоху») пишет, что Петр Ганнибал умер в 1822 году, но это не верно, судя по настоящему письму Пушкина.

Мы видели выше то участие, какое принимал В. А. Жуковский в положении Пушкина. Прасковья Александровна, зная это и будучи давно знакома с Жуковским, с которым встречалась неоднократно в Дерпте и в Петербурге, просила его похлопотать о разрешении Пушкину уехать за границу; но письмо г-жи Осиповой, должно быть, было весьма неясно и неопределенно; по крайней мере, вот что отвечал ей Жуковский [65] :

«М. Г. Прасковья Александровна. Я имел честь получить письмо ваше, которое, признаюсь, привело меня в совершенное замешательство: я не знал, что делать, кого просить и о чем. Слава Богу, что все само собою устроилось. Лев Пушкин уверял меня, что письмо к Адеркасу остановлено [66] , и что оно никаких следствий иметь не может. И жаль мне: ничего теперь делать не нужно, и я этому сердечно рад, ибо уверен, что мог бы скорее повредить, нежели принести пользу. Из письма Александра Пушкина заключаю, что печальное его положение сделалось еще для него тягостнее от семейственного несогласия [67] . И кажется мне, что в этом случае все виноваты. Я увижусь с Сергеем Львовичем и скажу ему искренно, что думаю о его поступках; не знаю, поможет ли моя искренность. А ваша дружба пускай действует благодетельно на нашего поэта. [68]

Примите мою благодарность за доверенность, которой вы меня удостоили. Усерднейше прошу вас уведомить меня о следствиях, которые имело письмо к Адеркасу: я не надеюсь, чтоб Александр взял на себя этот труд. Он слишком для этого беспечен. С совершенным почтением и проч. [69] Жуковский» [70] .

65

Семевский совершенно неправильно связывает напечатанное письмо Жуковского с намерениями Пушкина уехать за границу. Чтобы понять смысл письма Жуковского к П. А. Осиповой, необходимо сообщить следующее, — Вскоре после приезда в ссылку в Михайловское поэт написал — в конце октября 1824 года — чрезвычайно резкое письмо псковскому гражданскому губернатору Б. А. Адеркасу. До наших дней сохранилась только современная копия П. А. Осиповой (копия эта ныне находится в бумагах Жуковского в Ленинградской Публичной библиотеке), но и по ней можно догадаться о том скандале, который произошел, если бы оно прибыло по назначению: «Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям, — Решился для его спокойствия и своего собственного просить Е. И. В., да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего Превосходительства».

Это письмо к Адеркасу было послано Пушкиным с нарочным во Псков, но по назначению не дошло; по одним известиям, посланный не застал губернатора и вернулся в Михайловское с пакетом, который Пушкин и истребил, по предположению же П.О. Морозова (сочинения Пушкина, изд. «Просвещение», т. VIII, стр. 448), Пушкин написал это письмо в минуту сильного возбуждения и после ссоры с отцом, а П. А. Осипова приказала слуге не передавать письма по адресу и вернуть его под предлогом, будто губернатора не было в городе, — Узнав же об этой истории и прочитав письмо Пушкина, П. А. Осипова тогда сняла копию и послала ее к Жуковскому вместе со следующим своим письмом: «Милостивый государь Василий Андреевич. Искренное участие (не светское), которое я с тех пор, как себя понимать начала, принимаю в участи Пушкина, оправдывают в сию минуту перед вами меня, милостивый государь, в том, что не имея чести быть вам знакомой, решилась начертать строки. Из здесь приложенного письма усмотрите вы, в каком положении находится молодой, пылкий человек, который, кажется, увлеченный сильным воображением, часто к несчастью своему и всех тех, кои берут в нем участие, действует прежде, а обдумывает после, — Вследствие некоторых недоразумений или, лучше сказать, разных мнений по одному же, однако, предмету с отцом своим, — вот какую просьбу послал Александр к нашему Адеркасу. Я все то сделала, что могла, чтобы предупредить следствие оной; но не знаю, удачно ли: потому что г. Адеркас, хотя человек и добрый, но был прежде полицмейстер… Не дайте погибнуть сему молодому, но, право, хорошему любимцу муз. Помогите ему там. где вы; а я, пользуясь несколько его дружбой и доверенностью, постараюсь если не угасить вулкан, — по крайней мере направить путь лавы безвредно для него…» (См. «Русский Архив» 1872 г., стр. 2358–2359), — Итак, ничего «неясного и неопределенного» в письме П. А. Осиповой, как выше пишет Семевский, не было.

66

Если не ошибаюсь, Адеркас управлял Псковскою губернией перед поступлением на это место Пещурова; о каком письме к Адеркасу идет дело — в точности не знаю.

67

Это — письмо Пушкина от 31 октября, в котором он писал Жуковскому: «Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении… Отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче, быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать… Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно… Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec ce monstre, ce fils d'enatur'e (с этим чудовищем, с этим сыном, извратившим всякие законы природы)… Жуковский, думай о моем положении и суди. Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отеп мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить… Спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем…» (См. «Пушкин. Письма…», т. I, стр. 94–95).

68

По поводу этой истории П. И. Бартенев говорит, что во время ссылки «поэт нашел себе нравственное убежище у П. А. Осиповой, которая вместе с Жуковским сумела понять чутким, все извиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть над людьми» («Русский Архив» 1872 г., стр. 23–62).

69

В ответ на это письмо П. А. Осипова писала 22 ноября Жуковскому: «…Приятной обязанностью себе поставляю исполнить желание ваше насчет положения для любезного нашего поэта. К похождению письма его смело можно сказать, что на сей раз Pouchkin f^ut plus heureux que sage (Пушкин был более счастлив, чем благоразумен). У вас был ужасный потоп, а у нас распутица. Посланный его, не нашедши губернатора во Пскове, через неделю возвратился, не отдав письма никому. Теперь отдал его А. С — чу и сказал мне вчера, что его уничтожил, и душе моей стало легче…»

70

Письмо от «12-го ноября. Спб.» писано на четвертушке, адрес: «Ее вые. П. А. О. через город Опочку в село Тригорское». Отметка Прасковьи Александровны: «получено 21-го ноября 1824 года». Письмо сообщено нам А.Н. Вульфом и нигде не было напечатано.

Заключим настоящую статью выдержками из двух писем барона А. Дельвига к той же Прасковье Александровне. Оба письма эти относятся к описываемой нами эпохе жизни Пушкина, т. е. к 1824–1826 годам. Дельвиг приезжал к другу своему в Михайловское гостить зимой 1825 года и, разумеется, был ежедневным и дорогим гостем у радушных хозяек Тригорского. Вот как вспоминает об этом Дельвиг в письме к Прасковье Александровне из Петербурга от 5-го июня 1825 г.:

«…Мне совестно даже за перо приниматься, так я виноват перед вами. Но вы не вините в неблагодарном молчании мое сердце. Оно каждый день вспоминает дружеское гостеприимство жительниц Тригорского. Всему виновата излишняя деятельность моего воображения. Она обыкновенно столько наговорит мне, за несколько дней до почты, письменных фраз, столько наготовит форм, что наскучит уму, напугает лень, и писание письма откладывается до неопределенного времени. К этому же замешалась любовь, и любовь счастливая. Ваш знакомец Дельвиг женится на девушке, которую давно любит, на дочери Салтыкова, сочлена Пушкина по Арзамасу [71] …»

71

Барон A.A. Дельвиг женился позже — 30 октября 1825 г, — на Софье Михайловне Салтыковой (о ней подробно см. в комментариях к дневнику А. Н. Вульфа). Письма Дельвига-жениха к невесте напечатаны М.Л. Гофманом в «Сборнике Пушкинского Дома» на 1923 г., стр. 78–96.

Дав затем отчет в исполнении некоторых поручений Прасковьи Александровны, относившихся до покупок нот, припасов и пр., Дельвиг продолжает:

«Очень благодарен вам за живое участие в судьбе Баратынского; к моей радости, жду его сюда [72] . Альбома Анне Николаевне не посылаю; доставлю его прямо в Ригу со стихами Баратынского [73] и моими…» [74]

И в следующем году мы видим Дельвига исполняющим разные комиссии Прасковьи Александровны; в одном из писем своих к ней (7-го июня 1826 г.), отдав отчет о произведенных им для нее закупках, барон продолжает:

72

Участие в судьбе Боратынского было проявлено П. А. Осиповой в связи с прощением поэту его тяжелого проступка, из-за которого он был разжалован в солдаты; лишь в апреле 1825 года, после хлопот его друзей, в том числе и А. П. Осиповой, Боратынский был произведен в прапорщики.

73

Альбом А. Н. Вульф ныне хранится в Пушкинском Доме. Во «Временнике Пушкинского дома» на 1914 год воспроизведены (стр. 9 и 33) записи Пушкина и Дельвига, сделанные в этом альбоме, — Е.А. Боратынский вписал в этот альбом стихотворение ** («Где сладкий шепот…»); см. Полное собрание сочинений Е.А. Боратынского под редакцией и с примечаниями М.Л. Гофмана, т. I, стр. 136 и 288.

74

Письмо оканчивается поклонами всем членам семьи Прасковьи Александровны Осиповой. Письма Дельвига (числом шесть) к Осиповой также сообщены нам А. Н. Вульфом и приводятся здесь впервые.

«Мне благодарить вас за память, а вас трудно забыть! У меня теперь одна молитва к моим Пенатам: нельзя ли заманить в нашу (?) обитель тригорскую гостеприимную хозяйку (?). Пушкина, верно, пустят на все четыре стороны; но надо сперва кончиться суду. Что за времена! Я рад моему счастью, рад подруге моей, которая научила меня прелестям тишины домашней и ей, по всем вероятностям, обязан я удовольствием покупать для вас вина и надеяться на свидание с вами… Не забывайте и любите вас истинно любящего и уважающего барона Дельвига».

День снятия опалы с поэта был близок! Друзья его ждали этого дня с нетерпением. Между тем, в ожидании вожделенного часа, все лето 1826 года Пушкин провел особенно весело. Вместе с Языковым он бывал каждый день в Тригорском. Множество стихотворений Языкова, относящихся к этому времени, составляют поэтическую летопись этого золотого, полного жизни и упоения, времени в жизни обоих поэтов. В следующем письме мы возвратимся к этому времени, столь счастливому и в жизни обитательниц Тригорского; настоящую же статью заключим стихами Пушкина, написанными им в 1825 г., к П. А. Осиповой [75] :

75

Перебеленный автограф этого стихотворения, в котором отразились планы Пушкина о побеге за границу, находился в альбоме П. А. Осиповой. Стихотворение без заглавия и с подписью «А. П. с. Михайловское, 22 июня 1825»; впервые оно было напечатано в альманахе «Северные Цветы» на 1829 год, стр. 183, под заглавием «П. А. О.» — Альбом, в котором находился этот автограф, до революции принадлежал княгине A.A. Хованской, где находится ныне — неизвестно.

Быть может, уж недолго мне В изгнанье мирном оставаться, Вздыхать о милой старине И сельской музе в тишине Душой беспечной предаваться. Но и вдали, в краю чужом, Я буду мыслию всегдашней Бродить Тригорского кругом, В лугах, у речки, над холмом, В саду, под сенью лип домашней. Когда померкнет ясный день, Одна из глубины могильной, Так иногда в родную сень Летит тоскующая тень На милых бросить взор умильной [76] .

76

Соч. А. С. Пушкина. Спб. 1859 г. Т. I, стр. 325–326. Вслед за этим стихотворением напечатано известное восьмистишие Пушкина: «Если жизнь тебя обманет…» Стихи эти были написаны поэтом в альбом Евпраксии Николаевне Вульф, о чем, однако, не оговорено ни в одном издании[248].

 26-го мая 1866 г.

III

Здравствуй, Вульф, приятель мой! Приезжай сюда зимой. Да Языкова поэта Затащи ко мне с собой Погулять верхом порой, Пострелять из пистолета. Лайон, мой курчавый брат (Не михайловский приказчик). Привезет нам, право, клад… Что? — бутылок полный ящик. Запируем уж, молчи! Чудо — жизнь анахорета! В Троегорском до ночи, А в Михайловском до света; Дни любви посвящены, Ночью — царствуют стаканы; Мы же — то смертельно пьяны, То мертвецки влюблены [77] .

77

Лайон — Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта; анахорет — отшельник.

Так начинает Пушкин небольшое письмецо свое в Дерпт к Вульфу — 20-го сентября 1824 года [78] :

«В самом деле, милый, — продолжает поэт, — жду тебя с отверзтыми объятиями и с откупоренными бутылками. Уговори Языкова да отдай ему мое письмо; так как я под другим присмотром, то если вам обоим заблагорассудится мне отвечать, пришли письма под двойным конвертом на имя сестры твоей А.Н. [79] . До свидания, мой милый. А.П.»

78

Автограф этого письма до революции находился у кн. A.A. Хованской, внучки A.A. Осиповой, где находится теперь — неизвестно.

79

Т. е. Анны Николаевны Вульф, ныне уже умершей.

«Александр Сергеевич, — приписывала старшая сестра Алексея Николаевича, — вручил мне это письмо к тебе, мой милый друг. Он давно сбирался писать к тебе и к Языкову, но я думала, что это только будет на словах. Пожалуйста, отдай тут вложенное письмо [80] Языкову и, если можешь, употреби все старание уговорить его, чтобы он зимой сюда приехал с тобой. Пушкин этого очень желает… Сегодня я тебе писать много не могу, Пушкины оба у нас, и теперь я пользуюсь временем как они ушли в баню… Пожалуйста, моя душа, ежели можешь, пришли мне книг…» и проч. [81] Письмо это было в числе первых, посланных Пушкиным по приезде или, лучше сказать, по присылке его на основании высочайшего повеления 2-го июля 1824 г. из Одессы на жительство в Михайловское, под присмотр полиции. К сожалению, не могу указать числа, когда поэт прибыл в Михайловское, [82] повторю только, вслед за его биографом: «что Пушкин приехал сюда в тревожном состоянии духа». Но если это и было так, в чем, впрочем, нет основания и сомневаться, — то тревожное состояние продолжалось недолго: «в деревне он нашел теплую дружбу, и гармонию душевных сил, и главное: наслаждения творчества, сбереженного целиком, благодаря тишине, окружавшей поэта» [83] . Тишину эту, однако, пылкому, непоседливому, страстному Пушкину — хотелось нарушить с первых же недель своей деревенской жизни, и вот он, имея уже подле себя доброго, любимого брата Льва, ветреника и гуляку не последней руки, зовет к себе дерптских студентов: Вульфа и Языкова.

80

к

81

Автор этой приписки Анна Николаевна Вульф (10 декабря 1799года + 2 сентября 1857 года), в юности — романтическая девушка, страстно и безнадежно полюбившая Пушкина (сохранилось несколько ее писем к Пушкину, писанных в 1826 году — см. Академическое издание переписки Пушкина, Т. I.). К среднему возрасту она стала скучающей и апатичной старой девой, — О ней см. «Пушкин и его современники» вып. I, стр. 81-119, где опубликована связка писем Алексея Вульфа к ней и «Пушкин и его современники» вып. 21–22, стр. 208, где приведены выдержки из неизданных писем о ней ее сестер к Алексею Вульфу.

82

Пушкин прибыл в Михайловское 9 августа (см. Сочинения Пушкина под ред. П.А. Ефремова, т. VI, стр. 120).

83

Матер. для биографии А. С. Пушкина изд. П. В. Анненковым, Спб. 1855 г., т. I. стр. 115.

В приведенном письме читатели, вероятно, заметили словцо, брошенное вскользь, о строгости полицейского надзора над поэтом: если этот надзор и мог быть строг, то разве очень недолго, потому что мы видим Пушкина, в том же году начинающего вести громаднейшую переписку с своими литературными и прочими друзьями и родными, и (если только не ошибаюсь) в письмах к ним он нигде не жалуется на строгость надзора над ним относительно собственно переписки… [84] Плохой студент в деле учения, но славный характером, дорогой собутыльник — поэт Языков уже составил себе к упоминаемому нами времени (1824) известность поэта, весьма даровитого. В журналах 1822–1824 годов: «Новости русской литературы» и в «Соревнователе Просвещения» с удовольствием уже отводили местечко бойким, сильным стихам Языкова. Пушкин знал уже произведения пера дерптского студента: «Мое уединение», «Песня короля Регнера», «Песнь Баяна при начатии войны», «Песнь Барда во время владычества татар в России», «Услад», несколько элегий, песней, и проч. Внимательный к поэтическим талантам своего времени и охотно, нередко с излишним увлечением, отдававший им дань похвалы, Пушкин, еще в бытность свою в Одессе, обратил внимание на стихи Языкова и писал бар. Дельвигу [85] : «…Разделяю твои надежды на Языкова и давнюю любовь к непорочной музе Баратынского…»

84

Из вышеприведенных материалов видно, что в действительности вокруг Пушкина, по приказанию тогдашнего министра иностранных дел Нессельроде, была устроена целая система сыска, которая не ослаблялась до его отъезда из ссылки.

85

Нельзя не отметить того, что Языков, в противоположность повышенно-восторженному отношению к нему Пушкина, относился к великому современнику и к его произведениям скверно и в своей интимной переписке почти всегда поносил и осмеивал Пушкина. Относительно его приглашения (в вышеприведенном стихотворном письме к Вульфу), которое А.Н. не замедлил сообщить Языкову, последний, в письме от 20 февраля 1825 года, писал своему брату Петру из Дерпта: «Пушкин живет теперь верст 200 отсюда за Псковом; он меня зовет к себе — не знаю, что отвечать на это:

Ведь с ними вязаться — Лишь грех и суета.

Впрочем, впрочем… теперь я никак не могу ехать к нему; что будет далее, теперь не могу знать» (см. «Языковский Архив» вып. I, под ред. Е. В. Петухова, стр. 155; ср. Д. Садовников, «Отзывы современников о Пушкине» — «Исторический Вестник» 1883 г., № 12, стр. 522).